Академия мрака

7

Быть может, он действительно прощал ее в кошмарах, когда еще мог себе это позволить.

Джоди храпела и что-то тихо бормотала во сне, совсем как Лягуха Фред. Она сдула с носа спутанные пряди волос.

Когда-то их с девушкой связывали любовь, нежность, трепетное и взаимное вожделение. А теперь – лишь похоть да какая-то извращенная преданность. Было бы намного разумнее просто покончить с этими отношениями, но кто вообще способен поступить разумно в моменты, когда это необходимо? Калеб догадывался, что добрая часть нежности Джоди была подавлена его бесперспективностью, принесена в жертву его бесчестию. Он испытал жгучее чувство вины. В их отношениях не осталось ровным счетом ничего из той романтической чепухи, что связывала другие парочки, и это тяготило.

Часы в кампусе пробили три.

Всего три часа дня, а бо́льшая часть жизни Калеба за сегодня словно бы уже прожита. И вся эта часть – сплошь промедление, ожидание, отстраненное созерцание незнамо чего. Как и сестра, Калеб не мог до конца принять то, что предлагал ему мир. Может, стоило поддаться блажи и заняться крысами? Сделаться крысоловом и разъезжать в фургоне с ядами, иногда находить трупы, в которых эти вредители будут копошиться. Крысоловом можно работать и в Голливуде, в конце концов, травить серых бедняг где-нибудь на задворках студии «Юниверсал». Ну или просто стать заводчиком крыс…

Забавно сознавать, но Калеб пока что ни на йоту не сворачивал с пути, который проторила по жизни его покойная сестра, несмотря на все предупреждения. Как и у нее, его настроения были преимущественно ретроградными и очень переменчивыми. И уже не казался чем-то удивительным тот факт, что сестра позвала маленького мальчика в ванную – понаблюдать за смертью.

Калеб дважды ударил головой о подушки, тщась выбить поганые мысли. Джоди проснулась. Она посмотрела на парня, улыбнулась и сонно прошептала:

– Приветик.

– И тебе привет.

Калеб сдавил ее щеки пальцами, пощекотал у Джоди под подбородком и за ухом, она стала отпихиваться, захихикала. Все еще мило, спасибо, Боже. Пальцы Калеба исследовали тонкую карту лица девушки, находя щербинки и шрамы, пересчитывая ресницы. Тени от снежинок, летающих за окном, гуляли по ее животу. Ее черты вырисовывались в уме все яснее, но Калеб умышленно изменял их, обкрадывал, обкусывал, пока вновь не увидел ту первую версию Сильвии Кэмпбелл, которую изначально создал.

Калеб почувствовал себя дурно, когда понял, чем занимается.

Нежная струна, звучащая в его сердце, оборвалась с почти слышимым звуком.

– Кто рассказал тебе о вечеринке у декана? – спросил он.

– Нам обязательно об этом сейчас говорить, а? Почему ты такой зацикленный.

– Я не зацикленный.

– Именно что зацикленный.

– Ладно, пускай. И все же?

– Что, если я не хочу про это говорить? – спросила Джоди, и в ее голос, скорее всего, невольно, проник ощутимый холодок.

– Но почему? Что в этом такого?

– Прекрати, Калеб. Пожалуйста.

– Мы что, не пойдем с тобой вместе?

– Никогда не сдаешься, я погляжу? Лишь бы надавить! – Плотно сжав губы до бледной синевы, она смотрела на Калеба целую минуту. Возможно, это была самая длинная минута в его жизни, и для этого не было никакой причины.

– Почему ты так расстраиваешься из-за таких несущественных вещей?

– Несущественных?..

– Тривиальных! Почему ты либо до боли безрассуден, либо напрочь выбит из колеи?

– Что, все реально настолько плохо? – устало уточнил он. Да, судя по глазам девушки, – настолько. Калеб отстранился и врезался плечом в один из ее плакатов с Робером Дуано[13] в рамке, висевших над кроватью. Париж пятидесятых годов стал раскачиваться взад-вперед; неясные затемненные фигуры, вышагивающие по булыжной мостовой, замельтешили, как помехи на экране телевизора.

– Да, все плохо, – пробурчала Джоди.

