Что ты сделал

Глава двадцать девятая

Я в последний раз проверила, все ли на месте в чемоданчике — кошелек, телефон, зарядка… Мне очень давно не приходилось проводить ночей вне дома.

— Господи, пожалуйста, пусть все будет хорошо, — попросила я вслух умоляющим тоном.

Как же мне уйти и оставить Кэсси, которую не вытащить из постели? Она даже не включила телефон, что было неслыханно. Вероятно, ее фотография все еще ходила по Сети и могла остаться там навсегда.

— Куда ты?! — крикнул Бенджи, стоя в дверях моей спальни и наблюдая, как я суечусь над чемоданом. — Кто же останется с нами?

— Мне… мне надо кое-что уладить, чтобы помочь папе.

— Но… как же мы без тебя?

— Подожди, я скоро все объясню.

Если она приедет. Перед тем как спросить адрес, она очень долго молчала, и я не была уверена, что она решится.

— Бенджи, дай мне пройти.

Я потащила чемодан по коридору, краем глаза заметив, какой беспорядок в комнате у сына. Понятно, что она об этом подумает, промолчав, конечно.

— Ради бога, приберись! Неужели я так много прошу? Всего лишь убраться у себя в комнате!

Он вздрогнул, и я подумала, что упреки и крики могут действовать на ребенка как удары. Надо ему просто помочь.

— Ладно, давай лучше спрячем все это. — Я принялась собирать с пола игрушки и детали лего и кидать их в коробку в виде сундука.

Вдруг я заметила там что-то красное и почувствовала запах дыма.

— Мама…

— Что это? — Но я уже поняла. Я узнала этот яркий цвет. Наконец-то я нашла пропавший джемпер Майка! Мое сердце заколотилось. Что же это значит?! — Бенджи, где ты его взял?

Не знаю. — Он пытался увильнуть, я это видела.

— Скажи мне! — Мой голос прозвучал как щелчок кнута.

— В куче мусора. Мамочка, прости. Я не хотел неприятностей для папы и положил его сюда. — Бенджи повесил нос, но у меня не было времени сейчас с ним разбираться, потому что раздался резкий стук в дверь.

Кэсси побежала открывать — и это в тот единственный раз, когда я хотела бы от нее лени и безынициативности.

— Мама! — крикнула она снизу.

Я расслышала в ее голосе смущение. И тут же раздался другой голос, звук которого пронзил меня насквозь.

— Мы поговорим об этом позже, — сказала я сыну. — Пойдем вниз.

Я захлопнула ящик с игрушками и, ведя Бенджи перед собой, словно живой щит, пошла на кухню. Там ждала меня она, поставив небольшую сумку возле ног. Она выглядела старой, ее одежда — дешевой и немодной. Мне было больно смотреть на нее, и от мыслей обо всем, что она собой олицетворяла, заныло сердце. Но она была нужна мне здесь, нравилось мне это или нет.

— Кэсси, Бенджи, это ваша бабушка. Мама, спасибо, что приехала.

Дети уставились на меня. Мы с ней не обнялись. То малое расстояние, которое отделяло нас друг от друга на моей кухне, было для нас обеих непреодолимым.

Я долго ехала в поезде, потея в духоте, но, к счастью, сумев отыскать для себя место. Много людей сидело в проходе на полу, и выбраться в туалет или в вагон-ресторан мне не удалось. Я никак не могла сосредоточиться на журнале, который купила, потому что размышляла о своей жизни. Все, чем я дорожила, лежало в руинах. Раньше меня заботило, чтобы цвет посуды подходил к цвету стен, интересовали косметика и новые кремы для лица. Как далека я от всего этого теперь! Кэсси плачет, Майк в больнице, джемпер в комнате Бенджи…

Кто-то спрятал джемпер в куче мусора в надежде, что тот будет уничтожен. То есть этот кто-то знал, что наш садовник Анджей время от времени сжигает листья? Думала я и о Билле, о том, какое у него было лицо, когда он уезжал. И о Карен, осунувшейся, с трясущимися руками. И о Марте, лежавшей на траве в белом шелковом платье, бледной, как луна.

