Белые пешки

– Если Вячеслав Александрович придет в себя и что-то скажет, я сразу напишу вам всем.

– Не всем, – на всякий случай попросила Марти. – Мне и Нике. Рыкову не пиши.

Кирилл посмотрел на нее цепко, задумчиво, с сомнением и все-таки кивнул.

– Осторожнее с ним.

Сложно сказать, что он имел в виду.

– Не ревнуй, – поддразнила Марти, и он тут же состроил ей рожу. А вскоре любимая, ставшая почти родной серебристая «хонда» выехала со двора.

Начинался дождь. Марти медленно пошла в ту же сторону, поправляя сломанную спицу. Ей давно пора было поменять зонтик. И свою гребаную жизнь.

Центр привычно не спал: светились витрины, спешили люди, прячась под цветными зонтами и дождевиками. Много туристов: симпатичные азиаты в больших очках, улыбчивые итальянцы, гордые немцы с фирменными рюкзаками; сверкающие глазами провинциалы с югов и северов. Точно туристы: легко было отличить по оживленным взглядам. Остальные привыкли к Москве, она была словно увядающая жена: как бы ни принаряжалась и как бы ей ни шел моросящий дождь, жители ее упорно не замечали.

Марти смешалась с толпой и двинулась к метро. Заверещал мобильник, и она бездумно нажала кнопку приема. Может, Крыс уже соскучился? Или вовсе передумал? Ха. Она ему всыплет. Похоже, он и так слишком долго откладывал планы, а Рей там, между прочим, зашивается без обещанного помощника. Но звонил, конечно, не Кирилл.

– Привет, Марти, – зазвенел голос Аси. – Ты как? Можно я к тебе зайду?

Марти молчала: ею, вот прямо сейчас, овладел вдруг приступ чудовищной усталости. За это она себя ненавидела. Ася, уже неувереннее, продолжила:

– У нас опять пробки выбило. Мне страшновато одной. И лучше выйти на улицу, чем тут торчать. Я…

– Меня нет, – наконец ответила Марти, удивляясь, как плохо слушается голос. – В смысле, дома нет.

– Опять влезли куда-то с Крысом? – мрачно спросила Ася. – На трупы смотрите?

– Нет.

– Вру-ушка! У тебя же загробный голос!

Еще недавно Марти порадовалась бы, что Ася более-менее бодра, что пытается шутить, что соскучилась и просится в гости. А сейчас хотелось отсоединиться, а может, и разъяснить подруге ситуацию отборным матом или хотя бы простым человеческим «Ась, мне очень грустно, на двоих меня не хватит». Но Марти только вздохнула, выбралась из толпы, чтобы не быть снесенной в подземку, и привалилась к стене рядом с банком.

– Ась, Кирилл уехал во Францию, на стажировку. Если ты забыла.

«А ведь ты забыла. Хотя сама подписала ему книжку на прощание».

– Что? – удивилась подруга. – А, ой, точно, он говорил…

– Да. Уехал. А мы все вместе не попрощались, – продолжала Марти, испытывая внезапно какое-то мерзкое удовлетворение. – Ну, может, и к лучшему: меньше соплей.

– Все из-за меня… опять…

Этот ее дрожащий голосок и уловимые даже в устной речи многоточия. Марти спохватилась и дала себе мысленную оплеуху: да что она взбеленилась? Ася ни в чем не виновата, разве что в том, что мотала всем нервы в последние недели. Да и в этом не виновата, мотала она их прежде всего себе самой, и не потому, что ей так захотелось. Стоило бы поставить себя на ее место. Вряд ли Марти была бы приятным собеседником и… как там она сама приложила бедную Сашку? «Беспроблемным другом»?

– Если хочешь увидеться, – Марти постаралась смягчить интонацию, – встретимся в «Бараньем клыке», попьем вина. Если не хочешь туда, зажги дома свечи.

– Зачем? – удивилась Ася.

– Чтоб пробки на место встали, это же закон подлости! Ай! – Марти задел плечом лохматый парень с розовым зонтиком и проскользнул мимо. – Пока.

– Пока… – грустно откликнулась подруга и отключилась первой.

Она не придет в бар. Это было ясно.

