Гадкие лебеди кордебалета

ВОСПОМИНАНИЯ АБАДИ

Эмиль Абади, осужденный на смерть за убийство владелицы кафе в Монтрёе, в ожидании казни пишет свои воспоминания. Приведем здесь трогательное предисловие к его «Истории человека, осужденного на смерть».

Эта история написана заключенным, который просит читателя не судить его стиль слишком строго. Я старался применить все свои скудные познания в надежде, что я смогу уберечь других от дурного пути.

Потом он рассказывает нам, как в двенадцать лет, вскоре после первого причастия, он покинул домашний очаг, не вынеся побоев отчима. Он стал учеником гравера, но не задерживался у одного мастера дольше нескольких месяцев. Скитаясь по улицам Парижа, он находил приют где придется. В шестнадцать лет в его жизнь пришли женщины. С этого началось его падение.

Девушки, любовь, ночи разврата заставили меня забыть о добродетели. Мне нужны были деньги на развлечения, на роскошную жизнь. Если по какой-то причине у меня не было работы, я все равно не хотел отказываться от удовольствий. Я боялся лишиться подружки, которая привыкла к ячменному сахару и мидиям с петрушкой.

Он заводил романы со многими женщинами и называет примерно полдюжины имен. Одной из его любовниц была Безенго.

Он познакомился с Пьером Жилем в театре Амбигю, где они оба играли в «Западне», натуралистической пьесе месье Золя. У Жиля было тайное убежище в заброшенном отцовском сарае, и он предложил Абади пожить там.

Имея еду и крышу над головой, Эмиль, по его собственному выражению, стал счастливейшим из людей. Но после года ежедневных представлений «Западня» сошла со сцены, и друзья остались без работы.

Они выживали мелкими кражами и планировали преступления, которые могли принести хорошие деньги. Например, шантаж госпожи Безенго. Далее Абади описывает неудачную попытку шантажа, но эта история отличается от рассказанной в суде. Он пишет, что не ушел из кафе, выпив коньяк. Он утверждает, что вместе с Пьером Жилем они ограбили кафе и, запаниковав, перерезали хозяйке горло.

Я схватил бедную женщину и зажал ей рот. Жиль ударил ее в живот и в грудь. Я отпустил ее, схватил нож и погнался за ней, перерезав ей горло. Она лежала на земле, глядя в небо, в луже своей собственной крови. При виде содеянного меня охватил ужас.

После этого признания Абади отдает должное своей матери и сожалеет, что бывал с ней жесток.

Однажды, мучаясь от похмелья, я угрожал своей бедной матушке ножом. Я не ударил ее, но все же поднял руку на самое святое, что есть в этом мире. Бедная матушка так любила меня, делала для меня все возможное, отказывала себе в куске хлеба. Я раскаиваюсь и умоляю ее простить меня.

Сидя в тюрьме, Абади завершает свои мемуары. Он успокаивает себя. Надежда еще не умерла.

Я ожидаю того дня, когда проснусь, чтобы идти на гильотину или услышать о помиловании. Все, на что я надеюсь, — это жизнь.

Я хочу, чтобы судьи поняли, что душа человека важнее совершенного им в один ужасный момент. Пережитое изменило меня. Однажды ночью в своей камере я видел призрак достойной госпожи Безенго.

Гильотина. Неужто именно она станет концом этой истории? Неужели я умру? Умру, глубоко сожалея о своей жалкой преступной жизни?

Я старался цитировать слова Абади, говорить его языком. В подобных ситуациях мастерство журналиста неспособно передать крик отчаявшейся души.