Белые пешки

Догадливый. Хотя для добавочных в этом нет ничего особенного. Я в замешательстве потер нос: мы с Гонни не обсудили, что делать, если у нашего гостя вдруг обнаружатся мозги. Да что там, мы вообще не особо рассчитывали, что он проснется, уже привыкли к нему скорее как к элементу интерьера. Хотя что-то заподозрить можно было, уже когда начал слабеть запах, а слабеть он начал почти сразу.

– Ты кто? – тем временем спросил парень.

Он опять пялился на мои желтые ботинки. И чем они всех так привлекают?

– Я Руби, Верхний страж, – помедлив, представился я. – Сейчас придет моя помощница. Нижний страж. Но только ты это… без пошлостей. Она не в этом смысле нижняя. Мы как бы ангел и демон. Если по-вашему.

– А, – тупо сказал парень. – Ладно.

Он не казался удивленным, и это меня настораживало. Пусть даже у парня был вид не очень-то сообразительного качка, а эта публика вообще удивляется редко.

– Так я умер? – спросил он.

Я почесал затылок и решил не вдаваться в детали, тем более я их не знал. А вот что-нибудь разнюхать самому, поддерживая беседу, стоило. С самым скорбным видом я кивнул:

– Немножко. Ты помнишь, что с тобой случилось?

Парень громко шмыгнул носом. Полез в карман, вытащил размокшую бумажку, вздохнул и выбросил ее в Расщелину. Там полыхнуло, но парень даже не дрогнул.

– Я был на корабле. Потом мы натолкнулись на… что-то, что вырубило наши приборы. И я утонул. Меня подобрала какая-то старая темная посудина; там было много бородатых мужиков, которые сказали, что их капитан получил прощение от какого-то Милорда и они тоже хотят, поэтому заботились обо мне, как капитан велел. А потом… не помню. Может, я утонул окончательно.

Последнее он произнес без сожаления. Он вообще не напрягался, даже теперь, когда считал себя покойником. Его рассудок словно плавал в тумане. Хотя многие, кто приближается к Городу Мертвецов разными нетрадиционными путями (полусмертями), попадает под такое действие. Души здесь точно обколоты транквилизаторами, в каком-то смысле так и есть. Их транквилизатор – неопределенность, которая может длиться вечно.

Парень опять покрутил головой.

– У вас тут ничего, живописно. Куда вы меня пошлете? В рай, в ад? Как у вас все вообще устроено?

– Ну… лифт Вниз сейчас только грузовой работает. А мост Вверх… – Я покосился на коряво сбитые доски, маячащие над откосом слева, – он вон.

Парень проследил за моим взглядом и присвистнул. Мост Вверх всегда повергает в шок. Выглядит он как сплошная гниль, с которой ты свалишься при первом шаге. Никаких тебе золотых врат, сияющих перил и поющих птичек. Нужна определенная храбрость, чтобы шагнуть на эти доски. Ну а кто сказал, что испытания кончаются со смертью и дальше будет просто? Дорога к свету – старая гнилая лестница.

– Тре-эш! – заявил парень, но без особого страха, скорее восхищенно.

– Вообще-то, – я придержал его за плечо, не дав встать и шагнуть в сторону досок, – нам сказали пока оставить тебя тут.

– Кто сказал? Бог? – Он послушно остался на месте, только удобнее сел на камнях.

– Смерть.

– А-а-а…

На этом глубокомысленном ответе рядом приземлилась Гонерилья. За ее спиной с шумом опустились, а потом исчезли черные перепончатые крылья.

– Проснулся? – Она окинула парня взглядом. – Ну, с прибытием.

– Спасибо… мне даже еды предложили.

Он созерцал ее ноги в разрезе юбки. Наш человек! Я хмыкнул и повернулся к Гонни:

– Твои конечности вносят радость не только в мою работу.

Продолжая рассматривать нашего гостя, она ответила не сразу.

– Заглохни, петух.

Парень вздрогнул, тряхнул головой, схватился за нее, тихо взвыв. Что это еще такое? Я озадаченно на него уставился, Гонни тоже. Не зря. Его светлые глаза вдруг, как по мановению волшебной палочки, перестали быть глазами блаженного идиота и приобрели живое, осмысленное выражение. Брови сдвинулись.

