Пленники чести

Глава V

К назначенному времени все господа собрались в большой обеденной зале за длинным столом. Изысканные угощения удались на славу, все ели и пили, восстанавливая силы после тяжёлого дня. Слуги то и дело подносили новые блюда, бутылки шампанского и бургундского вина. Но все, в то же время, ощущали себя неловко и напряжённо. Казалось, что в зале есть ещё кто-то кроме господ и прислуги, и этот кто-то следит за каждым, пытаясь просмотреть его насквозь и увидеть все мысли, чувства и желания. Ужин проходил довольно скучно, господа молчали, опасаясь произнести лишнее слово. Наконец Степан Богданович не выдержал и легонько постучал серебряным ножом по бокалу и произнёс:

— Дамы и господа, не выпить ли нам за всех нас, желая друг другу счастья, ведь эта встреча — поистине замечательное событие. Хотя дом сей и постигла печаль, жизнь продолжается. Так давайте поднимем бокалы, чтобы мы так же встречались ещё ни один раз!

С некоторой нерешительностью все поняли бокалы с вином и осушили их, хотя пить никто особенно не желал. После этого наступила совсем грустная пауза, ставшая невыносимой для гостей замка. Было слышно, как выл ветер и скрипели деревья, и эти звуки только усиливали томление.

— В прежние времена встречи проходили куда веселее, — заметила Евгения Петровна, — я помню, как мы когда-то танцевали и пели на приёмах у князя Главацкого, жаль, что теперь не те времена. В молодости я прекрасно танцевала.

— Что ж, господа, если вам угодно развлечься, то прошу в большую гостиную, — произнесла Клара Генриховна. — Надеюсь, мои слуги ещё не разучились играть на музыкальных инструментах.

С этими словами она строго посмотрела на Альфреда, который тут же понял, что от него требуется. Уже через несколько минут все перешли в гостиную и расположились на креслах и диванах вокруг дорогого, богато украшенного фортепьяно. Клара Генриховна села в роскошное кресло рядом с генералом и его женой, с другой стороны от неё сидел Антон Сергеевич, с которого та не сводила глаз. Напротив фортепьяно сели Александр Иванович и Наталья Всеволодовна, а рядом с ними устроились Анна и Виктор Черводольские. Несколько поодаль сели супруги Симпли, Павел Егорович, Алексей Николаевич и Иван Андреевич, подробно расспрашивавший всех господ о том, не замечали ли они что-либо необычное в замке, на что ему отвечали крайне неохотно. Карл Феликсович несколько замешкался, так как он всё пытался найти тайный вход в сокрытые коридоры замка, но действовал он очень осторожно, чтобы не привлекать к себе внимание. Госпожа Уилсон кивнула головой, и к фортепьяно вышел Альфред со скрипкой и ещё один слуга, севший за клавиши. Клара Генриховна сделала повелительный знак рукой, и они заиграли грустную мелодию, от которой у гостей замка начали путаться мысли, и захотелось спать. Этот дуэт играл тихо и печально, так что их вскоре перестали слушать. Сама хозяйка замка беседовала с Антоном Сергеевичем, стараясь расположить его к себе, и тот тоже старался быть любезным, хотя светские манеры он давно успел позабыть. Молодые люди сидели тихо, размышляя лишь о том, что было ближе всего к их сердцам, о любви. Почтенные господа дремали, за исключением Павла Егоровича, который мечтательно глядел прямо перед собой, размышляя о красоте и превратностях жизни, о том, что он пережил за долгие годы, и что ему предстоит. Музыка поглотила его романтическую душу, унося на вершины мечтаний, составлявших смысл его бытия. Но вот дуэт кончил играть, однако, казалось, никто не обратил на это внимания.

— Вы случайно не видели Карла Феликсовича? — вдруг шёпотом спросил у Павла Егоровича Иван Андреевич.

— Ах, он наверно любуется портретами в коридоре, — ответил Павел Егорович, — довольно странный молодой человек, но он не лишён таинственности, и, доложу вам, этим хорош.

