Пленники чести

Крышку забили. Громко взвыли медные трубы, фальшивя и дребезжа. Гроб бережно подняли, затем под звук траурного марша на верёвках опустили в вечный покой. При этом Наталья горько заплакала, склонившись к плечу Александра Ивановича. Павел Егорович бросил горсть земли в яму, затем это сделал Александр, и Наталья дрожащей рукой тоже бросила горсть земли, потом Альфред, слуги и соседи господина Уилсона. Господа же стояли чуть поодаль, отвернувшись, словно ничего не замечая. Лопаты мерно стучали, звонко ударяясь о глину и камни. Яма постепенно наполнялась землёй. Когда могила была зарыта, и над ней вырос небольшой холм, в изголовье вбили резной деревянный крест с табличкой. Ещё немного постояв, люди стали расходиться, ведь начал накрапывать дождь и вновь поднялся холодный ветер.

— Во дворе стоит каменный памятник с тумбой для могилы господина Уилсона, — сказал дворецкий.

— Зачем покойнику памятник? Он и крестом с табличкой обойдётся, — заявила в ответ госпожа Симпли.

Услышав такие слова, Наталья Всеволодовна чуть не упала в обморок, но Александр поддержал её. Между тем, господа поспешили отправиться к замку, поскольку стоять дольше они не желали. Их разговоры были далеки от похорон, ибо насущные мелочные заботы беспокоили их куда более чем думы о вечном. Вслед за господами двинулся и священник.

— Святой отец, зачем вы идёте с нами? Поминки — это чисто семейное дело, — сказал господин Симпли.

— Я был приглашён на похороны, — начал священник.

— Что, разве, святой отец, никто не умер больше во всей округе? — громко спросил Карл Феликсович, на что удивлённый священник только покачал головой. — Ну и ступайте тогда в храм, пока нет покойников, помолитесь о душе нашего почившего дядюшки, — с усмешкой продолжал он, в упор глядя на священника.

— Никогда бы не подумал, что у такого добродетельного христианина может быть столь бесноватое потомство, — сказал священник Альфреду, стараясь отойти подальше от господ.

— Я тоже, — буркнул дворецкий, — ни за что не стану прислуживать этим хамам.

— Ты можешь служить мне или Наталье Всеволодовне, — предложил Александр Иванович, услышав эти слова.

— Благодарю, ваша милость, но я порядком устал от работы. Я уже не молод. Я планирую в скором времени оставить службу, как это ни трудно мне сделать после стольких лет. У меня есть домик в Бастерхилле, туда я уеду, и буду жить со своей женой Розой, — с горечью отвечал Альфред.

При выходе с кладбища Александр заметил нищего, закутанного в жалкие обноски, поверх которых был накинут старый изношенный серый плащ. Несчастный кротко стоял у самой ограды, опираясь на костыль, и протягивал иссохшую костлявую руку с глиняной кружкой. Лицо его скрывал капюшон, а горло было замотано грязной тряпкой, что, по всей видимости, должно было скрыть уродство нужды от глаз господ прохожих. Он был сгорблен и слегка покачивался при сильных порывов ветра, дрожа от холода.

— Какая гадость, — презрительно произнёс Алексей Николаевич, проходя мимо.

Александр Иванович подошел к нищему и положил в его кружку медный пятак.

— Спасибо, добрый человек, — прохрипел нищий, спеша спрятать монету за пазуху.

Его голос показался поручику очень знакомым и вызвал странное волнение. Александр прошёл несколько шагов вперёд, обернулся, но нищего уже не было на прежнем месте, словно бы он сквозь землю провалился. Горе и чувство великой несправедливости, вызванное последними событиями, захватили его разум, и он много думал обо всём, что видел и слышал накануне, пытаясь представить, что ждёт его впереди. Он взял Наталью под руку и старался утешить её, как мог, но девушка всё плакала, и он тоже был готов пролить слёзы, но всячески удерживал себя, сочтя, что это будет недостойными офицера.

