Пленники чести

Анна Юрьевна не дослушала его. Она уже мчалась к комнате, где лежал оправлявшийся от раны Карл Феликсович.

— Ну что тут будешь делать! — всплеснул руками доктор. — Пошлите за мной немедленно, если ему станет хуже! — прокричал он ей вслед, снова погружаясь в свои мысли.

Меж тем, сам Карл Феликсович, забытый и покинутый всеми обитателями замка, кроме престарелой горничной, оставленной Модестом Сергеевичем для наблюдения за больным, дремал на постели, укрытой чистыми белыми простынями. Его чуткий сон почти не нарушил лёгкий шорох открывшейся двери, в которую, словно кошка, на цыпочках скользнула Анна Юрьевна.

— Прошу вас, Хильда, ступайте отдохнуть, вы устали, — шепнула она горничной. — Я сама посижу с господином, не беспокойтесь…

Старушка, благодарно улыбнувшись, — встала со своего кресла и тихонько вышла из комнаты. Молодая девушка же заняла её место, осторожно подвинув белое деревянное кресло ближе к постели больного. Так она сидела, склонившись над ним несколько долгих и счастливых минут, наблюдая, как сон постепенно покидает Карла Феликсовича. Лёгкая дрожь прошла по его лицу, и он медленно открыл глаза, внимательно посмотрев на склонившуюся у его постели девушку.

— Вам уже лучше? — нежно спросила Анна Юрьевна, когда тот окончательно пришёл в себя.

Он не отвечал, и лишь смотрел на её улыбающееся личико, смотрел в глаза, полные заботы и сострадания, не понимая, снится ли ему это, или он окончательно лишился рассудка. Она, меж тем, не требовала ответа, кротко поправляя его сбившуюся подушку. Разум же шептал ему, что такое невозможно, и это лишь его фантазия. Карл Феликсович верил, что после недавней дуэли никто на свете не решится быть с ним хотя бы вежлив, и эта мягкая обходительность казалась ему теперь чем-то пугающим и неестественным. Он любовался Анной Юрьевной, забывая о ране, причинявшей столько мучений, он почти уже начинал мечтать, но здравый смысл, всё ещё не отошедших от порыва отчаянья мыслей, противился этому. Несколько раз он отводил глаза от неё и долго глядел на стену, но, то и дело, снова смотрел на юную кареглазую девушку, поминутно себя за это укоряя.

— Зачем вы пришли? — заговорил он, наконец, стараясь снова отвести от неё взгляд.

— Вам нужен уход, а нынче в замке все заняты лишь собой, — проговорила она, стараясь казаться спокойной.

Он продолжал молчать. Угрызения совести, боль от раны, невыносимое желание взглянуть на прекрасную юную леди подле себя — всё это, подступив к горлу, не давало сказать ни слова. Он жаждал сделать хоть какой-то шаг, решиться на что угодно, но так и не решался, всё сдерживая взгляд, не подчинявшийся воле, изо всех сил приводя в покой сбившееся дыхание.

— Вы слишком добры к тому, кто этого не заслуживает, — произнёс он, стараясь подавить рвавшиеся наружу слёзы.

— Каждый человек прекрасен в душе, — тихо произнесла Анна Юрьевна.

— И я… прекрасен? — проговорил Карл Феликсович и посмотрел на Анну долгим пронзительным взглядом, полным мольбы и отчаянья.

Анна не ответила, лишь покраснела и отвела взгляд. Его тёмные глаза, ставшие ещё выразительнее на бледном лице, казались исполненными чего-то прекрасного и загадочного. Молодые люди долго молчали.

— Бог сотворил всех чистыми и прекрасными, — прошептала она, наконец, и её глаза, помимо воли, встретились с глазами Карла Феликсовича.

Словно яркая вспышка поразила из обоих. Они очнулись, когда губы их были плотно прижаты друг к другу. Он обнимал её одной рукой, гладил её волосы, а она нежно обхватила его шею. Горячие слёзы текли по их щекам, смешиваясь воедино. Они долго ещё смотрели друг другу в глаза в полном молчании, их души не требовали слов.

— Вы сможете меня когда-нибудь простить? — прошептал Карл Феликсович. — Знаю, я кажусь вам чудовищем, и всё же…

— Я не виню вас! — поспешно прервала его взволнованная Анна Юрьевна. — Передо мной вы ни в чём не виноваты. И пусть, пусть с вами стряслось много бед, пусть вы не во всём были правы, но всегда есть возможность измениться!

— Я бы очень хотел, чтобы всё было иначе… — произнёс он, опуская голову к её дрожавшему плечу.

— Только поверьте… — продолжала она, — вы сильный человек, и с тем, что случилось, вы справитесь… Я знаю, вы сейчас терзаетесь, но эта боль пройдёт, и ваша рана тоже затянется, вот увидите!

Она говорила ещё много добрых, ласковых слов, искренне веря в каждый звук, произносимой ею. Как и любая женщина, встретившая любовь, она верила, что своим чувством сможет искупить все грехи и исправить все пороки. Она гладила его тёмные упрямые волосы, смотрела в его бездонные, подёрнутые влажной пеленой глаза, и была самой счастливой на свете. Быть может, такого не бывало прежде в природе, но и в душе Карла Феликсовича расцвело пышными гроздьями невероятных цветов древо настоящей любви. С самого моменты дуэли в краткие минуты сознания, проходившие, точно мучительная повинность, он страдал от неописуемой досады на себя. Его страсть прошла, его мысли больше ничто не занимало, и даже прежняя светская скука была невообразима для него. Это было больше, чем наказание. Он потерял все свои мысли, мечты, желания, словно умер, и теперь оставался на земле хладным трупом, бессильным покинуть своё последнее пристанище.

Теперь же ему вдруг стало так легко и хорошо, как не бывало никогда доселе. Озлобленная жадная страсть и ревность исчезли, как утренний туман. Впервые он был спокоен и любим, впервые он был собой, впервые он перестал играть чужую роль, с который свыкся так много лет назад. Столько сил сразу вернулось к нему, словно он и никогда не стрелял в себя. И прошлое показалось ему всего лишь сном, смутным и разбитым, за которым наступило прекрасное утро. Всё было так просто и ясно вокруг. Он поднёс её руку к своим бледным губам. Она снова обняла его за шею и нежно прижала к себе.