— Очень интересный джентльмен, — добавил Иван Андреевич, зорко оглядывая гостиную.

— А вот, кстати, и он, — сказал Павел Егорович, указывая на вошедшего в гостиную Карла Феликсовича.

Он выглядел очень задумчивым, казался сам не свой, точно его мучила навязчивая идея, причинявшая невыносимое беспокойство. Карл Феликсович сел в дальнем углу гостиной и погрузился в тяжкие мысли.

— Любопытно, но не он, — проговорил Иван Андреевич, пристально посмотрев на молодого человека.

— Вы что-то сказали? — переспросил Павел Егорович.

— О нет, сударь, я просто увлёкся своими размышлениями об одном важном деле, — ответил, улыбнувшись, Коршунов.

В это время генерал очнулся от дремоты, посмотрел по сторонам и с улыбкой сказал:

— Клара Генриховна, вы всех нас усыпили своими развлечениями.

— О, ваше превосходительство, не расстраивайтесь, моя воспитанница очень хорошо поёт, так что я уверена, вас она точно развеселит, — ответила госпожа Уилсон с лёгкой улыбкой на лице.

Затем она обратилась к Наталье Всеволодовне:

— Дитя моё, Натали, подойди ко мне.

С замирающим сердцем девушка подошла к ней и склонилась в реверансе.

— Дитя моё, — продолжала госпожа Уилсон, — в пансионе ты изучала премудрости вокала, и, как мне докладывали, была одной из первых в искусстве пения. Не могла бы ты как раз спеть для нас какой-либо романс.

— Да, но тётушка, — попыталась возразить Наталья Всеволодовна.

— Будь добра, спой для нас, — строго глядя на неё, повторила Клара Генриховна, и слова её прозвучали как приказ, которого нельзя было ослушаться.

— Да, тётушка, — покорно ответила Наталья.

Затем она подошла к Альфреду и слуге, сидевшему за клавишами фортепьяно, сказала им пару слов, на которые они закивали головами и приготовили ноты. Натали бросила ласковый взгляд на Александра Ивановича и улыбнулась ему.

Все, кто находился в гостиной, замерли в ожидании песни. И песня началась. Сначала вступила партия фортепьяно, потом мелодию подхватила скрипка, и все господа и дамы тотчас будто бы проснулись и ожили, подхваченные искусной игрой, которая на этот раз не навевала тоску, но будила дремавшие чувства и переживания. И тут из прелестных уст Натальи полилась чарующая песня. Она пела старинный польский романс, написанный неизвестным композитором. Её голос звучал отчётливо и чисто, пробуждая великую печаль и радость в сердце каждого. Такого ангельского голосочка никто прежде не слышал, и слушали его, затаив дыхание, боясь спугнуть неосторожной мыслью неповторимое настроение, воцарившееся в гостиной. Но пела Наталья в этот вечер лишь для одного единственного человека, который был ей дороже всего на этом свете, которого она страстно полюбила с первого взгляда и на всю жизнь. Лишь на него она смотрела, а он смотрел на неё, не веря своему счастью, заворожённый голосом своей возлюбленной, который казался ему в тысячу раз прекраснее пения всех райских птиц. Он был навеки околдован в этот вечер, душа его парила, подхваченная звуками романса, и он забыл обо всём на свете, лишь Наталья существовала для него, а всё остальное осталось далеко-далеко за горизонтом.