Идя по улице, я едва удержалась, чтобы не повернуть назад и не сбежать. Представляю себе, как отреагировал бы Адам Дивайн, узнай он, что я здесь. Может, мои действия тоже преступление? Но я все равно пойду: выбора нет.

Я очень давно не навещала Карен. Неужели этот район всегда был таким убогим? По таким улицам надо ходить быстро, прижав к себе сумочку. В палисадниках — мусор, в канавах — моча, а некоторые дома заколочены и изрисованы граффити.

Последний раз мы приезжали сюда, чтобы забрать Карен и Джейка на отдых в Котсуолдс[29], где арендовали коттедж. Нам казалось, что мы действуем им во благо, даем возможность Джейку немного повеселиться и пожить красивой жизнью. Мы не задумывались, что, возможно, поступаем жестоко.

Я дотронулась до входной двери, потом отдернула руку, точно обожглась. Краска облезла и топорщилась, а рядом по тротуару растекся чей-то брошенный ужин или обед «навынос»: соус чили уже успел запачкать мои туфли. Я стерла его, ворча, и набрала номер квартиры Карен. Прошло миллион лет с тех пор, как я жила в подобных местах. После университета, переехав вместе с Майком и Каллумом в Клэпхем, мы едва наскребали денег на оплату газового счетчика и до зарплаты сидели на одном буром рисе. Тогда меня это нисколько не огорчало, наоборот — учило преодолевать трудности, а сейчас я постепенно осознавала, что вряд ли мой переезд туда был правильным.

Я звонила и надеялась, что ее нет дома. Но где же ей еще быть? Она не могла пойти на работу, так же как и выйти из дома.

После нескольких секунд тишины я услышала шаркающие шаги. Карен стояла в дверях в широких джинсах и мешковатой кофте, в которой я узнала наше старое университетское худи, и в очках. Общий коридор за ее спиной был завален рекламными листовками и старыми газетами.

Впервые за много лет я не представляла, что происходит у нее в голове, о чем она думает, на что надеется. А раньше я знала так много: что она хочет в подарок и кого ненавидит на своей работе, какая из причуд Джейка ее больше всего беспокоит… Сейчас она показалась мне совершенно незнакомой. Знала ли я, к примеру, что она носит очки?

— О… — Глаза Карен за стеклами округлились.

— Привет, — сказала я.

Сможем ли мы когда-нибудь снова говорить на пять тем одновременно, подхватывая слова с языка друг у друга? Майк всегда удивлялся: «Как вы улавливаете нить беседы?» А мы снисходительно улыбались. Ведь это делало нас особенными. И вот теперь легкость исчезла. Каждый момент, связанный с Майком, был испорчен, как брошенный в воду лист бумаги, по которому расползается мокрое пятно.

— Можно мне войти? Нам с тобой нужно кое-что обсудить.

Вот так, по-деловому, — единственно возможный тон.

С перекошенным от гнева лицом она попыталась захлопнуть дверь, но я не дала.

— Прошу, Кар. Это очень важно.

— Тебе не следует здесь находиться, — пробормотала она тихо.

— Я знаю. Но ты же ко мне приходила. Теперь я поступаю так же. Пожалуйста!

Она впустила меня, ничего больше не сказав. Я старалась не смотреть по сторонам, не замечать грязи под ногами и скверного запаха пищи. Пыталась подавить в себе чувство брезгливости. Из соседней квартиры доносились громкие звуки телевизора.

Однако в жилище у Карен, если не считать пятен плесени в прихожей, оказалось не так уж и плохо: картинки на стенах, книги, сложенные в стопки, плед на диване. Правда, комната Джейка по своим размерам была скорее похожа на чулан.

Карен остановилась посреди гостиной, уперев руки в бедра. Не предложила мне ни чаю, ни кофе. Я села на старый коричневый диван и вспомнила, что он попал сюда из нашей прежней лондонской квартиры.

— Как ты? — спросила я.

