Зелье для Ее Величества. Заговор

— Я и эликсир этот согласился добыть только для того, чтобы потом с поличным её взять, если они всё-таки не вампиры.

— Ну а коли она ещё какой фортель выкинет? — воззрился на него Шешковский.

— Да и пусть. Мы её будем арестовывать на глазах у придворных, а лучше императрицы. Пусть все видят, что она такое.

Шешковский долго и пристально смотрел на Ивана, вздохнув произнёс:

— Хорошо бы тебя, Розинцев, отправить навечно в Сибирь, а ещё лучше удавить по-тихому. Чувствую, хлебну я с тобой лиха. Ты хоть понимаешь, что если государыня кого привечает, то переубеждать её в том, что человек пиявка, присосавшаяся к ней, — себе дороже!

— Она змея. К тому же уже раз укусившая. Можно, конечно, подкинуть информацию людям Панина. Выгорит дело — они вознесутся в глазах императрицы, не выгорит — уйдут в опалу, — попытался хоть как-то продвинуть свою идею Иван.

Шешковский сидел, нервно покусывая губы и то и дело подёргивая головой в стороны, как будто обдумывал и отвергал различные варианты. Вопрос, конечно, был крайне серьёзный. Тут либо пан, либо пропал.

— К тому же я уверен, что после того, как Бартинская получит зелье, она попытается меня убить, чтобы избавиться от свидетеля. На этом тоже её можно поймать, — высказал Иван идею самопожертвования.

Глаза Шешковского блеснули заинтересованностью:

— А что, дорогой мой, это мысль!

Ивану сделалось не по себе. Когда в твоей смерти заинтересованы потустороннее существо и сильнейший мира сего, шансов выжить не просматривается.

Довольный шеф хлопнул ладонью по столу:

— Значит, так и поступим. Ты с нашими людьми наведаешься к знахарке и тихо-мирно заберёшь у неё всё, что найдёшь. Если всё будет удачно, подумаем, как устроить передачу баронессе зелья, чтобы она попыталась тебя убить, и как её на этом споймать.

Розинцев удручённо кивнул.

Шеф продолжил:

— Какими мы располагаем доказательствами, что Бартинская не от мира сего?

Иван на секунду задумался, затем начал перечислять:

— Первое. Несмотря на баронский титул, у неё начисто отсутствуют манеры, свойственные всем дамам её положения. Она может их продемонстрировать, но они не впитаны с молоком матери.

Шеф кивнул.

Иван продолжил:

— Второе — полное равнодушие к людским жизням. Третье — ни она, ни Вяземский, несмотря на свою образованность, не умеют писать чернилами. Все письма написаны карандашом. Я справился у коменданта Петропавловской крепости, он сказал, что не придал значения просьбе Вяземского о предоставления карандаша и тому принесли перо и чернила. Но тот повторно попросил карандаш.

— Однако Вяземский не продемонстрировал выдающихся физических способностей, — вставил Шешковский.

— Чем удивил баронессу, — парировал Иван.

Шеф помолчал, кусая губы.

— Что, получается, нам известно со слов Вяземского и Бартинской — некая группа людей, обладающих выдающимися физическими способностями, решила на спор поиграть в вампиров, убивая людей из высшего общества, либо они же плетут заговор с целью захвата власти. Так?

— Так, ваше высокоблагородие.

— Из примет: возможно, не умеют писать пером, циничны, речь косноязычна. Что-нибудь ещё?

— Глаза. Когда я увидел баронессу днём, не придал значения её слишком ярким глазам, однако в карете при фонаре они тоже как будто светились. И я вспомнил, что у Вяземского они тоже как бы сами издавали свет ночью, несмотря на то что они у него были карими.

Шеф потёр большими пальцем правой руки остальные пальцы.

— Ну хоть что-то о них мы знаем.

— Ещё приметой можно считать их недавний приезд. И, скорее всего, они снимают жильё. Опять же скоро поползут слухи о бегстве душевнобольных и о вампирах, люди начнут доносы писать, глядишь, чего дельного напишут.