– Повтори, – попросил он кого-то из нас.

– Не повторяй! – велели мы друг другу хором, поняв, в чем суть.

Парень заерзал, разглядывая нас внимательнее. И ох как мне это выражение не понравилось. На всякий случай я подошел ближе и наклонился:

– Приятель, ты как, нормально?

– Петух… – Парень помолчал, собираясь с мыслями, и опять уставился сначала на меня, затем на Гонни. – Так ведь Пэтух – это же я!

Надо же было проколоться вот так. Я почесал в затылке. И упустил момент.

– Это что же… – Он огляделся повторно. Еще мгновение – и резко, пружинисто вскочил. – Я умер? Нет, не пойдет! Выпустите меня! Сейчас же!

Да блин! Снова он завертел головой, паникуя с каждой секундой все больше: скорее всего, воспоминания носились в мозгу громадным роем. Теперь его едва ли интересовали наши скудные достопримечательности; парень искал выход и, конечно, не находил его. Я продолжал ошалело наблюдать: добавочные… блин… сложнее было только с чародеями. А вот Гонерилья с самым равнодушным видом уселась на ближайший плоский камень. Щелкнула пальцами – и парень опять плюхнулся на задницу.

– Не выйдет, приятель. – Она вытянула ноги. – Нам сказано держать тебя тут.

– А потом?! – Он попытался снова встать. Бесполезняк.

– Потом посмотрим.

– За что?! – Его голос был как пламя, а ее – как лед:

– Так получилось. Только не думай, что мы тебе рады.

– Но… – Тактика сменилась: вместо того чтобы напирать, парень попытался воззвать к жалости, заблеял: – Меня друзья ждут! Мама! Папа! И я вообще не собирался сводить счеты с жизнью, я…

В чем-то сильно сомневался. Где-то себя потерял. Или что-то о себе возомнил. Обычно именно такие вляпываются в Ван дер Деккена. Ну как «обычно»… полвека не было – и вот опять.

– Они уже получили весть о твоей смерти, – беспощадно сообщила Гонерилья. – И достаточно давно смирились. Говорю тебе, расслабься.

– Я не согласен! – Он ударил по камню мощным кулаком. От прикосновения живой плоти наш мертвый булыжник моментально разлетелся. Гонерилья не впечатлилась. Когда пара обломков подкатилась к ее ногам, она брезгливо пнула их, а затем закурила. Увидев, как денежная купюра сама вспыхнула в ее руках, Макс вздрогнул.

– Такая красивая и… черт? – спросил он шепотом, даже подзабыв про отчаяние.

Гонни подняла глаза. Вместо светло-голубых радужек и белков там была сейчас сплошная звездная бездна.

– Я хуже. Замри сейчас же. И перестань ломать вещи!

Вряд ли он послушался сам, скорее она пригвоздила его окончательно. Парень уронил голову на руки и начал что есть сил тереть лицо.

– Не может быть, не может быть, не может, блин… – твердил он.

– Не думай, что мы тебе рады, – повторила Гонни, затянулась и выдохнула дым.

– Не может быть, не может…

Она наконец все-таки разозлилась. Вернув себе нормальные глаза, ругнулась, растоптала сигарету и, глубоко вздохнув, повысила голос:

– Не ори тут уже. Хватит! Будто мне одного идиота, – она бросила красноречивый взгляд на меня, – мало. Ненавижу мужчин! Сиди, и, может, все обойдется.

Это впечатлило. Парень замолчал, затравленно оглянулся на меня и сглотнул. Я ободряюще улыбнулся. В конце концов… должны же у него быть союзники, пока он мертв. Значит, буду я. Ангел я или нет?

– А что всё? – осторожно уточнил он, поднимая взгляд к приветственной надписи из болотных огоньков: «Умерли? Не расстраивайтесь!..»

Надпись мигнула лиловым.

– Ничего, – предательски сорвалось с языка, а потом камни под нами задрожали.

02.06.2007. Марти

Привет, Макс. Я соскучилась. Очень. И как ты, наверное, видишь, от черных курочек твоих мало что осталось. И несут они сюда в основном всякий ужас.