И каждый чувствовал нечто подобное в эти минуты, и хотелось, чтобы романс никогда не кончался, чтобы он был вечен, и чтобы жизнь сама была вечной. Даже Карл Феликсович встал со своего места и подошёл поближе, чтобы уловить каждую нотку, каждый звук этого романса. Он слушал и глядел на Наталью Всеволодовну, которая вдруг преобразилась в его глазах. Она стала для него роднее и ближе, Карл Феликсович почувствовал приятное тепло, которое разливалось по его телу и согревало его при мысли о ней. Наталья Всеволодовна казалась ему всё прекраснее и прекраснее, пока тот не понял, что красивее женщины он не встречал ещё никогда в своей жизни, что теперь готов умереть ради неё. Он готов даже не просто умереть, но и воскреснуть во имя Натальи, воскреснуть и снова умереть, и ещё тысячу раз повторить свою кончину ради неё одной. Вот она, его богиня, такая близкая и прекрасная, святая и непорочная, точно Дева Мария, и он готов молиться на неё. Всё пропало для Карла Феликсовича, и была лишь одна Наталья, которой так шло её траурное платье, и которая была так прелестна и нежна, что хотелось броситься перед ней на колени и припасть горячими губами к её бледной руке.

И вот романс закончился, мягко и плавно, и скрипка протяжно пропела последний аккорд. В этот же момент гостиная взорвалась аплодисментами. Все в восторге кричали «браво», и даже Клара Генриховна хлопала в ладоши, поражённая талантом своей новой воспитанницы, ведь теперь её дело было почти завершено, так как и Антон Сергеевич был в восторге. Наталья залилась краской и смущённо отвечала на похвалы реверансами. Карл Феликсович, не отрывая от девушки взгляда, направился к ней, дабы поцеловать её прелестную ручку и выразить своё восхищение, однако к несчастью путь ему преграждали кресла. Но что он увидел? Какая-то чужая мужская фигура приблизилась к предмету его обожания. Соперник склонился перед Натальей Всеволодовной и нежно поцеловал ей руку, потом он выпрямился и стал с ней о чём-то говорить, а она с любовью во взоре смотрела на него. На него! Но не на Карла Феликсовича. Его точно поразило громом при этой страшной сцене. Весь мир перевернулся для него с ног на голову. Как такое могло произойти, чтобы кто-то другой его опередил? Почему он оказался лишним, почему именно он? Такого прежде не бывало, и происходящее казалось абсурдом. Отчаяние и ревность охватили Карла Феликсовича, и он был готов убить своего конкурента. От ярости он даже не сразу распознал в нём Александра Ивановича. Как, как мог он, блестящий дамский угодник, так обмануться? Почему он не заметил раньше этого цветка, который теперь расцвёл в руках другого?

— Вам понравился романс? — неожиданно прервала его мысли госпожа Симпли.

— Да, вот повезёт господину Миндальскому, — вполголоса добавил её супруг.

— Какому господину Миндальскому? — с трудом произнося слова, выговорил Карл Феликсович, душимый ревностью и злобой, которые старался скрыть из последних сил.

— Ну как же, нашему дорогому гостю, хлопковому миллионеру, швейному фабриканту. Это ради него всё тут устроено тётушкой, — тихо произнесла госпожа Симпли, указывая на господ в переднем ряду.

— Оригинальные смотрины, — заметил господин Симпли.

Тут разум бедного молодого человека окончательно помутился, он почувствовал себя словно в лихорадке, губы скривились и он прохрипел:

— Не может быть…

— Отчего же? Очень даже возможно, что у нас скоро появится новый весьма богатый родственник, — прошептал господин Симпли.

— Нет, такого не может быть, ибо не может быть никогда, — задыхаясь, простонал Карл Феликсович и выбежал из гостиной, чуть не сбив с ног пожилого лакея, несшего поднос с бокалами вина.

— Что это с ним? — удивился Иван Андреевич, подошедший поближе.

— Не знаю, сударь, странный он сегодня какой-то, — ответил господин Симпли.

— А может быть и он, — задумчиво произнёс Коршунов, забирая у слуги с подноса полный бокал.

Пока Клара Генриховна рассказывала Антону Сергеевичу Миндальскому обо всех достоинствах своей любимой воспитанницы, генерал с супругой подошли к Александру и Наталье, которые стояли рядом и глядели друг на друга. Они в самых добрых и приятных выражениях похвалили дар девушки, а Степан Богданович, пользуясь случаем, шепнул молодому поручику: