Цена нелюбви

17 декабря 2000 г.

Дорогой Франклин,

Заранее аккуратно выяснив мое мнение, мать сегодня вечером устроила скромный девичник и, кажется, пожалела об этом. Вчера в Уэйкфилде, Массачусетс, очень толстый и несчастливый инженер по программному обеспечению Майкл Макдермотт, о пристрастии которого к научной фантастике, как и о склонности нашего сына к тесной и короткой одежде, теперь знает вся страна, явился в компанию Edgewater Technology с дробовиком, полуавтоматической винтовкой и пистолетом и убил семерых своих коллег. Как я понимаю, мистер Макдермотт был расстроен — теперь я знаю все подробности его финансовых обстоятельств, вплоть до угрозы изъятия его шестилетнего автомобиля, — предупреждением своей фирмы о вычете из зарплаты недоплаченных им налогов.

Я не могла не подумать о твоих родителях, ведь они живут недалеко от Уэйкфилда. Вспомнила, что твой отец предпочитает все первоклассное, и наверняка оба твоих родителя считают враждебным мир физического несовершенства, не уважающий материалы.

Старушки, явившиеся в гости, давно отчаялись вытащить Соню Качадурян на вечеринки, выучив наизусть затейливые извинения вроде тех, что так хорошо знала я — почему, например, она не могла посетить премьеру моего школьного спектакля. Они много раз пробовали приготовленный матерью пахмаджун и не собирались беседовать об угощении. О нет. Несколько робея перед почетной гостьей, они жаждали поговорить о Майкле Макдермотте. Одна вдова печально заметила, что вполне может представить себе чувство отверженности молодого человека с прозвищем Навозник. Моя сварливая тетушка Эйлин пробормотала, что ее собственная непрерывная тяжба со службой внутренних доходов — семнадцать оспариваемых долларов, не выплаченных в 1991 году, с учетом процентов и задержек, с годами распухли до тысячи трехсот долларов — может вынудить и ее взяться за оружие. И все дамы тонко намекали на мое квалифицированное понимание извращенного разума.

В конце концов я была вынуждена решительно напомнить им, что никогда не встречалась с тем одиноким толстяком. И как-то сразу до всех дошло, что в этой стране и в эти дни никто не специализируется на добром старом убийстве, как и адвокаты не практикуют добрый старый Закон; во времена убийств на рабочих местах и в школах появилось совершенно новое поле деятельности. Дамы растерялись, словно звонили в отдел связи с клиентами, а попали в отдел распродаж. Поскольку еще слишком опасно упоминать «Флориду», не будучи уверенным, все ли присутствующие разделяют твое мнение, кто-то чопорно похвалил лахмаджун.

А если уж говорить об окупаемости преступления, сомневаюсь, что служба внутренних доходов теперь увидит хоть десять центов из денег Навозника. Сорокадвухлетний налоговый обман обойдется Дяде Сэму гораздо дороже — учитывая расходы на судебный процесс, — чем служба внутренних доходов смогла бы выжать из зарплаты Макдермотта.

Конечно, я научилась так думать за последнее время, ведь цена правосудия для меня нынче не абстрактный вопрос, а упрямый итог в долларах и центах. Я часто вспоминаю отдельные моменты того суда, гражданского суда. Уголовный практически стерся из моей памяти.

— Мисс Качадурян, — слышится мне. Харви громогласно начинает опрос свидетеля после перекрестного допроса. — Обвинение уделило большое внимание тому факту, что вы, управляя фирмой в Манхэттене, оставляли своего сына на попечение посторонних людей, а когда ему исполнилось четыре года, отправились в Африку.

— В то время я не подозревала, что заниматься любимым делом незаконно.

— Однако после возвращения из той поездки вы наняли менеджера для управления делами вашей фирмы, чтобы лучше исполнять материнские обязанности.

— Совершенно верно.

— Не вы ли главным образом заботились о ребенке? Более того, не прекратили ли вы нанимать постороннюю помощь за исключением редких приходящих нянь?

