Цена нелюбви

— Что значит нематериалъностъ?

— Что угодно, как сказали бы твои друзья. Любовь, радость, интуиция. (Для Кевина все эти понятия были равносильны маленьким зеленым человечкам на Луне.) Но их невозможно заказать в Интернете, или выучить на курсах Новой школы, или найти в инструкции. Это нелегко или, может, легко... так легко, что, прилагая усилия, следуя инструкции, ты в конце концов достигаешь цели... Я не знаю.

Кевин яростно чиркал по скатерти карандашом.

— Что-нибудь еще?

— Конечно, — сказала я, чувствуя, как разговор стремится к той точке, когда я наконец получаю доступ к своей мысленной библиотеке... «Мадам Бовари», и «Джуд незаметный», и «Путешествие в Индию». — Американцы толстые, косноязычные и невежественные. Они требовательные, властные и капризные. Они самодовольны и кичатся своей драгоценной демократией и смотрят свысока на другие народы, поскольку считают, что все понимают... и не важно, что половина взрослого населения не голосует. И еще они хвастливы. Веришь или нет, но в Европе считается неприличным изливать на новых знакомых, что ты учился в Гарварде и владеешь большим домом, и сколько он стоит, и какие знаменитости приходят к тебе на ужин. И американцам даже в голову не приходит, что где-то считается совершенно неприемлемым сообщать о своем пристрастии к анальному сексу человеку, с которым ты пять минут назад познакомился на вечеринке... поскольку вся концепция личной жизни здесь перевернута с ног на голову. Вот почему доверчивость американцев превращается в недостаток, а наивность доходит до глупости.

И самое худшее, они понятия не имеют, что весь остальной мир их терпеть не может.

Я говорила слишком громко для такого маленького заведения и высказывалась слишком резко, но меня охватило странное приятное возбуждение. Впервые я смогла по-настоящему поговорить со своим сыном и надеялась, что мы перешли Рубикон. Наконец-то я смогла поверить ему то, во что искренне верила, и не в виде лекции, мол, пожалуйста, не хватай предназначенные Корли розы.

Принимая во внимание то, что я с детской неумелостью начала с вопроса об учебе, тогда как именно он перевел наш разговор во взрослое русло, заставил собеседника высказаться, я гордилась им. Я уже формулировала реплику в этом духе, когда Кевин, напряженно царапавший карандашом по скатерти, закончил то, что рисовал там, поднял глаза и кивнул на каракули:

— Блеск! Сколько прилагательных.

Синдром дефицита внимания. Ничего подобного. Кевин, когда хотел, мог нормально учиться, и он вовсе не чиркал по скатерти, он делал заметки.

— Посмотрим, — сказал он, проводя по списку своим красным карандашом. — Капризные. Ты богата. Я не слишком уверен в том, что бы ты делала без богатства, но держу пари, ты можешь себе это позволить. Властные. Отличное определение для той речи, что ты только что произнесла. На твоем месте я не стал бы заказывать десерт, потому что официант вполне может плюнуть в твой малиновый соус. Косноязычные? Посмотрим... — Он поводил взглядом по скатерти и прочитал вслух:

— «Это нелегко или, может, легко. Я не знаю». Я не назвал бы это шекспировским языком. Правда, как мне кажется, я сижу напротив дамы, которая произносит напыщенные речи о «реалити ТВ», хотя никогда не видела ни единого шоу. А вот одно из твоих любимых словечек, мамси, невежественные. Следующее: хвастливые. И как, если не хвастовством, назвать всю эту напыщенную речь? Как будто ты думаешь, что только ты все понимаешь, а остальные — нет. Доверчивые... понятия не имеют, что весь остальной мир их терпеть не может. — Он подчеркнул это предложение и взглянул прямо на меня с неприкрытым отвращением. — Ладно. На мой взгляд, единственное, что отличает тебя от тупых американцев, похожих друг на друга, как горошины в стручке, это то, что ты не толстая. И ты самодовольная, снисходительная и высокомерная только потому, что тощая. Может, я предпочел бы в матери толстую корову, которая, по меньшей мере не думает, что она лучше всех в этой траханой стране.

Я заплатила по счету. Никогда больше мы нигде не бывали вдвоем... до Клаверака.

Поскольку мне отбили охоту покупать Селии самокат, я с большим трудом нашла ей подарок на Рождество — «длинноухого прыгунчика с маленькими ушками». Это несообразное крохотное существо, похожее на помесь слона с кенгуру, скрещенных с несколькими поколениями мышей, очаровало Селию на выставке мелких млекопитающих в зоопарке Бронкса. Импорт из Южной Африки прыгунчиков, как исчезающего вида, вероятно, был нелегальным. На табличке в зоопарке так и написали: «Под угрозой исчезновения из-за потери привычной среды обитания». Моя задача усложнялась, а ты, по мере моих поисков, становился все более нетерпеливым, и в конце концов мы заключили сделку: я нашла в Интернете зоомагазин, специализирующейся на «необычных» животных, а ты купил Кевину тот арбалет.

Я никогда не говорила тебе, сколько стоил подарок для Селии, и вряд ли скажу сейчас. Достаточно сказать, что иногда приятно быть богатой. Неудачно названный длинноухим прыгунчик — не слон и не землеройка — с непропорционально большими ушами ; оказался самым удачным подарком, какой я когда-либо дарила.

Селия обрадовалась бы и пакетику леденцов, но тут, сняв бумагу со стеклянной клетки, она от восторга широко распахнула глаза и влетела в мои объятия, лепеча бесконечные слова благодарности. Она вскакивала из-за праздничного стола проверить, не остыла ли клетка, или покормить любимца сырой клюквой. Я начала тревожиться. Животные не всегда сохраняют здоровье в непривычном климате, и, может, я поступила опрометчиво, купив такой уязвимый подарок столь чувствительному ребенку.