— Хорошо, — одобрил шеф. — В общем, смотрим во все глаза и навострим уши. Глядишь, и заприметим кого.

Затем, глубоко вздохнув, подвёл итог беседы:

— Я тут займусь сыском, а ты, Иван-царевич, собирайся — и к ведьме. Возьмёшь десяток драгун — и к Прискорн незамедлительно. Ей объяснишь, мол, её дружок-лекарь дал показания о месте сокрытия яда, который ты и приехал изъять. Понял?

— Так точно. Только непонятно, как она одним церковным покаянием отделалась. Отравителя и вора как никак привечала!

— Не твоего ума это дело! Сгинь с глаз моих долой! — топнул ногой шеф.

— Слушаюсь ваше высокоблагородие!

***

Нельзя было сказать, чтобы Прискорн встретила коллежского секретаря приветливо. Сжатые в нитку губы и горящий ненавистью взгляд — всё, чем она ответила на вежливое объяснение Розинцева о цели его визита.

Как известно, молчание — знак согласия, да и распивать чаи не входило в планы Ивана. Взобравшись в седло, подал короткую команду своему отряду и пустил коня рысью. Ему хотелось поскорее скрыться с глаз баронессы.

День был безоблачный, ветреный, деревья, раскрашенные багряными красками осени, шумели и красовались в лучах ещё греющего солнца, воздух был насыщен запахами осени. Живи и радуйся. И какое-то время Иван себе позволил просто ехать и наслаждаться ветром, солнцем и пейзажами.

Так доехали до деревни. Розинцев направил коня к дому старосты, тот оказался на месте, перетаскивал с телеги хворост в сарай.

— Ну здравствуй, Прокоп, опять судьба нам выдала встретиться, — блеснул витиеватостью речи Иван.

Мужик охнул, перекрестился, низко поклонился.

— Сызнова помощь твоя слугам государевым потребовалась. Сегодня мы у тебя на ночь остановимся, а завтра к подружке своей в лес нас отведёшь.

Староста побледнел и бухнулся на колени:

— Не губи, барин!

Розинцев наигранно удивился:

— А что такое, поругались, что ли?

Глаза Прокопа забегали по сторонам:

— Поди, думаю, злая она на меня, хотел ентово, как его, уехать отсель, кланялся в ножки барыне, просил отпустить, откупные сулил, да токмо она меня выпороть велела. Совсем залютовала с того самого времяни, как вы, стало быть, тута побыли.

— А с чего на тебя ведьме злиться? — у Ивана начала пропадать бравада и портиться настроение.

Глаза мужика снова забегали:

— Да как евона, ну, тадысь-то её почитай силком сволокли к проклятому озеру, вот она и злится небойсь, — сказал и чуть не заулыбался, довольный тем, как выкрутился.

Но даром, что ли, на Ивана столько кричали, да и памятуя, как Опричников прижал этого самого Прокопа, рявкнул:

— Я тебя, висельная морда, на каторге в кандалах сгною, коли врать мне будешь! Говори как на духу, что было!

Мужик снова охнул, закрестился:

— Прости меня, барин! Опосля, как вы, стало быть, уехали, наутро Емелька с людями своими заявился. Всю деревню вверх дном поставил, искал лекаревы снадобия всякие, злой был пуще чёрта, когда не нашёл. А потом и говорит, веди, мол, нас, Прокоп, к старухе ентой. В лес, стало быть. Ну куды деваться, повёл. Токмо сам в избу ейную соваться-то не стал. Емелька-то не с добром к ней шёл. А мне на кой лишнего видеть, я ведь енто, как его, куды меня не просют, туды и не лезу.

— Ближе к делу, — прервал его Розинцев.

— Ась? — не понял рассказчик.

— Говорю, рассказывай, что видал!

— А! Это да. Ну так вот, показал я им, стало быть, из кустов, куды идить надо, а сам ноги в руки — и ходу оттудова. Ещё не хватало, чтобы ведьма эта меня в мышь превратила. Бабы сказывают…

— Да на кой мне знать, что твои бабы сказывают! — прикрикнул на него Иван. — Ты рассказывай, что было!

