Монстры повсюду

- Ты знаешь Эдди Слоата?

Вот оно.

- Слышал о нем.

Бастер кивнул, его глаза наполнились бессмысленным страхом.

- У нас с ним будут кое-какие дела. Ты знаешь, о чем я говорю?

Куган знал, и ему не понравилась эта идея.

Потому что если он убьет кого-то - даже такого паразита, как Слоат, - это будет долгая, гребаная жизнь в клетке.

Бастер вытер свой блестящий купол. Куган изучал линии на лице мужчины: гусиные лапки, расходящиеся от уголков глаз, швы и морщины, расходящиеся, как трещинки на тонкой керамике. Следы от всего, что он когда-либо сделал, и всего того, что хотел бы, чтобы никогда не происходило.

- Все стало забавным с тех пор, как этот крекер[43] попал сюда, - сказал он.

- В каком смысле забавным?

Бастер посмотрел на свою банду, а те все склонили головы, прикрыв глаза, как бы в знак почтения к этому преступному божеству, которое ходило среди них.

- Что за вопрос, что за вопрос, - сказал Бастер, покачав головой. - Ублюдок, ты увидишь его, узнаешь его и признаешь его таковым. Вот и все, что я могу сказать.

Кугану показалось, что большой плохой тюремный воротила и подколодный змей Бастер Крэй дрожит на грани того, чтобы признаться в чем-то, вылить яд из глаз, может быть, выжать черную кровь из души. Он был близок, очень близок. Ему нужен был кто-то, кто услышал бы его, кто-то, чьи уши были бы подключены к работающему мозгу... а не эти пустоглазые ходячие швабры, которые были у него в бригаде.

Так что Куган рискнул, воспользовался моментом и, как говорится, взял быка за рога.

- Ты говоришь загадками, друг мой, - сказал он. - Но я тебя понимаю. У меня тоже есть одна для тебя. Как парень, которого убили в Оберне четыре года назад, мог сегодня разгуливать по двору?

Бандиты нервно поглядывали друг друга. Они были примитивными, простыми существами, которые только что эволюционировали из черных джунглей животного невежества, чтобы познать страх перед мертвыми.

Бастер облизал губы.

- Кошмары и реальность здесь становятся мягкими, текучими, начинают смешиваться, - oн затянулся сигарой. - У тебя бывают видения, Куг?

- Никогда.

Бастер рассмеялся с резким металлическим звуком.

- Будут, парень. Поверь мне, ты был здесь достаточно долго, так и будет, - oн оглядел своих головорезов. - Рано или поздно Слоат выберется из "Дыры". Мы забудем об этих пяти штуках, если ты сделаешь то, что нужно.

Куган выпустил дым ему в лицо.

 – Если ты хочешь, чтобы его убрали, почему бы тебе не поручить это одному из своих долбоебов?

- Потому что я хочу, чтобы это сделал ты.

- Этого не будет.

Бастер просто повел глазами.

- Кожа, - сказал он. - Сделай это.

Азиатский чувак с кровожадным взглядом бросился на него, но Куган был готов к этому. Кожа нанес рубящий удар, но Джонни уклонился, схватил его ногу, вывернул ее и ударил коленом по яйцам. Пока азиат падал, Куган нанес ему резкий сокрушительный удар в челюсть. Валяясь на траве, Кожа выплюнул три зуба в брызгах розовой пены. Еще один здоровяк сунулся к нему, но Куган подловил его на удушающий захват и ткнул большим пальцем в глаз. Тот с криком упал, пуская кровавые слезы.

Прежде чем остальные успели сделать хоть шаг, Куган сдавил горло Бастера.

– Отзови своих псов, или я сломаю твою толстую гребаную шею, - сказал он ему.

- Полегче, полегче, - пробормотал Бастер. - Пожалуйста, просто... успокойся...

- Если тебе нужен Слоат, разбирайся с ним сам, - сказал Куган, отталкивая толстяка в сторону его прихвостней. - Я не хочу вмешиваться.