Марти пошла быстрее. Мир вдруг показался невыносимо, нереалистично ярким. Может, так всегда бывает, когда от этого мира откалывается важный кусочек.

Когда голова забита чем-то, приносящим боль, мозг строит защитный барьер. Целую стену, и это не просто стена. Она в щупальцах, которые хватают все, что только может тебя отвлечь. Каждая деталь мира, звук, запах с особенной силой впечатываются в сознание. Все ради одного: отвлекись, отвлекись, ты ничего уже не исправишь. Все идет так, как идет. Так, как должно.

Вот красивый дом, Макс, смотри, его построил знаменитый купец для своей сестры и там, говорят, десять ванных комнат.

Вот идет тетенька в платье в слоника, и слоников на платье шестнадцать.

Вот малыш в зеленом в лужу прыгнул, а вот голубь, который похож на далматинца своим оперением.

Вот, вот, вот. А вот…

Рядом притормозил знакомый автомобиль, а из тонированного окна выглянул знакомый следователь. Марти готова была заплакать: не хватало только его, чтобы вечер стал еще поганее, поганым окончательно и бесповоротно. Кто, кто, черт возьми, над ней издевался? Какие злобные духи Вселенной? Даже рожи ректора поблизости не видать.

– Вы, – прохрипела она, вжимаясь в стену. Тщетно: сквозь кирпичи проходить Марти не умела.

Нелегко оказалось забыть, как они расстались в последний раз. Смутный стыд по-прежнему не давал покоя. Стыд был второй причиной поменьше лезть в «шахматное дело» в последние недели: так Марти удавалось избегать Рыкова. До сегодняшнего дня.

– Вечер добрый. – Он оглядел ее с головы до ног. – Прогуливаетесь? Или чего другое, учитывая, что это Тверская?

Он говорил как ни в чем не бывало, вполне мирно, пусть и пытался вернуть хотя бы одну из полученных у порога ОВД шпилек. Марти это устраивало: можно было тоже включить обычное острословие. Она дернула плечом, встретила взгляд и наконец отступила от стены.

– О, свежий юморок девяностых… Я дороговата. А вы, видимо, спешите с работы. – Это она почти пропела. – Хорошая машина, давно хочу сказать. А у папы «Лада», хотя под ним целый ОВД.

Рыков снисходительно улыбнулся. Наверное, ему и не такое говорили те, кто ему завидовал, или те, кого он бесил. И скорее всего, ему было плевать.

– Я тоже не беру борзыми щенками. – Он опустил стекло ниже и метко отправил окурок в урну у остановки. – Может, вас подвезти? Дождь-то мощный.

Общаться не хотелось. А может, немного и хотелось, но кое-что мешало. Например, тщетные попытки понять по лицу, помнит ли Рыков вообще столкновение на пороге ОВД? Было ли оно действительно отвратительным? Может, все ее фразочки для него – как с гуся вода? Кстати о воде, волосы-то намокли. Да и в туфлях хлюпало.

– Марина? Ау.

Она вздрогнула и поморщилась, поправляя:

– Марти.

– Что?

– Меня зовут Марти. Мартина.

Зря: он только вытаращился, будто не слышал большей чуши.

– Не впервые слышу, но… кто же вас так зовет?

«Те, кто мной дорожит». Такой должен был быть ответ, но Марти сказала:

– Я.

Он озадаченно потер щетину, и Марти вполне его понимала: она тоже опешила бы от таких претензий. Рыков все-таки был, как ни крути, законником, не самого низкого ранга бюрократом. Имена для него существовали только те, которые значились в официальных документах, никаких подростковых кличек.

– Так что, Мартина, или как вы хотите? У меня вообще-то тут машина простаивает…

Уступил. И от этого пробрал озноб.

Марти уже даже не прикидывала, считать ли следователя, с которым N раз поругалась на месте преступления, а потом разок странно поговорила, малознакомым и потенциально опасным мужчиной. Не вспоминала, как он пару раз едва ли не за шкирку пытался выдворить ее из отдела на глазах у Ники. Марти просто решила. И плевать. Да в конце концов, что самое страшное может случиться? Ее насильно потащат в койку? Пусть. Сейчас она именно в том состоянии, когда может сделать что угодно, сказать что угодно, лечь с кем угодно: сам черт не брат. Бояться больше нечего и не за что.

