Белые пешки

– Потому что, – выдохнула она с усилием, – это только по советской экранизации кажется, что у них все легко и здорово, они друг для друга созданы, вот и сошлись. «Когда-а твой дру-уг в крови-и» и все такое. А по книжке… они все сволочи и немножко психи. У таких вообще друзей быть не должно: один морду задирает, второй суется во все темные делишки, в какие может, третий заноза в заднице, четвертый мрачнее любого мрачняка. А они все равно сошлись. Сошлись вопреки. И остались вместе.

Слова очень горчили. Саша запила их глотком кофе из стаканчика.

– Ну вот! – Миро скорчил комично разочарованную, а на самом деле торжествующую мину. – Ничем тебя не удивишь. Чуть ли не единственную книжку из классики помню, блеснуть хотел, а ты…

– Ты блеснул, – серьезно сказала Саша. – Спасибо.

И подумала о звездах, освещающих дорогу. А попрощалась уже с легким сердцем.

27.05.2007. Крыс

Привет, Макс. Помню, ты, уходя, прощался со всеми нами по отдельности. Мне не хочется за тобой повторять, но не потому, что мне нечего кому-то сказать. Просто это только твоя манера – в самом лучшем смысле переходить на личности. Я буду проще. А вот идею Саши возьму.

На выпускном мы с тобой болтали. Я как обычно иронизировал, а вот ты как раз решал, что делать с жизнью. Тогда я этого, к сожалению, не понял, а честнее – мне было плевать на эти твои подростковые метания. Иначе я сказал бы тебе другие слова, я бы нашел их, и, может, ничего бы не случилось. А может, наоборот. Каждому, чтобы стать собой, нужно наступить на свои грабли. Жаль, не все сходят с них живыми.

Когда я лежал в L., я много думал о тебе, о том, что ты был прав. Вроде я всегда знал, куда, зачем и почему иду; мог объяснить это на пальцах попсовыми формулировками: медицина, гуманизм, нужность, Чехов. В том и суть: я объяснял на пальцах. Я не знал, что на самом деле такое лечить, как Крыс из книжки не знал настоящих приключений. В твоих глазах я выглядел как пафосный, бесящий, но хорошо себя знающий придурок. Но чутьем ты поставил мне диагноз: это не так. Летом я себя узнал. А ты – нет. Мне жаль. Но я постараюсь прожить жизнь и за тебя тоже. Нам всем нужно попробовать.

Рей передал ему бокал вина, и оба устало повалились на ветхие балконные стулья. С бетонной плиты что-то посыпалось. Кирилл бы и не обратил на это внимания, но сегодня нервы шалили.

– Слушайте, вам бы подремонтировать хату. Не хватало еще обрушений.

Рей вяло кивнул. Он выглядел расстроенным, и похоже, перспектива свалиться с высоты пары этажей вместе с собственным балконом пугала его мало. Можно понять.

– Как вы? – проигнорировав совет, спросил он. Кирилл натянуто улыбнулся.

– Ну как сказать. Это все еще не «приморская птичка», но это чудовищно.

Рей кивнул. Он не сводил взгляда с моря, темного, мрачного и мирного. Затаившегося.

– К сожалению, у меня мало знакомых полицейских. Да и вряд ли я донесу до них необходимость охранять русского туриста, впавшего в кому. Но я буду заглядывать и узнавать через свои каналы. И конечно, расследование будет, для нас это нонсенс.

– Спасибо. – Их бокалы тихо дзынькнули друг о друга. Часы в Москве, скорее всего, как раз били. – Огромное.

Оба они замолчали, подставили лица холодному зимнему бризу. На губах соленый привкус смешивался с винным, дышалось легко. Кирилл прикрыл глаза, пытаясь отвлечься от чудовищной картины – рыжие волосы, слипшиеся от крови, переломанные пальцы на одной руке и сжатый кулак другой. Дорохов сражался. Точно сражался. С кем? И кому, кому, черт возьми, он помешал?

Что-то тяжелое вдруг мягко легло на колени, заставив вздрогнуть.

– С праздниками, кстати. Вы не прилетели на Рождество, ну пусть на Новый год.

