Ночь падающих звезд. Три женщины

— Совершенно невозможно, дорогой, ты же понимаешь, нельзя вскочить и заявить: пардон, мне нужно срочно позвонить! Я бы попозже это сделала, но все телефоны были заняты. На третий раз удалось соединиться, но у вас никто не снимал трубку. Мне очень жаль. К счастью, ты понимаешь, что все это связано с работой.

— Было б из-за чего! — Теобальд был возмущен и глубоко задет. — Я чуть не умер от волнений. Амелия меня возила к тебе — а там никого! Мы нашли только твоего племянника, он стоял, нет, лежал под деревом в саду и не знал, где ты. Мы привезли его сюда вместе с его гитарой. Естественно, он останется у нас.

— Ох, какая же я… — простонала Дуня. — На меня точно стоит навесить ярлык рассеянного профессора. Передай от меня привет Лусиану. Как там у него?

Поцелуй его тысячу раз, пусть он простит меня, прости и ты, любимый!

— Кто был тот мужчина, что увез тебя? — запоздало поинтересовался Тео.

— Уже обсуждали это?

— Соседи…

— Конечно, делать им нечего! Это был Франц Грунер-Гросс, мой любимый профессор, мой учитель. Я тебе рассказывала о нем. Он так неожиданно нагрянул. Речь идет об одном договоре. Я должна реставрировать несколько предметов из бесценного собрания фарфора.

— Да, ты можешь — но после свадьбы!

Его негодование росло. Он специально отменил все, чтобы не сорвать срок свадьбы и медового месяца, а что делает Дуня?

— Ну что ты, любимый. Герцог хочет сразу забрать меня с собой, уже завтра, и на три недели.

— Кто?

— Генри, герцог Ленокский. В Черный Замок — Не дожидаясь вопроса, она поспешила добавить: — Это в Шотландии. Недалеко от Инвернесса.

Теобальд почувствовал слабость в коленях. Это сон! Все в ожидании столпились вокруг него. Хабердитцель был готов в любой момент вмешаться.

— Она решила ехать в Шотландию, — заявил Тео. — Реставрировать фарфор. У какого-то герцога.

— Когда? — поинтересовался Хабердитцель.

— Завтра утром.

— И… — Амелия угрожающе нахмурила лоб. — Она сделает это?

Тео спросил в трубку:

— Ты сделаешь это?

— Что именно?

— Уедешь? В Инвернесс. С этим там каким-то герцогом.

— Ленокским, — уточнила Дуня. — Он герцог Ленокс. Друг профессора Грунер-Гросса. Уже в течение многих лет, понимаешь?

— И ты это сделаешь? — повторил Тео, повышая голос. — Ты уедешь с ним, в его Черный Замок?

— Но я должна.

— А свадьба?

— Ах да, свадьба! — Последовал глубокий выдох. — Но ведь срок уже пройдет, не так ли?

Слова эти Дуня произнесла так, как будто ожидала сочувствия. Тео задержал дыхание, чтобы унять сердцебиение, и ответил с теплотой — сродни морозилке:

— А тебе только того и надо!

— Бога ради, не обижайся, — молила Дуня. — Почему бы тебе не приехать сюда? Грунер-Гросс будет рад тебе. И Генри тоже.

— Генри?

— Герцог Ленокс. Во всяком случае, он настаивает, чтобы я называла его по имени.

— Пусть твой Генри катится к черту! — возмущенно заорал Тео. — Иди к своим предкам и ты вместе с ним!

Он бросил трубку на рычаг.

— Так дело не пойдет, — неодобрительно заметила Амелия.

Они сидели в библиотеке, потягивая местное вино, и совещались.

— Ты должна поговорить с Дуней.

— Я могу это сделать, — предложил свои услуги Хабердитцель.

Он взглянул на часы. Было уже поздно, и ему хотелось поскорее отправиться к своей Лотте, которая ждала его. Однако он обязан был присутствовать на столь ответственном совещании.

— Я отвезу тебя к Дуне, Тео. В отель или к ней домой, где она там сейчас. Я направлю ее на путь истинный.

Раздался полный сарказма смешок Тео.

— Как будто ее можно направить на путь истинный! Из-за какого-то интересного заказа она упускает возможность выйти замуж и сыграть свадьбу, которая и так задержалась на много лет.

— Ну ладно, — подвел итог Лусиан, пощипывая струны гитары. — Ничего не случится за пару недель.

Максим думал иначе. Он представил себе, что бы было, если бы Амелия заставила его ждать! Он любил ее. Ему мешало, что она хотела закончить учебу и стать врачом. Для чего вообще это надо? Зарабатывал он достаточно и хотел ее такой, какой она была. А как только ему представилось, что она исчезает прямо перед свадьбой, чтобы сделать что-то так называемое важное… Не-мыс-ли-мо!

— Господин профессор…

— Тео!

— Простите?

— Называй меня Тео. Может, когда-нибудь ты станешь моим зятем. Кажется, мне этого не избежать.

— Благодарю, господин проф… — Максим радостно посмотрел на него своими бархатистыми глазами. — Благодарю, Тео. Это большая честь для меня.

— Знай меру. — Амелия обменялась веселым взглядом с Лусианом.

Тот сидел в старой пропотевшей майке на полу с гитарой на коленях и напевал: «Не знаю, что значит такое…» [3]

Бренчание мешало. Хели дал знак Лусиану замолчать.

— Еще один вопрос, Тео. — Максим смаковал имя, наслаждаясь обретенной интимностью. — Почему бы тебе не поговорить со своей невестой более решительно? Или договор, или я? Вот так.

— Папа не будет так говорить, потому что он не тиран, — бросила Амелия. — Когда любишь, то другому даешь свободу. Как раз об этом тебе следует подумать, именно тебе!

— Точно, — подтвердил Лусиан и процитировал: — «Предоставь живому существу свободу: оно вернется, если принадлежит тебе. Если не вернется, значит, оно никогда не было твоим!»

— Умные слова, — заметила Амелия, и ее глаза засветились признательностью. — Лучше и нельзя сказать!

Лусиан вновь подтянул к себе гитару, чтобы переложить поэтичные слова на музыку. Однако Хели, бросив ему предупреждающий взгляд, несколько выспренно произнес:

— Ничто так не убивает творческую работу, как мещанская уединенность вдвоем. Мы, художники, должны быть свободны — свободны!

— Ты говоришь вздор. — Амелия подошла к отцу и села на ручку его кресла — Папа, если ты любишь Дуню, верни ее! Я отвезу тебя к ней.

— Я отвезу его, — запротестовал разозленный не на шутку Хели.

— Верни ее, папа, или откажись от нее и дай ей уехать!

Но в любом случае ты должен поговорить с ней — спокойно и доброжелательно.

Тео молчал. Он раздумывал. А затем неожиданно воскликнул:

— Кто, черт побери, этот Генри?

— Вот и выясни это, папа.

Однако Тео и не думал ехать за Дуней. Он отправился в мастерскую, дабы окунуться в пучину своего творчества. Перед ним на мольберте — большая пустая поверхность, девственно-чистая, создающая впечатление неприкосновенности. Но он красками, кистями, мазками нарушит ее, пока она не станет напоминать ветхую, покоробившуюся стену, с вырезанными на ней таинственными руническими письменами [4].

Послание из глубины веков.

Так виделось ему его будущее произведение.

— Экспрессионистская абстракция, — произнес сзади чей-то голос.

По комнате распространился запах кожи и пота, нельзя сказать, что неприятный, просто несколько странный для его мастерской. Напоминавший о салунах и ковбоях из вестернов.

— Это ты, Лусиан.

Тео не понадобилось даже поворачиваться, он узнал говорившего по запаху.

— Мне нравится твой стиль, — продолжал Лусиан. — Я был на твоей выставке в Берлине. Настоящий класс. Невозможно объяснить. Заставляет мечтать, пробуждает воспоминания: думаешь о катастрофах и несчастной любви.

— Черт возьми! — Тео поразили слова юноши. — Не слишком ли мрачно для тебя?

— Нет, совсем нет. Лишь в темноте у меня появляются светлые мысли.

— Надеюсь, ты живешь не как пещерный человек?

