Джио + Джой и три французские курицы

— А как насчет того, что ты спросил ее, есть ли мистер Козак?

— Я просто поддерживал разговор.

— Ты сказал то же самое той девушке, которая пришла со своим девичником.

— Не уверен, был ли это девичник или…

Он насмехается.

— Как будто ты когда-нибудь женишься.

Я оттираю стойкое липкое пятно с боковой стороны машины.

— Меня это возмущает.

— Просто говорю правду. — И Нико замолкает, вероятно, понимая, что ударил ниже пояса и зашел слишком далеко.

Из всех нас, Коста, я не слыву глубоким мыслителем — это относится к любому из них, кроме меня. Однако обвинение в том, что я флиртую со всеми подряд, прилипает ко мне, как брызги газировки к автомату. Пытаюсь найти контраргумент, пример в свою защиту, но тут в мои мысли вплетается другой голос.

— Ты никогда не говорила о пиццерии. Или о пироговой. — Это новая девушка с ее легким нью-йоркским акцентом.

В памяти всплывает момент, когда я держал вилку для нее и думал о том, чтобы запихнуть ей в рот кусок свадебного торта. Да, я определенно флиртовал с ней, но это подействовало на меня иначе, чем обычная вспышка дофамина, которая приходит и уходит так же быстро, как и остальные женщины в моей жизни.

— Можешь объяснить? Почему ты не рассказала мне об этом? Это же очень важно, — говорит она, обращаясь, скорее всего, к моей сестре.

— Это все пролактиновый мозг. Я могу вести хозяйство, не высыпаясь, держать всех одетыми, сытыми и в безопасности. Совмещаю встречи, мероприятия, хотя очень беременна, но такие мелочи, как новый семейный бизнес, вылетают у меня из головы. Поди разберись, — объясняет Фрэнки.

Они обе смеются. У Фрэнки — низкий и хриплый. Смех новой девушки похож на звяканье колокольчиков, ясный, чистый и свободный.

Мое сердце устремляется к горлу. Не буду воздавать должное Нико, но был ли он прав? Одинок ли я? Я определенно скучаю по тому, что мои братья называют моей яркой жизнью, по путешествиям по всему миру в качестве профессионального фотографа. Это была нескончаемая карусель вкусной еды, вечеринок, женщин и поздних вечеров с музыкой и танцами в экзотических местах. А под всем этим — глубокая пропасть одиночества и неуверенности в себе. Я не уверен, кто я такой вне объектива, кто я без своей репутации. Кем стану, если оставлю все это позади и остепенюсь. Но никто не знает этих секретов.

Двойные распашные двери открываются, и сначала появляется живот Фрэнки. Девушки продолжают свой разговор, как будто меня здесь нет.

В моих работах, как правило, центральное место занимал объект фотосъемки, но я все равно присутствовал, даже если был за кадром — меня хвалили, обожали, уделяли внимание, а не дразнили.

Неужели я становлюсь неважным?

Я люблю свою сестру и ее яркую индивидуальность, но привык к другому типу женщин, где внешность доминирует, а слова второстепенны. Женщины, которых я фотографировал, а иногда и встречался, представительницы этого мира другого типа, прихорашивающиеся и выставляющие себя напоказ, часто заискивающие передо мной и льстящие мне. Не поймите меня неправильно, я не возражаю против внимания, но также не думаю, что ценность женщины определяется только внешностью. Если бы так считал, Фрэнки избила бы меня и заперла в своем подвале, пока я не пришел бы в себя.

Однако я не могу лгать и утверждать, что в последнее десятилетие построения своей карьеры, я не получал острых ощущений от славы, внимания и почти постоянного поглаживания моего эго.

— Ты можешь здесь работать, — говорит Фрэнки новенькой, отвлекая меня от размышлений.

— Жестокая ирония заключается в том, что я не могу есть пиццу, — отвечает она.

— Корочка. Ты не можешь есть корку пиццы. Это жестоко. — Фрэнки вздыхает. — Но, может быть, это будет похоже на экспозиционную терапию. Чем больше находишься рядом с этим, тем лучше переносишь.

— Не уверена, что так работает чувствительность к глютену или даже аллергия.

— Я знаю, что ты слишком квалифицирована для этой должности, но можешь работать здесь, пока ищешь работу. Будешь помогать моим братьям, и это займет тебя, чтобы не сидеть дома с мамой.

— Кстати, о моей маме: ее ударило молнией или что? Ее мозг подменили на мозг Сьюзи-Счастливой-Домохозяйки? Проводит ли Джун Кливер курс под названием «Жизнь в деревенском стиле 101»?

Фрэнки поджимает губы, словно пытаясь не рассмеяться.

— Это настоящая трансформация. Но видишь? Все возможно. Может быть, тебе даже понравится здесь работать.

— Дело не в этом. Я не против работы в пиццерии, Фрэнки. Буду рада помочь и ценю твою щедрость. Просто… — Она сглатывает.

Я чувствую, как ее взгляд скользит по комнате, пока не останавливается на мне, а затем быстро уходит в сторону.

Меня пробирает дрожь, но как я могу мерзнуть, когда работает печь для пиццы?

Новая девушка говорит:

— На толстовке моей мамы написано: «Сказочное Рождество». Я бы ожидала этого от себя, но не от моей Донны-Угрюмой-Карьеристки.

На этот раз моя сестра действительно смеется, и новенькая присоединяется к ней. Этот звук пробуждает что-то внутри меня и расширяется вместе с улыбкой. Чтобы сохранить свою репутацию, я стираю ее вместе с остатками газировки с автомата.

— Пожалуйста? Мне рожать в любой момент, и лишние руки будут очень кстати во время праздников. — Фрэнки держит запястья новенькой так, будто собирается взять ее в заложницы.

У меня возникает странное желание защитить ее от крабоподобных клешней моей сестры, но, похоже, они знают друг друга. Фрэнки недолго проучилась в колледже, после чего перешла в кулинарную школу, так что, возможно, именно там они и познакомились. Когда вас шесть братьев и сестра, трудно уследить за всеми их друзьями. Черт возьми, я даже не могу вспомнить имя последней женщины, с которой встречался.

Девушка вздыхает, улыбаясь.

— Хорошо, Фрэнки. Я сделаю это. Но действуют условия. Я подала заявки на работу в архитектурные бюро по всей стране. И останусь здесь только до Рождества, а потом уеду, так что тебе придется искать кого-то другого.

Моя сестра визжит и подпрыгивает, хватаясь за живот, а затем сообщает:

— Ребенок тоже очень рад. Спасибо, спасибо. И подумай, может быть, ты найдешь здесь кого-то особенного и останешься.

Она натянуто улыбается.

— Новый год. Новая квартира. Новая я.

Новая девушка.

Может быть, я и приятный, кокетливый, яркий брат, но никогда не упускаю возможности восхититься жизнью, растущей в животе моей сестры — моей новой племянницей.

Фрэнки прижимает руку новенькой к своему животу, чтобы та почувствовала движение. Ее зеленые глаза становятся все шире, а выражение лица смягчается и светлеет, словно она понимает всю серьезность происходящего чуда.

Движимый инстинктом и обожанием, я не могу удержаться и делаю шаг ближе к моей новой племяннице и новой девушке.

Я осматриваю ее с ног до головы, мой разум мгновенно цепенеет, а затем разогревается вспышкой допамина или какого-то другого нейрохимического вещества, которое загорается во мне, как рождественская елка, заставляя меня чувствовать себя раскрасневшимся и кокетливым.

— Джованни. — Фрэнки переходит от ликования к рычанию.

Ослабив свою волчью ухмылку, я вытираю руки о фартук и протягиваю одну, чтобы пожать руку новенькой.

— Я вижу пиццу, пирог и себя в твоем будущем?

Фрэнки шлепает меня.

Новенькая краснеет, когда наши руки соединяются. Ее рука маленькая, и она влезает в мою, как в варежку. Вспышка внутри бумерангом возвращается назад, прокладывая себе путь внутрь от моих пальцев, и словно Нико окатывает меня холодной водой.

— Джио, ты ведь помнишь мою подругу Джой?

Если женщины, с которыми я встречаюсь, больше похожи на моделей, то Джой можно было бы сыграть главную роль в фильме «Холлмарк» с блестящими натуральными каштановыми волосами, высокими скулами, нефритовыми глазами и рождественско-красными губами. Она фигуристая в нужных местах и стройная. Немного выше Фрэнки, у нее стройная и изящная фигура, овальное лицо с небольшим углом к подбородку и очаровательным носиком.

Не надо меня ненавидеть за анализ. Я — фотограф. Оценивать красоту — это то, чем я занимаюсь.

А подруга Фрэнки, Джой, классически красива.

— Эмонд Джой, — говорит моя сестра, поймав мой взгляд.

— Шоколадный батончик? — Я запинаюсь в словах.

— Нет, Джой-Джой, — говорит она так, словно это о чем-то говорит.

Честно говоря, я почти не обращал внимания на друзей сестры, когда мы были младше, но я сканирую свой банк памяти. Джози, Джульетта, Джун, Жасмин, Джоанна… Нет. Это все женщины, с которыми я встречался.

— Джой Гловер? — говорит Фрэнки, пытаясь повторить попытку.

Мои глаза расширяются, когда я с запозданием понимаю, что имел в виду Нико, когда ранее сказал: «перчатка»7.

— Подожди, ты имеешь в виду Джей Лав? — Я удивленно моргаю, не веря, что лучшая подруга моей младшей сестры с брекетами и в очках — та самая сногсшибательная красотка, которая стоит передо мной.

Тепло ползет по моей шее и быстро распространяется по телу так, что у меня все внутри замирает и ошеломляет, как будто я смотрел на вспыхивающие лампочки.

Это новая версия влечения, которую я никогда раньше не испытывал. Оно мгновенное и всеохватывающе. Когда зрение проясняется, я вижу перед собой две дорожки. Одна из них ведет в том же направлении, в котором я двигался уже много лет, а другая — в неизвестность, навстречу этой прекрасной женщине, которая вызывает во мне нечто более сильное, чем дофаминовый шторм или прилив адреналина.

— У тебя больше нет брекетов, — выпаливаю я как идиот.

— Ну да, — говорит сестра. — Это было больше десяти лет назад.

Я никогда не думал о Джой с романтической точки зрения. Она была застенчивой и невинной. Но теперь, когда выросла и брекеты исчезли, мое внимание задерживается на ее губах.

— Их сняли в шестнадцать. — Ее голос дрожит, и она прячет руки за спину.

— К тому времени ты уже покинул гнездо, — напоминает мне Фрэнки.

Прозвище Джей Лав снова эхом отдается в моем сознании. Я разбираю его на части и собираю воспоминания. Никогда в жизни я не испытывал такого волнения и страха.

Ни при свободном восхождении, ни при свободном падении с парашютом, ни при свободной работе.

Но вот это очень похоже на свободу. Как будто я освободился из клетки, о которой и не подозревал. Фрэнки говорит, что я воздвиг стены и правила в отношениях, особенно после первых нескольких неудач. Я защищал себя от любви, хотя именно ее и хотел больше всего на свете.

Цепи, привязывающие меня к моим прошлым ошибкам, исчезают у меня на глазах, заменяясь страстным желанием, которое подтверждает, что Нико был прав. Я был одинок, но не потому, что был один. Скорее, не нашел подходящего человека.