Как ты там, Пэтух? Если бы я была в хорошем настроении, спросила бы, верен ли ты Асе или пошел налево? Если ты жив и пошел налево, я вырву тебе глаза и яйца. Если ты мертв и обнимаешь ангелов… Я не знаю. Ничего не знаю. Очень трудно почему-то стало с этим словом.

Мертв.

Ладно. Крыс уехал, знаешь? Уехал и написал, что думал о тебе. Мы все о тебе думали, но от него это было прямо неожиданно. Хотя Крыс стал другим. Наверное, правда стал Крысом. Тем самым. Книжным. Странным, строгим, заботливым и совсем, совсем чуть-чуть колючим. Может, поэтому я стала чувствовать к нему – и его – иначе.

– Точно нет? – он спрашивал так, будто готов был в любую секунду подхватить ее на руки и просто закинуть в машину. Без загранпаспорта, без денег, без вещей.

– Точно нет, – Марти улыбнулась как можно задорнее. – Хватит, Крыси, хватит. А то у тебя такой страстный взгляд, что я вот-вот побегу наутек, громко визжа.

Она преувеличивала: Кирилл стоял у тихонько ворчащей машины вполне безмятежно, ну разве что «рентгенил», как обычно, но это терпимо. И все-таки разговор хотелось скорее закончить. И долго, медленно, задумчиво идти после этого домой. А дома пить.

– Не беги и не визжи, – велел он и притянул ее к себе. Марти заурчала, обняла его за шею. – Догоню и точно увезу.

– Нет! – Марти легонько царапнул его шею. – У меня дела. Много дел. Ася, за которой нужен глаз да глаз. Ника. Трупешники.

– Мама, – тихо добавил Кирилл.

– Мама, – кивнула Марти и опустила глаза на его грудь.

Там темнел деревянный кулон с маленькой металлической вставкой – звезда жизни. Точная копия того, который теперь носил Рей. Марти не знала, что думать, – просто, отправляясь прощаться с Крысом, спросила маму: «Не хочешь ничего подарить Киру на память?» И мамин праздно-веселый магловский взгляд на миг стал прежним – цепким, искристым, ведьминским. Мама кивнула, промчалась через квартиру к своим бесконечным шкатулкам с ювелиркой и принесла эту подвеску. Но молча. Марти обняла маму. Нет, утопическая вселенная «Гарри Поттера» не работала так больно, не превращала волшебников в маглов. Так больно работала только вселенная «Порри Гаттера», где коварный техноколдун Мордевольт в любой момент мог просто наставить на своего врага ружье-трубу, выпалить потоком фиолетовых искр – и забрать всю магию, вместе с памятью и адекватностью, себе.

– Что все-таки она должна вспомнить? – в который раз спросил Кирилл, и Марти закусила губу.

– Себя.

– А ты-то помнишь? – тепло шепнул он и поцеловал ее в щеку. Захотелось вырваться и толкнуть его.

– Да, – только и сказала Марти, отстраняясь очень мягко. – Да, Крыси, да. И хватит уже расходовать бензин. Проваливай.

Но Кирилл все не садился в салон и все держал ее за руку, не давал даже подальше отойти. Буравил глазами, покусывал губы и словно искал еще какие-то слова. Наконец нашел – и, не улыбаясь, не разжимая пальцев, сказал напрямик:

– Я думал, ты будешь меня удерживать. Хотя бы пока не завершится расследование.

Марти сказала единственную правду, которая была у них общей и которую никому не удалось стереть.

– Я не Крот, чтобы висеть на твоих ногах. Я не Квак, чтобы попасть в неприятности, как только ты отвернешься.

– И тебе нравятся Странники, а еще Барсуки, – закончил он сам. Пальцы наконец разжались.

– Да, – кивнула Марти, и он открыл дверцу. – Именно так. Но ты пиши мне, каждый день. И будем гонять паладинов. Охотиться на ордынцев. И все такое. Вот видишь, как низко я пала?

Кирилл улыбнулся. Но искорки тревоги все еще можно было увидеть в его глазах.