Скажи мое имя

Глава 45

Алиса

В своей голове я составляю план. Там пока всего три пункта:

– уволиться;

– собрать вещи;

– быть счастливой.

Последний – самый важный.

В воскресенье, пока отец отсыпается после грандиозного праздника, мы с Матвеем продолжаем свое путешествие по памятным местам Москвы. Вполне возможно, что это самая последняя прогулка по родному мне городу. Через пару дней я покину его, оставив в нем все тяжелые воспоминания и свое незаживающее сердце. И это к лучшему.

– Мам, а можно я останусь с тобой? – спрашивает сын, когда мы выходим из метро. Он смотрит своими огромными яркими глазами, и мое сердце щемит от переизбытка чувств.

– Через несколько дней я сама к тебе приеду, милый, – крепче сжимаю его маленькую ладошку. – Насовсем.

– Давай поедем вместе! Не хочу завтра в садик. Хочу остаться с тобой.

– Мне нужно на работу…

– Я пойду с тобой! Я не буду мешать, обещаю. Спроси деда – я никогда не мешаю.

– Посмотрим, – улыбаюсь ему.

Я тоже хочу провести с ним больше времени. Мы могли бы завтра быстро заскочить на работу, а потом целый день гулять. Я так и не сводила его в парк Горького, не показала, где провела свое детство. Потом вместе соберём мои вещи. Будет очень здорово.

– Скажи да, скажи да! – скачет возле меня сын.

– Ладно, – сдаюсь я. – Но ты должен будешь вести себя хорошо.

– Обещаю, обещаю, – радостно голосит он.

И видеть такую неподдельную радость – самая ценная награда.

Вечером, перед отлетом отца, пока Матвей возится с купленным сегодня планшетом, мы обсуждаем то, что произошло вчера.

– Ты сказала ему? – в глазах отца неподдельное беспокойство.

– Нет, конечно.

– Зачем он вообще приходил?

– Хотел, чтобы я забрала заявление. Потом, чтобы выслушала, потом, чтобы помогла.

– Ещё чего! – фыркает папа. – Ты сказала ему куда идти? Пригрозила отцом с двустволкой?

– Пап, у тебя же нет оружия, – смеюсь я.

– А он этого не знает! Надеюсь, он больше сюда не явится.

– Не беспокойся, он не придет, – тихо говорю я.

– Лея, ты же не поддалась на его фальшивые заверения? Или он угрожал?

Папа внимательно всматривается в мое лицо, от него ничего не скроешь.

– Нет, он не угрожал. Но сказал кое-что… Он был убедителен.

– Дочь, посмотри на меня, – строго говорит он. – Сердце с головой могут быть не согласны, но последняя всегда будет права, понимаешь? У сердца нет глаз, оно не способно анализировать, и оно не слышит правды. Доверяй только своей голове.

Теплая ладонь ложится на мою, слегка шершавая кожа согревает, дает необходимую сейчас уверенность.

– Он не подставлял меня, – зачем-то пытаюсь оправдать Александра в глазах отца.

– Вот как, – снисходительный наклон головы. – И кто же тогда?

– Не знаю. Но он выяснит, – уверенно говорю я.

Следует тяжелый вздох. Отец встает и наливает воду в чайник.

– Ты все еще очень доверчива. Наверное, это моя вина, хотел, чтобы ты выросла доброй и искренней и не думал, что этим будут пользоваться.

– Пап, проблема не в том, как ты растил меня, а в том, что других было некому воспитать правильно.

Я тоже встаю и обнимаю отца со спины. Прикладываюсь щекой к его плечу, глубоко вдыхаю родной запах.

– Все будет хорошо. Мы с Матвеем приедем через несколько дней, и все станет как прежде. Нет, лучше. У меня уже руки чешутся испытать новые сорта клубники.

– Ага, знаю я твои испытания – в рот и все дела! – смеётся он.

– Это называется дегустация!

– Это называется обжорство!

– Все будет хорошо, пап. Обещаю, – шепчу ему в спину.

– Я знаю, – сжимает мою ладонь.

Утро понедельника выходит очень волнительным. Странно, но после разговора с Александром я растеряла всю уверенность. Меня гложет чувство вины за то, что я сделала, кажется, неправильным лишать его работы за дурацкие любовные игры. Но будет глупо сейчас отступить, да? И десятки других девушек не согласились бы сейчас с моим приступом благородства.