– Ладно, везите. – Она обошла машину, открыла дверцу и села рядом с Рыковым. – На Белорусский вокзал.

– Уезжаете? – вроде он правда удивился, поднял левую бровь.

– Хочу выпить. – Она сбросила короткую кожанку и оправила платье.

– Это многое мне объяснило, – прокомментировал он, трогаясь с места.

Сев поудобнее, Марти ненадолго сомкнула ресницы.

Сначала они ехали молча, через бесконечную череду цветных огней. В салоне пахло водорослями – не трупниной. Глухо пела Марлен Дитрих, странно, что не блатняк. Марти все еще напрягалась, да и Рыков наверняка жалел, что проявил такую учтивость. О чем было разговаривать? С такой разницей в возрасте, с таким оправданным непониманием друг друга? Марти все еще его проклинала: как, как столкнулись, почему? Хотелось затвориться в себе и ни к кому не выходить, точно – не к нему. Но тут она услышала его голос, и пришлось открыть глаза.

– Часто гуляете вот так? Или следуете правилу «ищи маньяка в толпе»?

Это он собрался проехаться по ее дедуктивным способностям? Не вовремя. Она настолько устала, что не хотела даже грубить.

– Да ничему я не следую, не до того. – Марти махнула рукой. – Друга провожала. Он уехал во Францию.

Захотелось проверить реакцию Рыкова на «друга», она и сама не знала почему. Разумеется, он и ухом не повел, только спросил:

– Надолго?

– Говорит, полгода-год. Он врач, у него стажировка.

Вот тут Рыков неожиданно оживился и принялся злорадствовать:

– А-а, тот судейский сынок? Рвет когти, хотя мы даже не раскрыли дело?

Надо же, как он легко вспомнил Крыса и как легко включил его в эфемерное «мы». Впрочем, кто бы смог так просто его забыть? Кирилл ведь был из породы въедающихся в память, а кому не повезет – еще и в сердце. Сама мысль, что завтра она не сможет вот так просто, как домой, нагрянуть в его общагу или вытащить его в бар, все-таки угнетала, как с собой ни борись. Колола, мешала, хуже горошины под задницей.

– Нет, – резко возразила Марти. – Это мне важно расследовать дело. Он просто не мог меня оставить; теперь смог, и к лучшему. Камень на чужой шее – не мое амплуа.

Слова заставили Рыкова одобрительно хохотнуть, но почти сразу он посерьезнел:

– А почему все-таки вам это так важно? Вы же посторонний человек. Не опер, не следователь, вряд ли вас толкает лишь дружба с юной стажеркой Великого Быка.

Марти опять ненадолго зажмурилась. «Знал я когда-то… в сороковые… одного немецкого офицера». Мамины глаза. Глаза Ники. Глаза Дэна.

– Мой коллега, – с усилием произнесла она, – тот единственный, который выжил и который в коме. Мы были вместе на Ривьере, дважды; Кирилл тоже был с нами, и еще одна из его целей – сейчас быть к Вячеславу Александровичу поближе на случай…

– Не защитит, – отрезал Рыков тускло, но понимающе, как-то по-человечески. – Если что случится, вряд ли: тут нужен наряд. Транспортировать по-прежнему опасно?

– Да, – кивнула Марти. – С регенерацией что-то плохо; врачи говорят: возраст и количество травм, но, может, дело в чем-то еще. А вы…

Другое воспоминание – о корабле – заставило осечься. Марти выпрямилась и пытливо посмотрела на Рыкова. Он неотрывно глядел на дорогу, покоились на руле его широкие руки, как могли бы покоиться на рукоятях штурвала.

– Вы точно никогда не были в L.? – вкрадчиво спросила Марти.

Он не переменился в лице и не помедлил с ответом, скривился, будто его спросили, любит ли он спаржу.

– Курорты – вообще не мой отдых, мне бы лес, речку, готические соборы, руины, фьорды в крайнем случае. Забавно, что все разговоры приводят вас именно туда.