Анна

* * *

Анна проснулась в поту, которым ей склеило руки и ноги. Она плавала между сном и явью. Утреннее солнце согревало ей лоб и ранило глаза. Щека вся испачкалась в сухой рвоте, а рядом с носом лежала пустая бутылка джина. Она шевельнула распухшим языком, который едва помещался во рту. В висках кололо. Она не помнила, как оказалась на заднем сиденье "Мерседеса".

С тех пор, как она увидела, что дверь в мамину спальню разбита, остались выцветшие следы, осколки и комки боли. Всё превратилось в размытое пятно, в котором носились вспышки, освещавшие двух Анн: одна отчаянно билась, а другая молча наблюдала за первой. Нить, скреплявшая образы той ночи, оборвалась, и бусины памяти плыли в море чёрной, липкой массы.

Осквернённая мамина комната. Повсюду разбросаны кости. Драгоценности украдены. Ящики шкафов распахнуты настежь. Книжный шкаф перевернут. Плюшевому жирафу Астора откусили голову, во рту ещё стоит синтетический привкус набивки. Она ударила кулаком по зеркалу в ванной, поранив костяшки пальцев, и замотала окровавленную руку в штору. Широко раскрытые губы засасывали тонкую ткань. Бутылка джина. Плач без слёз и рыдания – грубые, как наждачная бумага. Землистый запах мха. Листья вздрагивают в такт её дыханию. Фиолетовое платье мамы.

Остальное было страданием, которое переполняло её, как вода уже полный сосуд.

Он села в кресло и прислонилась лбом к стеклу, уставившись на раненую руку.

У неё было ощущение, что в ту ночь кто-то живой, скрывавшийся в темноте, наблюдал за ней из лесу.

Пёс с шоссе.

Должно быть, он ей приснился, но память была живее всех остальных. Пёс был рядом с ней – сидел и вилял толстым хвостом по земле. Он говорил с ней:

– Анна, помнишь детский стишок? "Дети, хлопайте в ладоши, подойдите-ка к окну: бука сдохла и в гроб легла! Больше не надо бояться, начинается другая жизнь. Мальчики и девочки, буки больше нет!"

Он смотрел ей в глаза своими тёмными зрачками.

– Выключить тебе свет?

Это папа натягивал ей простыни.

– Оставить дверь приоткрытой?

Часть вторая. Гранд-отель "Термы Элизы"