Замок в этот день выглядел особенно мрачно и угрюмо. Все слуги разошлись по домам или, если идти было некуда, сидели по своим комнатам. Прежний хозяин умер, а новый ещё не успел объявиться, поэтому и некому было прислуживать. Всё опустело и замерло, словно вместе с господином Уилсоном ушло и всё его достояние. В большой столовой с занавешенными зеркалами был накрыт длинный стол. Спустя полтора часа Альфред и ещё один слуга, Борис, подавали еду. На стене висел парадный портрет Михаила Эдуардовича Уилсона, перевязанный чёрной лентой. Господа сидели строго и мрачно, подобные пантеону богов подземного мира, одетые во всё чёрное. В их глазах горел жадный огонёк, вызванный фантазиями о собственном беспечном будущем. Но, как и подобает в такие минуты, все старались показать, что озабочены лишь событиями этого дня. Они потребовали себе много вина и еды, чтобы, как они выразились, заглушить боль утраты.

— Когда я была маленькой девочкой, — сказала госпожа Симпли, указывая на портрет, — я пририсовывала всем этим скучным лицам в рамках рога, уши и усы.

Александру Ивановичу и Наталье Всеволодовне стало не по себе от этой фразы, ведь никто из них даже и не помышлял о таком надругательстве над собственной фамилией: воспитание привило им исключительное почтение к предкам. А между тем госпожа Симпли собиралась отпустить очередную остроту, связанную со своим детством, но тут вмешался Борис, который был человеком простым и прямодушным.

— Простите, госпожа, но не могут же все люди на свете быть похожими на вас, — сказал он, с улыбкой наливая ей бокал вина.

— Хам! — вскрикнула опешившая леди, не обращая внимания на сдавленные улыбки и смех окружающих. — Как ты смеешь говорить такое! Я сгною тебя на скотном дворе!

— Ещё не известно, станете ли вы владелицей этого замка и всех его окрестностей, так что не спешите, Елизавета Прохоровна, — сказал Павел Егорович, заступаясь за остроумного слугу.

— Стану, дорогой мой Павел Егорович, вот увидите, стану! Я всю жизнь к этому шла! — кричала госпожа Симпли. — И уж поверьте, я найду способ унять этих неблагодарных хамов!

— Замок может быть оставлен по завещанию любому из нас, — строго сказал Карл Феликсович.

— Да и какой же вы будите помещицей без денег, любезная Елизавета Прохоровна, ведь всё состояние нашего дядюшки вам вряд ли достанется, — сказал Алексей Николаевич.

— Старик точно знал, что я нуждаюсь в деньгах, поэтому он наверняка оставил их мне, — сказал Карл Феликсович, постукивая пальцами по столу.

— А вот и нет! У него был один любимый племянник! — вскричал Алексей Николаевич, отрываясь от рюмки портвейна. — Я оказал покойнику столько услуг, что он мне должен не меньше половины всего…

— Ну как же вы могли? Да ведь о вас он и не вспоминал! — возмутилась госпожа Симпли. — Но вот уж кому, так нам с мужем он и впрямь был должен! Мы столько гостили у него! Моего мужа он любил как родного!

— Он и впрямь называл меня дорогим другом, — с чувством проговорил господин Симпли, стараясь быть в этой короткой фразе как можно более убедительным.

— Не сомневаюсь, вы и впрямь обошлись ему дорого! — съязвил Карл Феликсович.

И снова затянулся долгий разговор о былых заслугах каждого, кто претендовал на наследство. И шум этой беседы звенел над общим столом, то становясь ожесточённым, то наполняясь лестью, пропитанной едкими упрёками, и казался бесконечной бессмыслицей. Строились невероятные планы и высказывались фантастические идеи. Наталья и Александр сидели на другом конце стола подле друг друга, чураясь общества своих жадных родственников. Вдруг девушка вздрогнула и шепнула Александру:

— Мне кажется, что за нами кто-то следит.