Но может, я купила Гундосика, как окрестила его Селия, не только для нее, но и для себя, ведь его испуганные, широко раскрытые глазки так напоминали мне саму Селию, и длинный пушистый мех был похож на волосы нашей дочери. Казалось, только дунь на этот пушистый шарик весом в пять унций, и он разлетится на ветру, как одуванчик. Покачиваясь на задних лапках, сужающихся книзу до тонких палочек, Гундосик выглядел ужасно неуверенным. Он ковырялся в земле, покрывавшей пол клетки, цепким, похожим на хоботок рыльцем одновременно трогательно и комично. Зверек не столько бегал, сколько прыгал, и его прыжки в замкнутом стеклянном мирке создавали впечатление вынужденного оптимизма, с которым Селия вскоре встретит собственные ограничения. Хотя прыгунчики не являются строгими вегетарианцами — едят червяков и насекомых, — Гундосик с его огромными карими глазами всегда казался испуганным и совсем не походил на хищника. Судя по внешности, Гундосик, как и Селия, был дичью.

Чтобы питомец Не чувствовал себя заброшенным, Селия боязливо просовывала пальчик в дверцу клетки и гладила кончики его рыжевато-коричневого меха. Когда приходили подружки, Селия плотно закрывала дверь своей спальни, развлекая гостей более выносливыми игрушками. Слава богу, она учится остерегаться других людей, радовалась я. (Популярность Селии отчасти объяснялась ее неразборчивостью; наша дочь приводила домой тех, кого презирали другие дети — вроде капризной, крикливой Тии, матери которой хватило наглости тихонько посоветовать мне «позволить Тии выигрывать в настольных играх». Селия поняла это без моей подсказки, а после ухода маленькой командирши задумчиво спросила: «Хорошо ли обманывать, чтобы проиграть?») Наблюдая за тем, как наша дочь защищает Гундосика, я искала в ее личике твердость и решимость, намекающие на зарождающуюся способность защищать себя.

Неохотно, но я допускала, что, хотя Селия кажется прелестной мне, сторонние наблюдатели не заметят ее привлекательности. Ей было всего шесть лет, но я уже опасалась, что она никогда не будет красивой и вряд ли обретет ту уверенность в себе, которую дает красота. У нее был твой рот, слишком широкий для ее маленькой головки; а губки тонкие и бескровные. Ее боязливость, ее уязвимость вызывали желание заботиться о ней, что было утомительно. Ее волосики, шелковистые и тонкие, с возрастом стали бы жиденькими, а их золотистый блеск потускнел бы. Кроме того, истинная красота ведь немного загадочна, правда? А Селия была слишком безыскусна, чтобы напускать туман. Она всегда легко раскроет любой свой секрет. У нее было открытое личико, но человек, который расскажет вам все, что вы хотите знать, не вызывает интереса. Ну, я уже предвидела будущее: в подростковом возрасте она безответно влюбится в председателя студенческого совета, даже не подозревающего о ее существовании. Позже, но еще в ранней юности она станет жить с мужчиной намного старше, который воспользуется ее душевной щедростью и бросит ради пышногрудой женщины, умеющей хорошо одеваться. Но по меньшей мере Селия всегда будет приезжать к нам домой на Рождество, и, если ей представится шанс, она будет гораздо лучшей матерью, чем когда-либо была я.

Кевин избегал Гундосика, само это имя было для подростка оскорблением. Он охотно ловил пауков и кузнечиков и подвешивал куски живой еды в клетке — нормальное занятие для мальчишки вообще и идеальная работа для него, поскольку Селия была слишком брезглива. Однако Кевин хладнокровно и безжалостно дразнил ее. Ты наверняка помнишь, как я подала на ужин куропатку, а Кевин убедил Селию, что костлявая тушка на ее тарелке сам-понимаешь-кто.

Я понимаю, что Гундосик был всего лишь домашним любимцем, дорогим домашним любимцем, и его плачевный конец был неизбежен. Я должна была подумать об этом прежде, чем подарила Селии маленького зверька, хотя уклоняться от привязанностей из страха потери — все равно что уклоняться от жизни. Я надеялась, что он продержится дольше, но в момент катастрофы Селии было бы не легче.

Тот февральский вечер 1998 года был единственным отрезком времени на моей памяти, когда Селия притворялась. Она носилась по дому, ползала по полу, приподнимала покрывало и заглядывала под диван, но на мой вопрос «Что ты ищешь?» отвечала: «Ничего!» Она давно уже должна была спать, а все ползала на четвереньках по своей спальне, отказываясь объяснять, в какую игру играет, но умоляя позволить ей поиграть еще немного. Наконец мое терпение лопнуло, и я затащила ее в кровать. Селия сопротивлялась, что было совершенно на нее не похоже.

— А как там Гундосик? — спросила я, надеясь отвлечь ее.

Она застыла, даже не взглянув на клетку, а после паузы прошептала:

— Отлично.

— Я не вижу его отсюда, — сказала я. — Он прячется?

— Он прячется, — повторила Селия еще тише.

— Может, найдешь его для меня?

—Он прячется, — повторила она, все еще не глядя на клетку.

Прыгунчик действительно иногда спал в углу или под веткой, но, обыскав клетку, я не заметила ни ушек, ни хвостика.

— Ты же не разрешала Кевину играть с Гундосиком? — спросила я тем же резким тоном, каким могла бы спросить: «Ты же не сунула Гундосика в блендер?»

— Это я виновата, — всхлипнула Селия и зарыдала. — Я д-думала, что закрыла дверцу клетки, но, наверное, я н-н-не з-закрыла! Когда я пришла после ужина, дверца была открыта, а он исчез! Я везде искала!