Она молчала. Но этого я и ожидала. Вместо ответа она подошла к камину и взяла сигарету из лежавшей на нем пачки. Карен не курила с университета и начала снова после той ночи. Она заметила мой взгляд:

— Либо это, либо водка.

— Понятно. Конечно.

— Что тебе надо?

— Поговорить. Майк и Джейк… Мы должны кое-что сделать.

Глаза Карен были пусты, я ничего не могла прочесть по ним.

— Он не получит большой срок. Ему и так пришлось несладко, когда он узнал, кто его отец, — произнесла она.

— Ты сказала ему до нападения?

Мне в это не верилось — тогда был не лучший момент для откровений. Но доказать я ничего не могла, а Карен не удостоила меня ответом; Она зажгла сигарету и глубоко затянулась. Впервые я поглядела на нее со стороны и увидела бедную женщину, курящую, пьющую, слишком рано родившую ребенка. Такой, наверное, стала бы и я, если бы не ухватилась после университета за Майка.

— Он заранее прихватил нож. Это выглядит как покушение на убийство, — сказала я. А настоящее убийство может произойти, если она не согласится мне помочь: Майк умрет. — Я знаю, что ты ненавидишь нас, но ты ведь не хочешь, чтобы Джейка посадили. Его могут осудить как взрослого. По крайней мере на пять лет, если не больше. Это разрушит его жизнь.

— А ты крепка духом. Советуешь мне по части сына.

— Я пытаюсь помочь, — не очень-то любезно отозвалась я. — Он чуть не зарезал моего мужа, и я не обязана ему помогать. Но если я скажу, что он хороший мальчик и не хотел этого делать, может сработать. Или скажу, что он просто думал напугать Майка и не собирался пускать нож в ход.

— Я уже просила тебя об этом, ты сказала «нет». Что изменилось?

Я сделала глубокий вдох и ответила:

— Если Майк не получит частицы донорской печени, он умрет. Ждать подходящего случая слишком долго, но если будет совпадение с кровным родственником…

Карен уставилась на меня:

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

— Другого выхода нет. На трансплантацию длинная очередь, Кэсси не подходит, Бенджи слишком мал, а нужен именно родственник.

Она издала лающий смешок:

— Должна признать, в конце концов у тебя появился характер.

— У меня нет выбора. Иначе он умрет. И если это случится, Джейку предъявят обвинение в убийстве. Хотя бы и в непреднамеренном.

Карен наклонилась к пепельнице, чтобы затушить окурок. Я поняла, что она потрясена услышанным.

— Зачем нам ему помогать? Мы что — бедные родственники, которых можно пустить на органы? Боже, Эли, это как в чертовом «Не отпускай меня»[30].

В другое время мы посмеялись бы над этим сравнением.

— Я пытаюсь спасти твоего сына от тюрьмы. Да я практически вырастила его вместе с ней!

— Я не хочу, чтобы Майк умер. Если он умрет, суда над ним не будет. Ты этого хочешь?

— Он может отделаться и так, — сказала Карен, поигрывая сигаретой. — Я единственная говорю, что не было обоюдного согласия, а учитывая прошлые наши отношения… Полиция все о них знает, не говоря уже о разных моих мужчинах.

Я промолчала.

— Мне надо, чтобы кто-то заявил, что был свидетелем случившегося, — продолжала она. — Или чтобы Майк признал вину. Или нужен кто-то, кто говорил с ним сразу после…

Она объясняла мне все это как ребенку, но я уже знала, чего она хочет. Я и забыла, какая она умная. Учеба в Оксфорде давалась ей невероятно легко, и именно поэтому все были поражены, когда она не сдала экзамены.

— Я ничего не видела. А если бы видела, то сказала бы. Ты же меня знаешь.

Она не переспросила: «Правда?», хотя наверняка с трудом удержалась от этого.

— Эли, мне необходимо, чтобы люди верили мне. А если это не сработает, если в суде скажут, что я соврала или что сама этого хотела… это убьет меня. Правда убьет. Я не могу спать. Я совсем одна. Каждый раз, когда я слышу шум снаружи или внизу, я выскакиваю на середину комнаты и не могу дышать; чувствую, что умираю.