— Аа, ну так и сказываю. Бегу, значит, это я в обратку, домой, стало быть, и сначала слышу, вроде бы как стрельнул кто, а опосля крики всякие. Ну я ещё сильнее припустил! А то ведь коли почует мой дух, догонит и…

— Цыц! С людьми Емелькиными что? Сколько их всего было, на пальцах показать сможешь?

Тот, закатив глаза кверху, стал шевелить губами и загибать пальцы. Показал шесть.

— Видал их потом?

— Токмо одного, Прошку, он вона в той избе живёт, — показал староста на дом, — но его тама не сыщешь, он как тогда из лесу-то вернулся, так умом-то и тронулся. А может, благодать на него сошла, хто знает.

— Отчего так?

— Да уж больно чегой-та испужалси, видать. Говорит, знахарка ента перебила их всех, он насилу убёг, говорит ещё, что леший ему попался и русалку видал. Ну так оно и немудрено, тут испокон веку рассказывают, что за Чёрной речкой бесовщина всякая творится. Вот сказывают…

— Да замолкни уже ты! — прикрикнул раздосадованный Иван, не надо было расспросы учинять при солдатах, которые тоже недалеко от крестьянина в верованиях ушли.

— Ты это, бабе своей скажи, чтобы на стол собрала. Повечеряем, а поутру, как светать начнёт, пойдём. На-ка вот за труды твои, — и вложил Прокопу в ладонь рубль серебром.

— Благодарствуйте, барин, — отвесил мужик земной поклон.

Когда староста ушёл в дом, обратился к солдатам:

— Ну вот что, соколики, знахарку я ту знаю, зла мы ей не хотим, так что и ей нам вредить незачем. А ещё помните, что дело справляем по повелению самой государыни императрицы, так что не робеть!

— Слушаемся, ваш бродь!

— Не подведёте коль, то и награда вам будет, — на том разговор и закончил.

***

Как стало светать, выступили. Над полем стелился туман, встающее за темнеющим впереди лесом солнце освещало небо багровыми красками. Люди зябко кутались в плащи.

Если бы кто сказал Ивану пару месяцев назад, что он во главе отряда гренадёров будет ехать в логово самой настоящей ведьмы, — покрутил бы пальцем у виска.

Добрались без приключений. Солнце к тому времени уже поднялось, было тепло и светло, лёгкий ветерок шуршал листвой, эхо множило и усиливало птичью трель.

— Тпруу, — остановил лошадь Прокоп. — Дале, барин, токмо пешими, конь там не пройдёт.

— Далеко идти?

— Не, вон тот валежник пройти — и в горку, а на горке её, стало быть, изба, — перекрестился мужик.

— Спешиться, — подал Иван команду.

— Токмо, барин, я дале не пойду, я лучше вас туточки подожду, — поклонился Прокоп.

— Ну тут — значит, тут. Евстафий со мной, остальным оставаться здесь, — скомандовал он солдатам, — коней в центр, сами в окружность — и смотреть в оба! Коли кто появится из лесу — на мушку его и задержать. Ясно?

— Так точно, ваше благородие!

— Если не вернусь, когда солнце будет вон над той сосной, тогда идите меня вызволять.

На том и пошёл. Заявляться к колдунье с таким отрядом не стоило, да и нужны они были для охраны зелья, если он его добудет.

Изба и вправду стояла на четырёх больших пнях, стены были из грубо отёсанных брёвен, крыша покрыта толстым слоем веток. Два маленьких подслеповатых окна довершали картину из русской сказки.

Иван немного помялся у лестницы, ведущей к двери, ну правда, не кричать же «избушка, избушка…». Пока он прикидывал, как лучше быть, дверь со скрипом приоткрылась и оттуда высунулась жуткая физиономия ведьмы.

Евстафий охнул и закрестился. Ведьма проскрипела:

— С чем пожаловали, добры молодцы?

Солдат попятился.

— А ну стой! — грозно приказал ему Иван. — А ты, бабка, перестань мне тут людей пугать! С делом я к тебе пришёл, по добру, без злой мысли.