Белые пешки

«Ух, Марти, до сих пор за девяностые стыдно. Стольких я развела!»

– Какая же чушь, – прошептали ей, и ладони с плеч тут же соскользнули. – Что ж, благодарю за консультацию, из нее получился бы занятный роман. До свидания.

Конечно, ей почудилось. Не было никакого «вечно», были только эти правильные, насмешливые слова, за которыми сквозило: «Знай свое место». Рыков отстранился от Марти, слегка поклонился на все тот же бесящий старомодный манер и пошел к машине. Руки он спрятал глубоко в карманы, плечи не горбил.

– Эй… – тихо позвала Марти.

Он обернулся.

«Извините». Хотелось сказать именно это. Хотелось, пока не вспомнилось, как он орет на Нику, как грубит Алефу – нудному и неторопливому, но делающему все возможное. И встретившись взглядом, Марти просто помахала рукой и отвернулась. В конце концов, Ника ее ждала. И Ника была важнее всяких идиотов с холодными сердцами.

Сейчас, когда Макс погиб, Ника совсем пропала с глаз; ушла в мелкую уголовщину, которая дождем посыпалась на нее с весенним обострением. Я тоже перестала интересоваться ходом шахматного дела, прижалась потеснее к Асе и Саше. Мы учимся в одном вузе, но как будто наоборот разобщились. Из-за моих шиз, из-за всякого дерьма… Может, теперь? Вот только даже в универе все опять идет поганее поганого.

И даже не только из-за ректора. Хотя из-за него тоже.

Ася убежала – так хлопнула дверью, что штукатурка посыпалась. Преподаватель литературы, очень вежливая и ласковая седая дама, проводила ее испуганным взглядом и беспомощно перевела глаза на Марти, словно прося пояснить: «Что я сделала не так?» Нечего было ответить. Ну ведь не «Попросили прочитать Уитмена» же? Хотя да.

Удивительно, как еще тогда, в ноябре, Марти почуяла сердцем опасность тех строк. «О капитан, мой капитан». И все вот это про шторма, бури и мертвое тело в финале. Макс был жив, ему можно было дозвониться и написать, но Марти ведь все равно нервировало, что Володарский читает Асе такие строки по дороге в кофейню, осторожно щупает почву, иносказательно задает вопросы: «Насколько ты боишься за него? Что ты можешь придумать о его судьбе? Смогу ли я этим воспользоваться?» Воспользоваться… дичь, конечно. Если объективно, Володарский с того дня не сделал к Асе ни одного лишнего шага. Ну, беседовал с ней иногда, ну, затащил в оркестр. То есть просто заложил пару бомб замедленного действия. И теперь они взорвались.

– Мариночка, – залепетала преподавательница. Она все поглядывала то на разложенные билеты, то на дверь, точно колеблясь, бежать за одной из любимых студенток или нет. – Это же вы меня капитанами вдохновили, вы, ну почему она…

Марти едва не расхохоталась. Она? Она просто выполнила задание: попросили «что-то неочевидное из европейского фольклора» – она и вспомнила то единственное, что уже давно крутилось в мозгах. Капитан Хендрик Ван дер Деккен. «Летучий голландец». Иван Рыков, вы ли это?..

– Ее молодой человек без вести пропал на флоте. – Марти резко решила, что хватит, хватит об этом молчать. – Вот ей и дается морская тематика тяжеловато. Странно, да?

По аудитории прокатился ропот. Марти глубоко вздохнула и все-таки пережила вспышку ужаса и стыда у преподавательницы в глазах. Та прижала к губам руку, пробормотала:

– Я же не знала…

– Поэтому вы не виноваты. И никто. Я ее найду, не волнуйтесь.

Марти кивнули. Она взяла вещи и молча вышла, сделав Саше знак сдавать спокойно. Сама она уже получила пять полуавтоматом, так что ее никто не остановил.

В коридоре всюду клубилась золотистая солнечная пыль. Ноги держали Марти так плохо, будто она не сдавала экзамен, а часов пять кряду бухала.