— Откровенно говоря, мы прекратили нанимать постоянную няню, поскольку не могли найти никого, кто выдержал бы Кевина больше пары недель.

Харви помрачнел. Клиентка вела себя самоубийственно. Я воображала, что тем самым выделяюсь из общей массы, но, судя по усталому выражению лица моего адвоката, была вполне предсказуема.

— Однако вы понимали, что ему необходимо постоянство, и Пресекли поток юных девиц. Вы перестали работать с девяти до пяти.

— Да— Мисс Качадурян, вы любили свою работу, не так ли? Она приносила вам глубокое удовлетворение.

Поэтому ваше решение было большой жертвой во благо вашего ребенка?

— Жертва была колоссальной, — сказала я. — И бесполезной.

— Вопросов больше нет, ваша честь.

Харви угрюмо посмотрел на меня. Мы репетировали «колоссальной» без всяких пояснений.

Планировала ли я свою защиту тогда, в 1987 году? Мой бессрочный отпуск оказался не только вынужденным, но и косметическим. Я думала, что это выглядит хорошо. Я никогда не считала себя зависимой от чужого мнения, но накопившиеся тайны и нечистая совесть неизбежно привели к желанию произвести впечатление.

В результате, когда вы вдвоем встретили меня в аэропорту Кеннеди, я наклонилась, чтобы сначала обнять Кевина. Он все еще находился в той приводящей в замешательство фазе вялой тряпичной куклы; он не обнял меня в ответ. Сила и продолжительность моего объятия лишь выставили напоказ мое обращение в новую веру, случившееся в Хараре.

— Я так сильно скучала по тебе! — сказала я. — У мамочки два сюрприза, любимый! Я привезла тебе подарок. И еще я обещаю, что мамочка никогда - никогда не уедет от тебя так надолго!

Кевин обмяк еще больше. Я поднялась и смущенно пригладила его непослушные волосы. Я играла свою роль, но из неестественной вялости ребенка сторонние наблюдатели могли сделать вывод, что обычно я приковываю его к батарее в подвале.

Я поцеловала тебя. Хотя я думала, что детям нравится смотреть на нежности родителей, Кевин нетерпеливо затопал, заныл и потянул тебя за руку. Может, я ошибалась, ведь я никогда не видела, как моя мать целует моего отца. Очень жаль.

Ты быстро отстранился, пробормотав:

—Он не сразу привыкнет, Ева. Для детей его возраста три месяца большой срок. Они сердятся. Они думают, что мама никогда не вернется.

Я чуть не пошутила, что Кевин, похоже, расстроен моим возвращением, но вовремя осеклась; одной из наших главных жертв, принесенных на алтарь семейной жизни, была беззаботность.

— Что значит это уэрр, уэрр!? — спросила я Кевина, все еще с воем тянувшего тебя за руку.

— «Чиз дудлз», — весело ответил ты. — Последнее пристрастие. Хорошо, парень! Давай поищем тебе пакетик химикатов!

И ты потащился прочь за Кевином, оставив меня со всем багажом.

В машине, прежде чем сесть, мне пришлось удалить с пассажирского сиденья остатки «дудлз» в разной степени разложения. Энтузиазм Кевина не распространялся на сам процесс питания; он слизывал с палочек яркую обмазку и выплевывал, щедро пропитав слюной.

— Большинство детей любит сахар? Наш любит соль, — охотно пояснил ты, явно предпочитая сладкоежкам любителей натрия.

— Японцы считают их противоположностями, — сказала я, выкидывая в окно свои липкие трофеи. Сиденье Кевина было закреплено между нами, и я пожалела, что не могу, как прежде, положить ладонь на твое бедро.

— Мама пукнула, — сказал Кевин, решив наконец, как меня называть. — Воняет.

—Об этом не говорят вслух, Кевин, — строго сказала я. В Норфолке на пересадке я ела бобовое пюре с банановым гарниром.