Кирилл опустил взгляд. Книга «Ветер в ивах». Красиво иллюстрированное издание на французском. Просто восторг, за исключением одной досадной детали:

– Рей, классно, но мне бы язык подучить, чтобы перечитать. Я его не настолько летом прокачал, только до разговорного. А тут классика.

– Жизнь длинная, – Рей лукаво усмехнулся и опять поднес к губам бокал. На руке блеснул перстень с зеленым крестом. – Не представляете. Я вообще забыл, что как бы праздники и как бы надо дарить подарки. А тут вы вот с этим, – он пошевелил указательным пальцем. – И Марти. С двумя бутылками водки и дорогущей фигуркой моего паладина, между прочим! Стыдно.

Кирилл засмеялся, Рей тоже. А потом тихо, серьезно спросил:

– Почему вы с ней не улетели?

Смеяться сразу перехотелось, Кирилл сделал большой глоток вина и опять уставился на море. Действительно, почему? Одним Дороховым не отговоришься даже перед собой. Может, потому что рвался в отпуск несколько месяцев и не хотел обрывать его на такой ноте? Может, потому что от самой мысли тоже объяснять что-то бесконечно усталой Нике воротило? Нике хватит и Марти. Хорошо, если они поймут друг друга.

– Потому что знал, что вы будете угрюмо сычевать, – отшутился Крыс. Рей недоуменно на него уставился.

– Сы… что? – переспросил он. Все-таки некоторые тонкости русского от него пока ускользали.

– Ну, отмечать праздник в гордом одиночестве и без тени радости! – кое-как пояснил Крыс и, подумав, добавил. – Радости все равно маловато. Но есть хотя бы компания. А завтра или послезавтра – полечу.

Если честно, никогда не верил во всю эту ересь вроде «Я не чувствую, что живу в своем времени», «Я не чувствую, что живу в своей стране». В любом месте ведь можно жить хорошо. По большому счету, люди одинаковые.

И тем и тем страдала моя сестра Ритка: подростком мечтала жить в викторианской Англии, а повзрослев, перемахнула в Штаты, потому что «там мой дух». Марти говорит, что, может, Рита правда жила и в Англии, и в Америке в прошлых жизнях, вот они и щекочут. Папа – и я заодно – всегда думал иначе: кино пересмотрела. Но в последние месяцы я понял: разница есть – между простым увлечением чужой культурой, образом жизни, глянцевыми картинками и этим «щекочет». Особенно если ты правда пожил где-то «там». И видел что-то, кроме глянцевых картинок.

– Так странно, что вы общаетесь на вы, – тихо сказала Ритка, через плечо машинально глянув Кириллу в экран монитора. – Это же русский язык. Это дистанция?

– Это любовь, – хохотнул он и уточнил: – Ну какое-то глубинное взаимоуважение. Мы привыкли. Это не мешает нам ржать и прикалываться.

Рита подкрутила прядь вишневых – точно в цвет глаз – волос. Невольно Кирилл отметил в ее речи акцент – все-таки прожила в Штатах много лет, заметно во всем. А вот теперь приехала гостить. И сразу бросилась не в Питер, домой, а в Москву, к младшему братцу. Тоже любовь. Разве нет?

– Кирилл, – она с улыбкой взъерошила ему волосы, – а ты не думаешь туда сбежать ненадолго? Ты какой-то грустный, мне кажется. Тебе пора опять сменить обстановку.

– Я не могу позволить себе этого сейчас, – признался он. Был февраль, он уже увидел труп дипломата и никак не мог выкинуть из головы. – В городе, Рит, происходит дичь. Эту дичь пытаются остановить мои друзья. Я тоже в нее немного замешан. Мы…

– Вы безуспешно ловите маньяка. – Рита кивнула. – Да, если ты думаешь, что папа не следит за происходящим, то заблуждаешься. Я чуть-чуть в курсе. Но за дело взялся какой-то крутой следователь. Ты уверен, что ты там нужен?