Что-то с Восьмеркой, видимо, не так: мы даже сдохнуть нормально не можем. Крейсер Макса нашли 7 марта в десяти километрах от береговой зоны, и это была просто классика идиотских триллеров. Вещи остались. Не пропало ни одной шлюпки. Шипели приборы в радиорубке, камбуз ломился от еды. И все люди на месте, кроме Макса, только крепко спящие и не помнящие ничего примерно со 2 января. Ни-че-го.

Они проснулись, искренне уверенные, что январь продолжается, а на календаре и впрямь было 3-е число. Вот тогда-то наконец забили тревогу. Меня до сих пор вымораживает, что это сделали так поздно, просто… алло, люди пропали почти на два месяца, что это за длинный рейд, в котором экипаж, состоящий, на минутку, из призывников, совсем не выходит на связь? Я назвала бы это долбоебизмом. Но нет. Теперь говорят, сигналы с судна приходили, а отдельные родственники тех моряков все это время получали от них весточки. Что странно: в море сети быть не могло. А к берегам «Аврора-27» не приходила или, по крайней мере, ее там не видели.

Проводили и детальные допросы, и масштабные розыски: суда, вертолеты, даже субмарины рыскали в море и продолжают рыскать. Сослуживцев Макса раз за разом дергают, пытаются составить картинку, лишь бы хоть как-то угодить его отцу, но не получается ничего. Парни не помнят, что делали два месяца. Не помнят никаких сообщений, которые писали бы близким. Не помнят, чтобы передавали служебные сигналы. Не помнят ничего, и вряд ли это ложь: двадцать человек не могут так договориться и пройти проверки на полиграфе. Ася… она, конечно, думает, что они за что-то обиделись на Макса, убили его и сбросили в море, а теперь хорошо это скрывают.

Я не знаю. Почему мне кажется, что это слишком просто? И еда. На корабле правда было слишком много еды и воды. Двухмесячный запас.

«Конюшни» закрыли на ремонт, потому-то экзамены и принимали досрочно – да еще в корпусе у водохранилища, где прежде проходило только два-три предмета вроде физкультуры и истории книжного дела. Прибрежная зона Марти нравилась: летом тут открывали пляж, куда набегал разношерстный народ со всей Москвы, весной и осенью просто приятно было посидеть на траве в относительной тишине. На «студенческой» стороне – в тенистой части берега, под зеленым пологом подступающего леса, – сейчас тоже было тихо и пусто. Галдящие «печатники», любящие собираться здесь компаниями с пивом и столовскими пирожками, в большинстве своем уже разошлись.

Марти не пришлось искать подругу долго. Ася сидела в заводи, на краю старых лодочных мостков и смотрела, как по воде расходятся круги. Чуть отлегло: ну хоть не утопилась. Оставалось надеяться, что даже не думает об этом.

– Поставила тебе отлично. – Марти подошла и вернула зачетку. – Стипуха будет!

– Класс, – едва долетело до ее ушей. Ася не двигалась.

– Ага. – Стараясь сохранять ровный тон, Марти положила зачетку на деревяшки и села рядом по-турецки. – Я, между прочим, волновалось. И Сашка волнуется, не знаю, как будет сдавать. Ты… – Это Марти спросила опасливо. – Плачешь? Поплачь. Если будет легче.

– Нет, – так же мертво ответила подруга, все не поворачивая головы.

Теперь большинство ее ответов были односложными, большинство взглядов – беглыми, улыбок не бывало вовсе. У Марти все чаще оставалось ощущение, что она говорит со статуей, которая лишь по недоразумению ходит и дышит.

– Слушай, Ась… – мягко начала Марти, мысленно сжимаясь. – Поговори со мной, а? Пожалуйста. Тебе нельзя пропадать, знаешь? Ты нам нужна, слышишь? Ну поговори…

– О чем?

Ася повернулась, но смотрела она не на Марти – наблюдала, как колышется листва дальних деревьев. На ветку там села большая черная птица, стала устраиваться, переступая с лапы на лапу. Марти прищурилась: ворон? Крупный какой, будто домашний. И глазища злые, красно-лиловые. Захотелось чем-нибудь в него запустить.

