Кровавый след

Еще никогда в жизни он не испытывал такого ужаса. Он отбивался, как одержимый. Однажды он видел, как немецкая овчарка убила суслика, схватив его сзади за шею и раздробив позвоночник. Нельзя допустить, чтобы такое же сделали с ним.

Когти прорвали его тонкую рубашку и впились в кожу, горячее дыхание обдало ухо. Уильямс сумел извернуться и просунуть предплечье между открытыми челюстями зверя, другой рукой лихорадочно нашаривая на полу упавший дробовик.

Шторм запрокинул голову, отпустив руку, и рванулся вперед, к открывшемуся горлу.

Марк увидел свою приближающуюся смерть. А потом тварь вдруг замерла.

«Черт, чувак. Я не могу просто взять и перегрызть горло парню! Что я творю?»

Внезапно жажда крови исчезла.

Поджав ноги, упершись ими в брюхо зверя, Марк пнул его изо всех сил.

Ошеломленный, Шторм с тяжелым стуком ударился о землю и с трудом встал.

Пол под его левой задней лапой поддался, стальные челюсти сомкнулись.

Услышав щелчок и тут же – вопль боли и страха, Марк медленно привстал на колени. Он улыбнулся, увидев, как рыжий волк борется с капканом, извиваясь и рыча в панических попытках освободиться. Его улыбка становилась все шире по мере того, как борьба слабела. Наконец, существо, тяжело дыша, вытянулось на полу.

«Нет! Пожалуйста, нет!»

Он не мог перекинуться. Не мог, пока его лапа оставалась в капкане.

«Больно. О боже, как больно».

Он чуял запах собственной крови, собственного ужаса.

«Я не могу дышать! Больно!»

Шторм смутно понимал, что капкан не так опасен для него, как человек, который приближался, ощерив зубы, – тот был гораздо, гораздо опаснее. Шторм заскулил, скребя передними лапами по земле, но не смог подняться. Его голова внезапно стала слишком тяжелой, чтобы ее можно было удержать.

– Вот я тебя и поймал, сукин ты сын.

Яд был надежным. Марк порадовался, что заплатил за него не зря. Поморщившись, он потянулся к своему плечу, и его пальцы стали красными. Оставаясь на всякий случай там, где его нельзя было достать, он плюнул на пол рядом с мордой существа.

– Надеюсь, тебе чертовски больно.

«Может быть… если я завою… они меня услышат…»

Потом ударили конвульсии, и стало уже слишком поздно.