– Почему бы тебе просто не ответить мне?..

Она сгребла простынь, стала мять ее.

– Я не помню. Может быть, Роза. Может, она и сказала, что их с Вилли пригласили.

– Даже их? Тогда почему никто не пригласил меня?

– И тебя – тоже!

– Но…

По комнате прокатился громкий стук в дверь, и Калеб с Джоди дружно спрятались под одеяло, отпрянув друг от друга. Потом Джоди, вскочив, быстро оделась и принялась в спешке приводить прическу в порядок, пока Калеб натягивал штаны.

Еще один яростный стук. Дверь заметно содрогнулась в проеме. Похоже, у кого-то за ней были самые серьезные намерения попасть внутрь. Джоди пошла открывать, и Калеб едва не окрикнул ее с просьбой остановиться. Тот дурень на пропускной мог впустить кого угодно. Убийца вернулся. Чтобы еще один матрас обагрился кровью.

В коридоре стояла Роза и безудержно плакала, вся в снегу. Ее тушь растеклась, губы мелко дрожали. Девушка пронеслась мимо Джоди и ворвалась внутрь с решимостью ястреба, приметившего полевку. Калеб еле сдержал ругательства. Он-то понимал, в чем причина визита.

Ох уж этот Вилли и его «свободные», мать их, «отношения».

Калеб даже всерьез подумывал сигануть из окна. Три этажа – не так уж и высоко. Можно выжить. По крайней мере, прецеденты были.

Но спасительный момент был безбожно упущен.

– Мне надо поговорить с тобой, Калеб, – отчеканила Роза, шмыгнув носом.

Застыв в шаге от парня, она уставилась на него, будто бы сквозь зрачки, прямо в мозг. Выражение ее лица менялось по всему спектру эмоций: ужас, унижение, негодование, боль. Калеб чувствовал бы себя точно так же. Лицо Розы казалось твердым, словно камень, бело-голубым от холода; кристаллики льда в волосах еще не успели растаять. Она бежала через двор, сквозь метель, даже не надев пальто. Брови Розы блестели от пота, размазанного макияжа и слез, так что у нее был дикий, бандитский видок взбешенного енота.

– Я хочу знать правду, – сказала она.

– Конечно, – бездумно брякнул Калеб.

– С кем он сейчас? Я давно подозревала… но теперь знаю наверняка. – Пар шел с лица Розы дугообразными струйками. – Пожалуйста, даже если ты ему что-то пообещал, – не лги мне сейчас. Никогда бы не подумала, что он вообще на такое способен! Скажи мне… я прошу тебя, черт возьми!

Она опустилась перед Калебом на колени, мокрая и дрожащая, вся такая потасканная, будто нейлоновый чулок, который вот-вот даст «стрелку». Парень вздрогнул, его сердце ухнуло куда-то влево, будто в попытке вырваться из грудной клетки и смотаться ко всем чертям. Калеб отступил на шаг, затем еще на один, пока почти не прижался к окну.

– Прошу тебя! – повторила Роза, плача.

– Я не знаю. Я… правда не знаю.

Она стиснула зубы и фыркнула. С длинных каштановых кудрей стекал тающий снег, слезящиеся глаза казались липкими от комочков туши.

– Ты мой друг. – Роза взяла руку Калеба и повлекла к своей груди – медленно, слишком медленно, чтобы жест обрел сколько-нибудь вызывающий характер. Калеб развернул к лицу Розы ладонь, и девушка уставилась на нее, будто желая прочесть в линиях будущее.

«Интересно, что она видит».

– Да, Роза, я твой друг.

В одно ужасающее мгновение Роза перестала плакать, как будто невидимое лезвие опустилось ей на шею и перерезало голосовые связки. Калеб попытался отдернуть руку, но девушка держала крепко.

– Ты был моим другом с тех самых пор, как мы встретились на собрании группы. Ты всегда смешил меня, всегда был чутким и добрым, с тобой я даже забывала про то, что хочу бросить все и сбежать назад к родителям. Ты – слишком большая часть моей жизни, хоть сам и не знаешь. И даже при том, что мы не всегда ладили, я люблю тебя, и мне нужна твоя помощь прямо сейчас.