— У меня лавка в полуподвальном помещении, довольно сыром, со студией звукозаписи. Для меня и моих друзей, музыкантов. Там целый день горят неоновые лампы, и вообще весьма неуютно. Поэтому мы развесили повсюду цветные лампочки и тексты наших песен.

Тео вытер кисти, сел на один из шатких стульев и кивком предложил Лусиану занять другой. У него появилось желание поговорить с юношей. Он ему нравился. В глазах Лусиана светились ум и лукавство. Романтик в джинсах и кожаной куртке. Наполовину Айхендорф [5], наполовину Тарзан.

— Слышал что-нибудь о Каналетто? — приготовившись к худшему, начал Тео.

— Бернадетто Белотто, прозванный Каналетто. Конечно. Восемнадцатый век. Больше всего любил писать Дрезден и Венецию. Его дядю, тоже художника, звали Каналом, поэтому он и стал себя называть: Каналетто — маленький Канал.

Тео громко рассмеялся: оказывается, этот красавчик Максим оказался не так уж и не прав.

— А ты мне нравишься, — произнес он, протягивая руку Лусиану. — Есть в тебе что-то от тети: непоседливость и любознательность. Какой-то налет дерзости. Непочтительности. И несмотря на это — а вернее, как раз поэтому — ты мне нравишься. Ты тот, кого я хотел бы иметь своим сыном, хотя ты, вероятно, — тут Тео погрустнел, — никогда не будешь принадлежать к моей семье.

— Ну, не каркай, дядя Тео. — Лусиан встал и потянул его за собой. — Давай съездим к тете Дуне. Посмотрим, сумеет ли она нам противостоять.

— Нет, нет, — запротестовал Тео. — Лучше мы не будем этого делать.

— И кто знает, — бодро заключил неунывающий Лусиан, — может, это просто какое-то недоразумение.

Вторично за этот день Теобальд ехал по исторической долине Ремса с теми же мятежными мыслями, что владели когда-то крестьянами, сражавшимися на этой дороге с герцогом Ульрихом.

Только на сей раз он ехал на такси, что было чертовски дорогим удовольствием. Однако ему не оставалось ничего иного. В его доме каждый был занят самим собой. Амелия с Максимом уединились, не заботясь более о его проблемах. Хели наверняка находился у педикюрши. Во всяком случае, его нигде не было видно. Участие в его судьбе принимал лишь этот юноша из Берлина, этот Лусиан. Но у него не было машины.

На этот раз они ехали не в Людвигсбург, а дальше, в Штутгарт. Предприимчивый Лусиан предварительно позвонил в отель: да, герцог Ленокс вместе с двумя гостями все еще находится в баре.

Однако, когда они прибыли, Дуня уже давно уехала, а герцог Генри отправился почивать.

Помимо воркующей парочки в баре сидел еще один посетитель, пожилой господин. На табурете у стойки. Перед ним стоял стакан виски, в зубах дымилась сигара. Похоже, это был Грунер-Гросс, учитель Дуни. Тео имел с ним мимолетное знакомство: как-то они встретились на одном из вернисажей. Бородка и седые волосы. Тео не выносил его, считая слишком лощеным, этаким перезревшим героем-любовником из французской комедии. Он напоминал покрытый глазурью фарфор, которым, собственно, и занимался. И конечно, Дуня в юные годы сходила по нему с ума. Девичье увлечение. И где — в Париже? Он не привозил ее в Людвигсбург? Возможно, как-нибудь и было.

Тео заговорил с ним, очень вежливо, и представил Лусиана как племянника Дуни. Он не смог скрыть волнения, напомнил о предстоящей свадьбе и позволил себе удивиться: почему вдруг именно сейчас всплыл этот договор — столь поспешно — и что вообще все это значит.

У пожилого господина, с трудом вырвавшегося из глубочайшей задумчивости, холодным блеском сверкнули глаза. Похоже, он ревновал.

— Разумеется, я в курсе, — ответил он. — Но, видите ли, эта свадьба… Дуня ведь еще не решила окончательно. Ну хорошо, дело обстоит следующим образом: герцог Генри должен завершить все в течение трех недель. Затем он покидает Шотландию на год. Едет в Америку к своему племяннику, единственному наследнику…