И все же, когда я приезжаю к офису "Маффина" за руку с сыном, грызущее чувство внутри не утихает. В отделе по работе с персоналом меня встречают пренебрежительные взгляды, только подтверждающие, что мне здесь не место. Никогда не было.

Валентина Николаевна смотрит на меня почти с ужасом, когда я озвучиваю свое желание уволиться.

– И к чему был весь этот цирк? – прямо спрашивает она, пронзая своими холодными глазами.

– Это была месть, не больше, – откровенность за откровенность. – А сейчас я бы хотела написать заявление и расстаться с вами в ближайшие три дня.

– А отрабатывать ты не собираешься, дорогуша? – зло шипит она.

– Я на испытательном сроке, не нужно думать, что я идиотка. Я знаю свои права.

– Бери листок и ручку. Приказ на увольнение Александра Германовича и письмо с характеристикой, я так понимаю, тебе уже не нужны?

– Оставьте себе, на память.

Присаживаюсь за стол для посетителей рядом с сыном, который с интересом прислушивается к нашему разговору, и приступаю к заявлению.

– Так ты собираешься судиться с ним? – как бы, между прочим, спрашивает эйчар через пару минут тишины.

Я знаю, что это за вопрос, и к чему приведет мой ответ. Это тот самый момент, когда я должна принять для себя решение, дать отцу моего ребенка шанс вернуть свою работу или нет. И, не смотря на все противоречия внутри, я уже давно приняла это решение.

– Нет. И никогда не собиралась.

Кладу перед Валентиной Николаевной два заявления – одно на увольнение, другое на неоплачиваемые отгулы – и поворачиваюсь к сыну.

– Пошли, Матюш, – протягиваю ему руку.

– В среду к двенадцати за трудовой и приказом, – холодное в затылок.

– Я приду.

Как только покидаю здание, обруч, сжимающий легкие, наконец, спадает, и я делаю глубокий вдох облегчения. Смотрю на сына и улыбаюсь. Он не должен заметить, как меня трясет.

– Ну что, в парк?

– Ага! – радостно говорит он.

– Лея, привет! – доносится справа.

Поворачиваюсь и вижу перед собой глубоко беременную жену Руслана. Она выглядит ещё больше, чем при нашей последней встрече и еще счастливее.

– Привет! – искренне улыбаюсь я.

– Как дела? – ее добрые зеленые глаза перемещаются от меня к сыну и обратно. Потом снова к сыну.

– Хорошо, – говорю преувеличенно-радостно, желая отвлечь от столь пристального разглядывания Матвея.

– Я слышала, что произошло, – доверительно говорит она. – Рус рассказал. Он здесь, кстати, а я так, за компанию. Врач говорит, надо двигаться, чтоб ускорить процесс, уже перехаживаю, – она кладет руки на живот и слегка поглаживает его.

Меня умиляют эти действия. Я понимаю их суть и эмоциональную подоплеку. Мне хорошо знакомы эти ощущения.

– Кого ждете?

– Мальчика, – она расплывается в очередной улыбке. – А твоему сыну сколько?

Мне не хочется отвечать не потому, что этот вопрос некорректный или раздражающий. Просто он опасный. А я должна защитить Матвея.

– Мне четыре, – выдает дитя, видимо недовольный тем, что мама молчит.

И показывает ладошку с согнутым большим пальцем.

– Совсем большой, – мягко говорит она ему. – Какие красивые у тебя глаза! – и смотрит на меня.

Я бледнею, ощущая, как кровь отлила от лица. Конечно, она заметила. Со стороны это очевидно, как то, что сейчас день.

– Нам пора, – пытаюсь закончить разговор, который ни к чему хорошему не приведет. – Была рада увидеться.

– Я тоже, Лея. И удачи тебе.

– И тебе.

Мы с Матвеем разворачиваемся в сторону метро, я почти бегу, крепко держа сына за руку. Пытаюсь обогнать стук своего сердца и свой собственный страх.

«Она все поняла. Она все поняла» – бьется в голове, терзает каждую клетку. Возможно, прямо сейчас она говорит обо этом мужу, а тот звонит Александру. У меня совсем мало времени.

Вместо прогулки по парку мы идём собирать вещи и спустя несколько часов входим в зал аэропорта.

Матвей злится на меня, потому что очень хотел еще погулять по большому завораживающему городу, и я вру ему, что мы обязательно сделаем это в следующий раз.

Это для его же блага. Я спасаю нас.