—Как насчет «Джуниор»? — предложил ты. — По пути, и у них есть детское меню.

Прежде ты обязательно подумал бы, что я пятнадцать часов пересадками летела из Найроби, могла устать и от полета, и от дурной еды, и вряд ли выдержу шумную атмосферу ярко освещенного ресторана с единственной компенсацией — чизкейком. Я-то надеялась, что ты найдешь приходящую няню и встретишь меня один, отвезешь в тихий ресторан, где за бокалом вина я застенчиво изложу тебе новую главу своего романа о материнстве. Другими словами, я хотела избавиться от Кевина, чтобы успешнее рассказать тебе о том, насколько больше времени я теперь собираюсь с ним проводить.

— Отлично, — еле слышно сказала я. — Кевин, или ешь свои Палочки, или я их заберу. Не кроши по всей машине.

— Ева, дети всегда пачкают! — весело воскликнул ты. — Расслабься!

Кевин скривил в улыбке оранжевые губы и швырнул в меня липкой палочкой.

В ресторане Кевин презрительно отмахнулся от высокого стульчика. Поскольку отцовство моментально превратило тебя j невыносимо самодовольного типа, нотацию прочитала я:

— Хорошо, Кевин, но запомни: ты можешь сидеть как взрослый, только если будешь вести себя как взрослый.

—НЕ не, не не. Не не-не-не: не не - не нене не-не не не-не не-не не не не.

Он насмешливо и с завидной точностью воспроизвел мою суровую интонацию; ему позавидовал бы любой импровизатор.

— Прекрати, Кевин, — сказала я как можно резче.

— Не-не не не не!

Я повернулась к тебе.

— НЕ не, не не. Не не-ие-не. НЕ не, не не. Не не-ие-не!

— Как давно это началось?

— Кажется, месяц назад. Это этап. Он его перерастет.

— Не не? Не-не, не не-ке-не. НЕ не, не не. Не не-не-не?

— Я не выдержу, — сказала я, с каждой секундой все больше сожалея о своих словах, возвращающихся ко мне пародийным

не не.

Ты хотел заказать Кевину луковые колечки, а я возразила, что он, похоже, весь день ест соленую дрянь.

— Послушай, — сказал ты. — Я счастлив, что он вообще что- то ест. Может, ему не хватает каких-то элементов вроде йода. Я считаю, что надо доверять природе.

— Перевод: ты тоже любишь чипсы и прочую дрянь, и вы подружились на этой почве. Закажи ему гамбургер в тесте. Ему необходим протеин.

Пока официантка повторяла наш заказ, Кевин продолжал выть не не, видимо переводя на свой язык «салат и фирменный соус».

— Какой смышленый мальчик, — сказала официантка, с отчаянием взглянув на настенные часы.

Когда принесли гамбургер, Кевин схватил высокую граненую солонку с огромными дырками и сыпал

соль, пока его тарелка не превратилась в гору Килиманджаро после снегопада. Я возмутилась и потянулась,

чтобы счистить соль, но ты перехватил мою руку с ножом.

— Почему бы не оставить его в покое? Пусть играет, — тихо упрекнул меня ты. — И эту соленую фазу он перерастет, а потом мы ему о ней расскажем, и он почувствует, каким причудливым был даже в таком раннем возрасте. Это жизнь. Это хорошая жизнь.

—По-моему, у Кевина никогда с причудами проблем не будет.

Хотя материнские чувства, овладевшие мною в последние дни, быстро испарялись, я собралась с духом:

— Франклин, в этой поездке я приняла очень важное решение.

Как всегда, в самый неподходящий момент официантка, со скрипом ступая по рассыпанной Кевином соли, принесла мой салат и твой чизкейк.

— У нее пятно на лице. — Кевин указал на родимое пятно дюйма в три шириной, напоминающее очертаниями Анголу, на левой щеке нашей официантки. Девушка густо замазала коричневую кляксу бежевым корректором, но он почти весь стерся. Как и в большинстве подобных случаев, попытка замаскировать