Все разбитые осколки

Меня ни разу не шлепали во время секса, но я переспала лишь с парой мужчин, и они никогда не заставляли меня кончать, как Атлас.

Он точно знал, что делать, что говорить, чтобы мое тело подчинялось.

Он назвал меня грязной маленькой шлюхой… Меня переполнил жар от хрипоты в его голосе, от удовольствия, с которым он говорил это. И мне это понравилось.

Я зажмуриваюсь, когда моя киска пульсирует от воспоминаний.

Локи, трехлетний Питбуль, перекатывается на спину, показывая мне свой живот, а большие глаза смотрят на меня вверх тормашками. Я чешу его там, где он этого хочет, наблюдая за своей рукой, пытаясь отвлечься от воспоминаний, произошедших всего несколько часов назад.

Я пришла сюда сразу после того, как это произошло, отчасти опасаясь возвращения Атласа, и я буду лезть на него, как на дерев, а отчасти потому, что чувствовала, что теряю силы. Собаки всегда меня успокаивали. Они забрали мою боль, и после смерти матери я проводила здесь все свое время. Я делала то, что должна была в течение дня, и большую часть ночи я засыпала в любом домике, который выбирала на вечер, обнимая любую собаку, которая там была. Я просыпалась изнуренной, покрытой собачьей шерстью и пахнущей также, но в тот момент мне было все равно.

Локи вскакивает с пола и резко облизывает мое лицо, а затем внезапно набрасывается на мягкую игрушку и начинает играть.

Это было хорошо, что в моем доме не разрешали держать домашних животных, иначе я бы, скорее всего, забрала с собой всех собак домой.

Локи пробыл здесь совсем мало времени, его хозяин внезапно скончался, и у него не было семьи, которая могла бы его взять на себя. Когда его впервые привезли, он безостановочно скулил несколько дней, и нам приходилось сидеть с ним часами. С тех пор у меня с ним сложилась особая связь, и хотя я любила других животных здесь, он был чем-то особенным. Он бросает игрушку мне на колени и так сильно виляет хвостом, что весь он движется вместе с ним.

Когда я сразу не поднимаю ее, чтобы бросить ему, он тяжело плюхается на землю и наклоняет голову, внимательно изучая меня глазами, в которых было слишком много ума.

— Я в порядке, — шепчу я собаке.

Он просто смотрит, наблюдая за мной. Я протягиваю руку вперед, и он толкается в нее носом, а затем подходит и сворачивается калачиком, наполовину сидя у меня на коленях. Он издает тихий вой, от которого у меня разрывается сердце. Моя рука скользит к его шее, прямо под синим ошейником, который я выбрала специально для него, зная, что ему нравится, когда его чешут.

В конце концов я засыпаю там, с Локи на коленях, прислонившись спиной к стене его домика.

Я просыпаюсь от пронзительного звонка телефона и сонными глазами смотрю на вызывающего абонента. Мой отец.

— Привет? — зеваю я.

— Где ты, Эмери? Я у тебя в квартире, а тебя здесь нет.

Я съежилась, замечая утренний свет, льющийся в окно напротив меня, и шум прибывающих на смену сотрудников приюта.

— Я в приюте, папа.

Он издает фыркающий звук.

— Хорошо?

Локи скулит, когда я осторожно отталкиваю его от себя, а затем потягивается, ожидаемо глядя на меня. Настало время кормления.

— Хорошо, что?

— С Джеком все прошло нормально?

— Как и ожидалось, — рявкаю я на него, поднимаясь с пола и растягивая мышцы, и это нежное место между ног сжимается от воспоминаний о прошлой ночи. Меня охватывает жар, но я подавляю его, изгоняя сводного брата из головы.

Я все еще не могла смирится с тем фактом, что у Марии есть сын, о котором никто не знал, и тем, что я с ним переспала. Снова.

— Что это должно означать? — он спрашивает.

— Именно это и должно, — ворчу я. — Если ты ожидаешь, что это будет фейерверк и счастливый конец, когда ты буквально насильственно внушаешь это, то я могу сказать тебе прямо сейчас, что ты будешь очень разочарован.

— Эмери Нора Куинн, — шипит мой отец, — твой долг как моей дочери — обеспечить, чтобы эта семья оставалась крепкой.

— Даже если это разрушит мою жизнь? — задаю вопрос я.

— Джек Харрис — хороший кандидат, и он подарит тебе хорошую жизнь.

Я подавляю фырканье от того, как он ошибается. Но спорить с ним об этом бесполезно.

— Ты знаешь, что здесь поставлено на карту, Эмери, — продолжает он, — Минимум — будущее моей компании. Они предложили вложить в бизнес много денег, чтобы он продолжал работать. Взамен Джеку нужна жена. Не говоря уже о том, что ты знаешь, что произойдет, если ты откажешься от предложения.

— Ты прекратишь финансирование приюта, — повторяю я его предупреждение.

— Да, Эмери.

— Я понимаю, — говорю я ему. — Не волнуйся, но я надеюсь, ты знаешь, что я делаю это не для тебя или компании. Я делаю это ради собак. — я слышу, как отец вздыхает, и, прежде чем он успевает заговорить, перебиваю. — Мне пора идти. Пока.

Я заканчиваю разговор и опускаю голову, прижимая ладони к глазам, как будто это могло остановить жжение за ними. Мои сотрудники спешат по зданию, готовя завтрак для животных, а я выскальзываю под лучи раннего утреннего солнца. Было совсем не тепло: с океана, окружающего город Редхилл, доносился свежий холод, но солнце светило вниз, высушивая лужи с земли после дождя.

Я направляюсь к машине, но останавливаюсь, когда замечаю мужчину, стоящего через дорогу. Атлас прислоняется к своей Audi, скрестив руки на груди. Он носит очки, чтобы скрыть глаза, но они, тем не менее, прожигают меня насквозь.

Я опускаю взгляд и поспешно забираюсь в машину, оставляя его смотреть, как я отъезжаю.

***

Я знаю, что он последовал за мной. Я почувствовала это. Почувствовала его.

Его машина остается припаркованной на другой стороне улицы, но он не делает попыток выйти. Я решаюсь взглянуть на него, но из-за тонированных окон не могу разглядеть его фигуру. Выбросив это из головы, я прохожу через двери в здание, приветствуя швейцара, который сейчас занят установкой вывески о продаже в одном из окон. Кто-то, должно быть, переезжает. Он бормочет в ответ на мое приветствие.

Внутри я завариваю кофе и устраиваюсь на кухонном острове со своим ноутбуком, просматривая данные и номера приюта.

При нынешнем уровне поступления денег я смогу платить персоналу и радовать собак еще четыре месяца, но после этого, с прекращением деятельности нескольких ключевых спонсоров, мне повезет, если я смогу прокормить животных.

Мне нужны были деньги отца. Отчаянно.

Скоро у нас должно было состояться мероприятие по усыновлению, и хотя это принесло некоторый доход, это не сможет существенно повлиять на текущую ситуацию.

Но, по крайней мере, некоторые животные наконец-то обретут дом.

С чашкой кофе в руках я подхожу к окну, выходящему на улицу внизу. Оно высоко, но не настолько, что я ничего не могу разглядеть на улице. Машина Атласа теперь исчезла с обочины.

Почему он последовал за мной?

Зачем он вообще пришел сюда вчера вечером?

Наши связи уже были слишком запутаны, поскольку он был давно потерянным сводным братом, о существовании которого я никогда не подозревала, и будучи частью правящей преступной семьи, которая управляла этим городом, мне пришлось держаться от него подальше.

Ничего хорошего не выйдет из связи с таким человеком, как Атлас Сэйнт.

Глава 8

◦●◉Атлас◉●•◦

Я бью кулаком: раз-два, раз-два, и мое тяжелое дыхание эхом разносится по пустому спортзалу. Энцо, силовик Сэйнтов, стоит как стена, выдерживая каждый удар, не шевелясь ни на дюйм.

Я мог бы задаться вопросом, не потерял ли я каким-то образом силы, но нет, Энцо просто большой придурок, которого, я сомневаюсь, сможет сдвинуть с места даже грузовик. Он не говорит. Даже не ворчит. Я никогда не слышал, чтобы этот человек произнес хоть слово. Никто не слышал, даже Габриэль, хотя у них двоих были братские узы, которые могли соперничать с нашими.

Почему? Никто не знал.

Но он был сильным бойцом, и когда он не выполнял срочные поручения Сэйнтов, он командовал подпольными боями без правил и делал это в течение многих лет. У него были свои секреты и собственное прошлое, как и у всех нас. Мы знали о нем минимум, но он был верен, это было ясно, нам, Сэйнтам, и человеку, который работал с ним на арене, но эти два пути никогда не пересекались. Это было интригующе, как головоломка, которую нужно было решить. Энцо, однако, не даст вам этих частей, поэтому у вас всегда остается больше вопросов, чем ответов.

Я останавливаюсь, переводя дыхание.

Габриэль заставил меня пройти тренировки, думая, что это поможет мне справиться с тем, что я сделал, с гневом, виной и горем, но этого не произошло. Ничто, черт возьми, не помогло.

Кроме Эмери.

Энцо останавливает ход моих мыслей, прежде чем они успевают начаться, хлопнув ладонями в перчатках, привлекая мое внимание. Он вытягивает их вперед, таким образом говоря мне продолжать.

Он был самым опытным бойцом. С его боями в боксе, в этом мире нет ни одного человека, настолько глупого, чтобы выступить против него. Плюс ко всему, его склонность к пыткам была широко известна. Тип наслаждался, глядя, как люди страдают.

Следующий час я провожу в спортзале, стуча по этим перчаткам, дыхание вырывается из легких, а кожа становится скользкой от пота.

После окончания сеанса я захожу домой, чтобы принять душ, прежде чем подняться на скалу к Габриэлю и припарковать Audi. Через передние окна я вижу их: моего брата и его жену Амелию, ее сына, сидящего на коленях у Габриэля, и у меня сжимается грудь.

Счастье.

Это никогда не было обещано нам в этой жизни, но когда вы находите его… вы крепко держите его. Габриэль сделает все для этой женщины.

— Атлас! — Амелия усмехается, подходя ко мне, чтобы обнять.

Я неловко похлопываю ее по спине и присоединяюсь к ним, принимая стакан, который протягивает мне Габриэль.

Я знал, почему меня пригласили. Я избегал их с тех пор, как увидел свою мать, и теперь они хотели знать, что случилось.

— Она все еще сука, — я допиваю виски и хватаю бутылку, чтобы налить еще.

Амелия гримасничает, сосредоточив свое внимание на сыне.

— Она что-нибудь сказала?

— Я сказал ей, что убил его, — я сглатываю комок. — Ей было все равно.

— Все уже сделано, — вздыхает Габриэль, кладя руку мне на плечо, чтобы выразить свою поддержку. — Мы знали, что она не изменится.

— Нет, и теперь она использует кого-то другого, чтобы получить то, что хочет.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что она вышла замуж за Саймона Куинна и устраивает бракосочетание его дочери и Джека Харриса.

— Джек Харрис? Сын губернатора?

— Мм, — желчь обжигает мне горло, и я пью еще виски.

Она не была моей. Она никогда не будет моей. Я даже не знал ее, черт возьми…

Но я знал ее стоны, блять, стоны.

— Ты знаешь эту девушку? — спрашивает Габриэль, задумчиво проводя пальцем по нижней губе, пока он ждет моего ответа.

— Кого? Дочь Саймона? — я знал, что он имел в виду мою новую сводную сестру, но не хотел признаваться в том, как сильно этот гребаный солнечный комочек забрался мне под кожу. Было ли это то, что чувствовали наркоманы, когда получили первую дозу? Так ли вы теряете сознание от наркотика или пьянеете от алкоголя? Дважды я был с ней и дважды говорил себе, что не вернусь, но даже сейчас я чувствовал зуд, начинающийся под кожей. Какая-то часть меня соединялась с ней, веревка, которая связала нас вместе, и это было непрекращающиеся дергания, из-за которых мне хотелось залезть в машину и найти ее.