Бастер просто посмотрел на него.

- Сынок, если ты здесь, ты уже втянут. 16

После того, как Куган отправился своей дорогой, а парни разошлись, Бастер остался стоять один, осматривая двор, предаваясь воспоминаниям и ощущениям, его желудок переворачивался и он думал, что изо рта вот-вот хлынет. Крэй хотел бы рассказать Кугану, отвести его в сторону и объяснить, что такое Слоат, что в Грисс-Сити пришел большой плохой волк и какие у него острые зубы. Но Куган, каким бы разумным и выдержанным он ни был, никогда не смог бы разобраться во всем этом, никогда не смог бы понять, что обитает в шкуре Слоата и каковы его планы.

А Бастер знал, потому что каждую ночь видел это в своих снах.

Бастер закрыл лицо руками, сжал их, теряя себя, забываясь, утопая в омутах отрицания и жаждая оцепенения, пустого и похожего на сон.

Он наблюдал за зеками во дворе. Те бросали мячи туда-сюда. Стояли, прислонившись к стенам и строили планы. Сбивались в группы, курили, спорили и качали права. Заключенные наблюдали за другими заключенными. Зэки наблюдали за охраной с их дубинками и стволами на орудийных башнях. Заключенные играли в азартные игры. Бывалые следили за новичками во дворе, оценивали их. Зэки пасли своих мальчишек-блядей, чтобы никто не смел их тронуть. Игра. Бессмысленная игра, в которую заключенные играли двадцать четыре часа в сутки, заводные игрушки, в которых никогда не кончались батарейки, и часы, которые никогда не переставали тикать. Все они, надув грудь и распушив хвосты, сканировали двор едкими взглядами мертвых глаз, думая, что загнали рынок зла в угол, не зная, и даже не догадываясь, что они всего лишь жалкие любители. Потому что они не знали о секретах, которые хранят, и о загадках, за которыми ухаживают, как за темными садами, о людях, от которых воняло сырыми, кровоточащими тайниками, с глазами, похожими на лужи кипящей кислоты. О людях, которые были вовсе не людьми, а тварями, которые откладывали яйца в низких, дымящихся местах, и об ужасных вещах, которые они совершали.

Тик-так, тик-так, тик-так.

Часы продолжали идти, и в глубине души Бастер знал, что до полуночи остается десять минут.

Скоро наступит конец. 17

Днем в Гриссенберге царила постоянная какофония шума, сливающаяся в один сплошной глухой рев: мужчины перекрикивались из камеры в камеру, лязгали стальные двери, бранились охранники, зэки орали на телевизоры в комнатах отдыха, грохотали бумбоксы, кто-то вопил, религиозные фанатики громко молились во весь голос, конкретно поехавшие головой бессвязно бормотали со своими мучителями, которых больше никто не видел. И так далее, и так далее.

Но по ночам это было тихое урчание зверя, спящего в клетке, и видящего жестокие сны о крови, мясе и смерти. Капала вода, и люди стонали во сне. Крысы скреблись в стенах, трубы гудели, воздуховоды дребезжали, остывая. Зэки шептались, рыдали и молили Иисуса и Марию о прощении и искуплении грехов. Воздух был горячим и влажным от вони немытой кожи, пота, мочи и мусора. Хаки совершали свой ежечасный обход по коридорам и лестницам, и вы могли чувствовать запах их одеколона, жевательной резинки, дым их сигарет. К полуночи, кроме случайного отдаленного крика, отдающегося эхом в пустоте, оставалась только тишина, в которой дышал зверь, наполняясь ночью, заряжаясь энергией для нового дня, изголодавшийся по насилию, изоляции и нетерпимости, которые делали его брюхо полным, а зубы острыми. 18

- О, Боже, опять началось, - вздохнул Филли.

Он работал в ночную смену, и вынужден был слушать гребаного Слоата.

Тот снова болтал в своей камере со своими невидимыми друзьями.

Филли отложил свой журнал с девочками и подошел к камере, готовый стукнуть в дверь своей дубинкой и сказать Слоату, чтобы он заткнулся.