«Я не уверен, что без меня не станет хуже», – вот что Кирилл хотел бы сказать, но промолчал. Он и сам видел, что все меняется: с появлением Рыкова город и льющаяся в нем кровь будто закипели, кипение тревожило, а больше всего тревожила прямая вовлеченность Марти. Накануне она оставила дикую запись о том, что видела Ивана Рыкова в L. И, по ощущениям, теперь эти двое таскались друг за другом как приклеенные. Кто из них кого преследовал, почему?

– Ты ревнуешь, – сказала Рита. Кирилл заскрипел зубами и предпочел перевести тему:

– На самом деле да, я решаю вопрос с заграничной интернатурой. Так что к маю, возможно, перееду. В больнице у Рея мне будут рады, там еще с лета не восполнен кадровый состав. Не едут люди из больших городов.

– Тогда лови момент, – пробормотала сестра. Она задумчиво смотрела в окно. – Я переезжала, еще не зная, не ошиблась ли. Будет ли мне там хорошо. Меня просто тянуло. А ты уже знаешь, что там мог бы быть твой второй дом. Друзья. Союзники.

Когда ты умер, Макс, я поставил все на паузу, передумал даже досрочно сдавать экзамены. Приличные крысы не бегут с тонущих кораблей. Но сейчас, наверное, я все-таки поеду, потому что от моего присутствия кому-то действительно перестает становиться легче.

Мы все меньше общаемся. Я все лучше вижу то, что и было изначально, – те самые «звездные пары» из Сашиных записей. Они все еще вращаются в непосредственной близости друг от друга, но некоторые звезды выпали. А некоторые ищут новые системы.

Это нормально. Папа был прав. Мы все уже проверены боем, даже несколькими боями, и выдержали почти все. Я верю, что мы останемся чем-то единым. Мушкетерами, стрелками, шарами из газа, стаей животных разных видов, неважно. Останемся, но сейчас правильнее себе не врать. Нам всем нужен он – свежий ветер, который прогонит трупный запах. А я хочу еще и быть поближе к Дорохову: мне пишут, что его состояние стабилизируется. Может, он очнется. Может, помнит убийцу. Рей держит обещание, палату, конечно, не охраняют с оружием, но Вячеслав Александрович под присмотром.

Я никому не дам его тронуть.

И сделаю все, чтобы этот ад кончился.

Бой продолжается. Да, Макс?

29.05.2007. Марти

Не нужно домом быть, чтоб призрак

Тебя настиг.

Он в голове, далек и близок.

Так – каждый миг.

Куда страшней, чем полуночный

Бесплотный рой,

Тот белый день, когда приходит

Мучитель твой.

Куда страшней, чем в церкви старой

Хор мертвецов,

Из мыслей изгонять усталых

Врага лицо.

Ты думал, убежал, закрылся

И силы есть.

Но повернулся, а убийца

Уже ждет здесь.

Грохочет револьверный выстрел.

Стон тишины.

Но нет в победе этой смысла

Ведь призрак – ты.

Перекресток. Память петуха

Наш новый домашний любимец – «труп» – открыл глаза и застонал. От малейшего движения ледяная корка теперь трескалась, опадала кусками от его матросской формы, таяла. Наконец парень сел, встряхнулся, начал оглядываться. Я протянул ему предусмотрительно принесенный из города сэндвич с тунцом. Человек же должен немного расслабиться, если его приветствовать едой? Стараясь придать голосу побольше непринужденности, я сказал:

– Добро пожаловать на Перекресток, приятель. Кстати, как тебя зовут?

Парень потер затылок, тупо уставился на маячивший перед носом сэндвич и поморщился.

– Что-то мне не очень. Я… я не помню.

– Не помнишь, как есть? – на всякий случай уточнил я. Мало ли что делала с этим парнем Бэбс.

– Не помню, кто я, и…

Он осекся и оглядел меня – от красного ирокеза до художественно драных штанов и желтых ботинок. Затем окинул взглядом расстилавшийся вдали город – не самое приятное местечко, особенно под тем обугленным небом, что прилипло к нам в последние дни. Я терпеливо ждал. Чего угодно, кроме следующих его слов.

– И кажется, я… немножко умер? Потому что есть я не хочу.