— Ну что вы, Наталья Всеволодовна, этого быть не может, — удивился Александр Иванович.

— Нет, я точно чувствую, что за нами кто-то тайком наблюдает, поверьте мне, у меня мурашки по коже от страха, — испуганно шептала она.

— Но Альфред и Борис сейчас на кухне, а все остальные только и заняты спором, слуг же я не видел весь день, так что некому за нами следить, — возразил Александр.

— Но я это чувствую, — продолжала Наталья.

— Должно быть, вы устали и немного не в себе после похорон, но я всё же верю вам, здесь порой происходит что-то необъяснимое, — ответил Александр.

Постепенно девушка, однако, успокоилась и решила, что её тревоги, в самом деле, связаны с переживаниями по смерти дядюшки. Поминальная трапеза между тем продолжалась ещё долго. Господа, немного успокоившись, примирились друг с другом, решив, что разговор по существу проведут после оглашения завещания. Когда обед был окончен, они перешли в гостиную с камином.

— С вашего позволения, Александр Иванович, я пойду отдохнуть, после похорон мне не очень хорошо, — сказала Наталья, обращаясь к молодому офицеру.

— Разумеется, Наталья Всеволодовна, позволите мне проводить вас до вашей комнаты? — спросил он.

— Благодарю, вы очень любезны, однако не стоит, я и так вас многим утруждаю, — краснея, ответила она.

— Александр Иванович, — вдруг обратился к нему Павел Егорович, — не соблаговолите ли примкнуть к нашей компании, поверьте, вы отнюдь не чужды нам. Не хотите ли вы сыграть с нами в преферанс или что иное?

— Идите с ними, я сама доберусь до своей комнаты, — мягко сказала Наталья и улыбнулась.

Александр Иванович поклонился ей и отправился к родственникам в гостиную. Тем временем в столовую вошёл Альфред. Он убрал со стола, собрал посуду и ушёл на кухню. Спустя минуту, в столовой открылась потайная дверь, из которой вышел человек, одетый в лохмотья, лицо его скрывал капюшон и грязная повязка. Он прислушался, затем закрыл за собой дверь и быстро направился прочь из столовой. Он прошёл по коридору, подошёл к декоративной голове льва, повернул её, и открылась другая потайная дверь, за которой этот человек и исчез. За ним дверь тут же затворилась, а голова льва встала на место.

В гостиной между тем сидели супруги Симпли, Павел Егорович, Александр Иванович, Алексей Николаевич и Карл Феликсович. Все, кроме Александра Ивановича, решившего предаться чтению книги, сидели за круглым столом и играли в карты. Игра постепенно подходила к концу и уже намечались проигравшие. Когда партия закончилась, Павел Егорович обратился к Александру:

— Отчего вы не играете с нами, милости просим, место за столом ещё есть.

— Я не люблю карты, Павел Егорович, — ответил поручик, прерывая чтение.

— Признаюсь, мне самому немного надоели карты, — сказал Павел Егорович, — Не откажитесь ли вы тогда от партии в шахматы?

— Отчего бы не сыграть, — согласился Александр Иванович.

— Вот и замечательно, вы не против, если я возьмусь играть белыми, — сказал Павел Егорович, подходя к шкафчику, где лежала шахматная доска.

— Разумеется, не против, — улыбнувшись, ответил Александр.

Джентльмены сели за игру, остальные же не обратили на них особого внимания.

— Признаюсь, мне не очень везёт в карточной игре, — сказал Павел Егорович, расставляя фигуры, вырезанные из слоновой кости и покрытые цветным лаком.

— Кому не везёт в картах, тому везёт в любви, — сказал Александр.

— Я всегда говорю то же самое, — ответил Павел Егорович, делая первый ход. — Не уверен, однако, что эта крылатая фраза верна. Ещё никогда не встречал на задворках игорного дома людей радостно переживающих за свих невест или супругов.