Но не сделал этого.

Он прислушался.

Странный, дребезжащий голос, похожий на нудное пчелиное жужжание, произнес:

- Мы послали их через Белое Пространство... они шли, шли, и шли, проваливаясь в пустоты, кувыркаясь и вращаясь, маленькие потерянные мальчики, открой глаза, это Юггот, девятый мир... где царит ужасная тьма без названия... циклопические ямы, полные древних грибов... посмотри, как теплокровная жизнь корчится от холода и отсутствия атмосферного давления, как твои внутренности извиваются червями на бесплодной равнине...

После этого Филли сидел в своем кресле, дрожа, как ребенок, который ждет, что из шкафа на восьми паучьих конечностях выползет какой-нибудь монстр с глазами гоблина. То горячий, то холодный пот струился по его голове, отчего темные волосы облепили череп. В его мозгу стоял постоянный скребущий белый шум, который лишь едва перекрывал звуки, доносившиеся из камеры: скользящие и царапающие звуки, необъяснимый металлический скрежет и низкий свистящий гул, который, он мог поклясться, заставлял землю гудеть и пульсировать под ним. Слышались звуки, похожие на то, как будто что-то ходило на множестве шипастых ног, постоянное шипение и шепот, которые, казалось, исходили из дюжины отдельных ртов. Слоат вел негромкие, приглушенные разговоры, и от всего этого по коже Филли ползли мурашки.

Боже милостивый, что там происходило? 19

Когда Куган закрыл глаза той ночью, сон пришел к нему сразу же.

Он увидел, как его окутало поле зеленой энергии, вспышки кобальта и индиго, направленные ему в глаза, яркие, как лазер, ослепили его, а затем позволили ему увидеть, увидеть по-настоящему, как его тащит вперед некая термоядерная приливная сила, несущая свою раскаленную добела волну с невероятной скоростью к зияющей зоне черноты, которая была темнее всего, что он мог себе представить. Порог был достигнут: сияющая огненная буря, сжигающая изнутри, как плавящееся солнце... и тогда он прошел.

Он прорвался.

Да, именно так: прорвался.

Порог был взломан, и Джонни с криком упал в озеро холодной пузырящейся плазмы, которое было невероятно близко к Гриссенбергу и одновременно невероятно далеко.

Он не знал, где находится.

Его разум говорил ему, что это мир между мирами... Сырая канава в каком-то межпространственном антимире.

Все вокруг изменилось, вывернулось наизнанку, плоть превратилась в дым, а дым стал плотью, атомы рассеялись и снова собрались воедино. Разум Кугана был колючим кустом черных роз, прорастающим, цветущим, вырывающимся из его черепа, которого больше не существовало в этом абстрактном месте.

Перед ним была бездонная тьма, и он сразу же увидел город: тот был похож на скопление сгрудившихся поганок и сальных высоких грибов, омываемых серой бурлящей рекой ползучей плесени. Подойдя ближе, Куган увидел не поганки, а здания, высокие и узкие, похожие на гробы, поставленные на торцы, от которых веяло чернотой, отчаянием и невероятной старостью.

Во сне он не шел, а летал, паря над городом. Джонни увидел, что строения были сделаны не из кирпича и камня, а из труб и тростника, бедренных и локтевых костей, спаянных вместе материалом чем-то похожим на паутину, тонкие нити которой соединяли здания, поглощая их и проникая сквозь стены.

Город был трупом.

Во сне Куган знал это. Дрейфуя над городом, он видел, как по нему медленно передвигаются существа, похожие на раздутых слизней. Они были отвратительного, фосфоресцирующего белого цвета, проникали в здания и выползали из них. Это были личинки, странные инопланетные личинки, питающиеся гнилью города.

Рты миног искали его теплое, пульсирующее горло, и повсюду - разложение и слизь, город стал губчатым от гниения, а тени были пьянящими от погребального запаха, и эта кипящая река плесени визжала сотней скрипучих голосов.