Цена нелюбви

Однако больше всего я разочаровалась в самой себе. Отказ от идеи африканского НОК, может, и освободил меня для беззаботных странствий по континенту, но для оправдания этой поездки я нуждалась в исследованиях. Я осталась не удел. Африка — паршивое место, удобное лишь для непрерывного изумления по поводу того, что же ты там делаешь, и ее беспечные, зловонные города обостряют сей вопрос.

Я никак не могла выбросить из головы тебя и Кевина. Моя неистовая тоска по тебе болезненно напоминала о том, что я тоскую о тебе с момента рождения Кевина. Вдали от тебя я чувствовала себя не освобожденной, а нерадивой: я боялась, что если ты не разрешил проблему няни, то вынужден таскаться с Кевином по всему Нью-Джерси, ведь работу ты бросить не мог. Я плелась по изрытым улицам Лагоса словно с пятифунтовыми Гирями на ногах. Ощущение тяжести не отпускало меня: я кое- что начала там, в

Нью-Йорке, и сбежала, не закончив; более того, начатое мною пошло вкривь и вкось. Это вынужденное Признание было единственным плюсом моей изоляции. В конце концов, единственное, от чего в Африке не спрячешься, — это дети.

В конце трехмесячного путешествия — ты ведь помнишь, что я его сократила, — я приняла решение. Я отправилась в это путешествие не столько ради исследований, сколько чтобы настоять на своем, доказать, что моя жизнь не изменилась, что я еще молода, еще любознательна, еще свободна. Однако я лишь доказала, что моя жизнь изменилась, что в сорок один год я далеко не молода, что я утолила жадный интерес к другим странам и что существует некая свобода, которую я уже не могу себе позволить, не утопив один крохотный островок постоянства, непреходящей важности и стойкого желания, аннексированного в бескрайнем, капризном море интернационального безразличия.

В зале аэропорта в Хараре кресел не было, и я сидела на скрипящем от песка полу. Вылет задерживался на восемь часов. Весь «Боинг-737» оккупировала жена какого-то министра, пожелавшая пройтись по магазинам Парижа. Мне казалось, что я каким-то непостижимым образом потеряла прежнюю, безмятежную уверенность в том, что неудобство (если только это не Полная катастрофа) — трамплин для почти любого настоящего заграничного приключения. Меня больше не убеждало старое изречение, помещаемое в каждый НОК: «Худшее, что может случиться в любом путешествии, — это то, что оно пройдет гладко». Наоборот, как любой средний западный турист, я мечтала о кондиционировании воздуха и злилась из-за того, что единственным доступным напитком была нелюбимая мною апельсиновая «фанта». К тому же в баре сломались холодильники, и напитки практически закипали.

Невыносимая задержка позволила мне подумать и понять, Что пока я даже не приблизилась к материнству. Почему-то я решила, что должна пересмотреть то трудное решение 1982 года и окунуться в материнство с головой. Я должна была снова забеременеть Кевином. Как и рождение нашего сына, так и его воспитание могло бы стать мысленным путешествием, но только если я перестану сопротивляться. Позже я (почти безрезультатно) пыталась внушить Кевину, что объект нашего внимания редко скучен или неотразим от природы. Ничто не интересно, если ты не заинтересован. Стоя перед Кевином со сложенными на груди руками, я тщетно ждала от него оснований для своего рвения. Слишком многого я требовала от маленького мальчика, к которому не чувствовала любви. Давно пора пойти Кевину навстречу.

Когда я подлетала к аэропорту Кеннеди, меня переполняли решимость и оптимизм. Однако, оглядываясь назад, я должна отметить, что самые пылкие чувства к нашему сыну я испытывала, когда его не было рядом.

Счастливого Рождества,

Ева