На лицо Джоди, все еще стоящей у двери, легла тяжелая тень.

– Я правда не знаю, – мягко повторил он.

– Не лги!

– Я не лгу, Роза.

Калеб продолжал пытаться вернуть свою руку, Роза не отпускала, а только дергала все сильнее и сильнее, пока не стало казаться, что несчастная конечность вот-вот вылетит из сустава.

– Вы с ним много о чем болтаете, Калеб. Я понимаю, что-то должно оставаться между вами. Но ты не только его друг, ты и мой тоже!

– Я, Роза, я…

Весь ее макияж превратился в одно размазанное пятно, будто девушке разбили лицо.

– Господи, как же мне паршиво, Калеб. Мне будто нож в спину всадили. Да лучше бы он меня убил, чем такое выкинул!

Калеб понял, что с него женских смертей достаточно.

– Клянусь, Роза, я не знаю.

– Прошу-у-у-у-у! – взвыла она протяжно и жалобно, совершенно по-детски. Ему все же удалось вырваться из ее хватки, и теперь так и подмывало заткнуть уши. – Я ведь не дура!

По мере того как ее ненависть иссякала, уходила и его оторопь; каждый мало-помалу возвращался в привычное русло. Калеб погладил Розу по щеке, будто это взаправду могло чем-то помочь.

– Он не делится со мной такими подробностями. – Это прозвучало бессмысленно, но другие слова попросту не шли на ум.

– Но…

– Я не лгу тебе, Роза. Вилли – скрытный сукин сын. Ему бы быть здесь лично и перед тобой хорошенько объясниться. Вот же мачо недоделанный…

– Ты гребаный кусок дерьма, Калеб. Ты лжешь, – прошипела Роза. – И ты всегда был именно таким. Лгуном!

«Нет, – подумалось ему, – не всегда».

– Вали отсюда, Калеб! Убирайся! Прочь с глаз моих!

Оставив Розу стоять на коленях, он схватил лежащее на кресле пальто. Джоди, чуть посторонившись, пропустила Калеба к двери, заблаговременно отвернувшись, давая понять, что поцелуев на прощание не надо. Невнятные звуки преследовали Калеба, когда он спустился на три лестничных пролета и прошел мимо стойки регистрации. Парень на проходной все так же сражался с математикой. Он не поднял глаз, когда Калеб, помахав студенческим билетом, вынырнул наружу, в метель.

Какое-то время Калеб просто бесцельно кружил в ореоле снежинок. Снег бил по глазам и обжигал не хуже песка, которым дьявольский ветер засыпал во время рождественских каникул. Так прошло добрых пятнадцать минут – четверть часа в блуждании по чьим-то следам, тянущимся через весь двор, стремительно исчезающим под наносами.

Не вполне отдавая себе отчет, Калеб направился к культурно-спортивному комплексу и поднялся к студии радиовещания, на лестнице отряхнув, насколько возможно, снег со своих ботинок. ХЛОП сегодня в эфире. Калеб не был уверен, должен ли здесь находиться, но уж лучше посидеть в тишине с дремотствующим Лягухой Фредом, чем одиноко томиться в комнате, библиотеке, посреди бури, или выискивая Вилли.

Калеб даже не выведал, как Роза узнала, что Вилли ей изменяет.

На станции крутили концертную запись Alice’s Restaurant Massacree. Пронзительный голос Арло Гатри[14] периодически тонул в смехе аудитории, потешающейся над комической двадцатиминутной отповедью о войне и мире, хиппи и горестях жизни на свалке.

Шишка Боб, сидевший на корточках в углу и рывшийся в стопке потертых обложек альбомов и футляров для компакт-дисков, поднял глаза. Его ярко-розовая лысина мерцала, жидкие усы находились словно бы в непрестанном движении.

– Ого, Дедушка Мороз пожаловал, – усмехнулся он. – А подарки-то принес?

Калеб увидел свое отражение в зеркале за стеллажами позади Боба. Волосы и куртка стали совершенно белыми, обветренное лицо раскраснелось. Калеб осмотрел себя под разными углами, зная, что скоро именно так и будет выглядеть – слишком рано поседеет.