– Злишься, да? – с усилием спросила Марти, отвлекаясь. – Из-за стихов? – Она помедлила. – Или из-за Ван дер Деккена?

– Ван дер Деккен, – повторила Ася бездумно. Пропустила между пальцев светлую немытую прядь. – Скажи, а откуда вот то, что ты рассказывала?

Голос звучал вяло. Но уже то, что подруга произнесла сразу столько слов и все были адресованы ей, ободрило Марти. И она даже решила не отговариваться интернетом, хотя он, судя по очень быстрому росту вширь и вглубь, мог бы стерпеть все.

– Сложно объяснить, – осторожно начала она. – Они просто… приходят иногда. Сюжеты. Красивые и ужасные, обычно про разные события прошлого, про сложных людей и… – Косая ухмылка ожила перед глазами. – Нелюдей. Я вижу их очень ярко. А потом нередко узнаю, что они существуют. Например, где-то на страницах истории.

– Колдовство, – бросила Ася с отвращением. А потом вскинула вновь заблестевшие, злые глаза. – Все-таки не понимаю, Марти… вот ты строишь из себя крутую ведьму… как же ты не поняла, что Макс мертв уже два месяца?

Голос все-таки сорвался, она закрыла лицо руками и задрожала. Марти кинулась к ней, попыталась обнять, но подруга вырвалась. Замотала головой:

– Нет. Не надо. Я…

– Ась. – Марти облизнула губы. Она каждый раз оказывалась перед выбором, сказать или промолчать, и каждый раз выбирала неверное. – Ась, труп не нашли. То, что родители решили похоронить пустой гроб, было скорее таким… суеверием, что ли, на случай, если… – Она сама вздрогнула. – Если и не найдут. – Она взяла Асю за плечи. – А что, если искать все-таки нужно не тело? Если…

– Если он налетел на корабль этого твоего мертвого козла, например, и попал в петлю времени? – оборвала Ася. Ее глаза горели все более недобро. Ворон на ветке заходился мерзким карканьем. – Боже, Марти… – Она опять вырвалась. – Пожалуйста. Перестань. Мама говорит, нужно уже просто смириться.

– Мама? – повторила Марти с тревогой. Ася кивнула. – Слушай, ну от осинок не бывает апельсинок, твоя мама как ты – вообще не оптимист.

– Мой Макс… – Ася несколько раз быстро моргнула. Взяла ладони Марти в свои. И шепнула: – Мой Макс был настоящим оптимистом. Видишь, что с ним стало?

Теперь вырваться захотелось Марти – и закричать: «Нет, нет!» Истерично так закричать, как бы это ни выглядело. Она не стала. Она и так выкинула подобное 8 марта. И Ника. И даже Сашка. И только Ася молча плакала, смотрела в пустоту. В ее глазах читалось «да», когда ее крепко обнял Дэн. Марти вздохнула, погладила Асины хрупкие запястья большими пальцами. И опять попыталась свернуть с темы, делавшей так больно:

– Почему, кстати, козла? Не был он, тот капитан, таким уж плохим, мне кажется, – задумчиво заговорила она. – Да, у него были огромные амбиции. Да, он не всегда рассчитывал силы и несколько задирал нос. Да, наверное, он не понимал, зачем нужны именно друзья, а выезжал в основном на восхищении и зависти – команды, врагов…

Ася сжала ее пальцы крепче. Почти до хруста. А в ее глазах разлилась вдруг колкая неузнаваемая темнота, и на губах заиграла такая же неузнаваемая усмешка:

– А, ну да. Рыбак рыбака видит издалека. Свидригайловы, Карамазовы… вот ведь вас расплодилось, а?

Марти нахмурилась, отняла руки, но язык прикусила – в ожидании объяснений. Ася не особенно расстроилась – схватила себя за низкие-низкие хвостики, начала разглаживать их, наклонив голову. Какое-то время молчала, потом сказала:

– Знаешь, Марти, я тут поняла, что ненавижу таких людей. Есть у меня ощущение, что чем больше тебе дают, тем отвратительнее ты это растрачиваешь и тем больше от этого страдают другие. От посредственностей и серых мышей, если так подумать, не бывает больших бед, а вот…