Анна

6.

Силуэт "Гранд-Отеля Термы Элизы" был виден уже за пару километров, он растянулся на горизонте, как круизный лайнер, застрявший на холме. Столбы дыма поднимались с крыши.

Анна прошла под аркой из чёрных камней, которая венчала дорогу. Мокрые от дождя бедренные кости, свисающие с верёвок, звенели, как китайские колокольчики. На столбе висели большие золотые буквы: "ОТ МЫ ЭЛИ". Остальные упали. По обе стороны улицы кто-то посадил вековые оливковые деревья, уже полумертвые. Вихри пыли плясали среди тёмных скал и опунций. Ветер доносил запах серы и горящей пластмассы.

Она села, в сжатое горло едва входил воздух. Тревога нарастала медленно. Каждый метр по пути к отелю давался ей со всё большим трудом, и теперь, когда отель стоял прямо перед ней, она уже не была уверена, что справится.

А если его убили?

В сотне метрах от неё среди кустарников двигались дети. Казалось, они что-то собирают с земли.

Она сошла с дороги и прошла между тёмными валунами, которые, как часовые, окружали гостиницу, спряталась между двух таких валунов и упёрлась подбородком в колени. Лоб горел, её трясло от озноба. Она сидела и смотрела на пустынное пространство, которое в свете заката окрашивалось в красный цвет.

Возможно, ей стоит подождать следующего дня.

Мама появилась из-за кустов. На ней были джинсы с заниженной талией на чёрном ремне, кожаные сандалии и белая футболка из плотного хлопка. Она села напротив Анны и скрестила ноги. Сигаретный фильтр в губах, бумажка с табаком в руках.

Что с тобой?

У меня жар.

Мать вынула изо рта фильтр и положила на бумажку. Кончик языка скользнул по клею. Быстрым движением больших и указательных пальцев она скатала сигарету и закурила.

А брат? Ты бросишь его там?

Нет, я приду завтра. А сейчас я немного посплю.

Бумага шипела, окутывая лицо Марии-Грации дымом. Среди белокурых прядей появились блестящие, впалые глаза последних дней.

Я знала, что тебе нельзя доверять...

Вот мама снова в своей комнате, лежит на мятых простынях в луже пота.

Ты такая же безвольная, как и твой отец.

Анна сжала кулаки и вытерла запястьем навернувшиеся на глаза слёзы.

Из ежевики появился пёс. Он смотрел на неё задумчивыми глазами и высунул язык изо рта.

Анна протянула руку.

– Ты вернулся?

Пёс сделал два шага, согнул шею, обнюхала кончики её пальцев потрескавшимся носом и пару раз нежно лизнул.

– Мы с тобой друзья, – сказала девочка псу, проглотив комок в горле.

Тот опустился рядом с хозяйкой, протянул голову между лап и уснул.

Анна сидела неподвижно. Грязная, вонючая собачья шерсть касалась бёдер. Потом, с опаской, она стала ласкать пса. При прикосновении пальцев мышцы животного задрожали. Задняя лапа вздрогнула от удовольствия.

– Как тебя зовут?

Тот выгнул спину и разинул рот.

– Ты такой пушистый, – она улыбнулась. – Я тебя так и назову – Пушок.

Так, после Салями и Мэнсона пёс получил кличку Пушок.