В январе на рассвете

5

На хутора разведчики вышли уже далеко за полночь. Собственно, никаких хуторов тут и не было: за поляной, на склоне холма, среди редких сосен, чернели в снегу провалы — две землянки. Рядом под сосной, устроен навес. Дальше виднелись груды березовых хлыстов, поленница дров, огороженный жердями стог сена; край у стога обгрызен.

Тишина — ни лая собак, ни мычания коров. И показалось Кириллову на минуту, что землянки пусты, нет там никого. Однако белесые курчавые завитки дыма, поднимавшиеся над крайней землянкой, означали, что там кто-то должен быть.

— Видимо, каратели спалили хутора, — негромким голосом произнес Чижов, стоявший рядом с командиром за сосной.

Кириллов повернулся к нему.

— Считаешь, нет здесь фрицев?

— Лучше не лезть на рожон, разведать надо.

— Ладно! — решил Кириллов. — Я пойду с Никифоровым. А вы здесь оставайтесь. Если что — прикроете нас огнем.

Сейчас, глубокой ночью, ближе к рассвету, свет скатывавшейся к лесу луны заметно ослаб, и расплывчатые тени от соснячка, в котором прятались разведчики, перекрывали всю поляну, достигая подножия холма. Но там, где поляна открывалась луне, все еще посверкивали мягко на снегу голубоватые искорки.

Сняв лыжи, разведчики осторожно двинулись через поляну, приглядываясь к соснам возле землянок, откуда можно было ждать выстрелов. Но там никого не было. Оставив у сосны товарища, Кириллов на всякий случай прошел дорожкой до второй землянки. Было как-то непривычно идти без лыж, ступая на всю подошву; скрип снега под обледеневшими унтами разносился далеко, будто еще кто шел следом. Кириллов несколько раз оглянулся.

Он дошел до землянки и застыл на месте — шаги позади тотчас же смолкли. Постоял, прислушиваясь к резкой тишине. Глухо было в землянке. У самых ног чернело оконце. Нагнувшись, Кириллов заглянул в окно, но ничего не увидел внутри. «Дрыхнут без задних ног», — решил он, успокаиваясь понемногу.

Никифоров, стоя под сосной, делал ему предостерегающие знаки.

— Ну?

— А в окошке-то свет! Чуть-чуть пробивается, вон — смотри.

— Ладно, пошли! — сказал командир и стал снимать варежку с правой руки; пальцы его, тронув спусковую скобу, сразу же ощутили холод металла.

Перед входом в землянку была еще пристройка из жердей, но дверь не поддалась, когда ее попытались открыть, на стук тоже почему-то долго не выходили, и это совсем успокоило Кириллова. «Были бы фрицы, мигом выскочили», — подумал он, однако пальца со спускового крючка не убрал.

— Чаво тама? — послышался наконец из сеней старческий голос.

— Открывай, свои! — сказал Кириллов.

— Чать, свои все в хате, ага.

— Открывай, открывай, не бойся!

В пристройке неожиданно закашляли, надрывно и долго. Никифоров не выдержал, ругнулся:

— Сколько ждать можно? Как шарахну из автомата…

Дверь отворилась, и Никифоров из-за плеча командира осветил пристройку фонариком. Перед входом в землянку стоял сгорбленный старик в накинутой на плечи шубейке, на ногах обрезанные по щиколотку валенки.

— Посторонних нету? — спросил Кириллов, окидывая быстрым взглядом старика, который, заслонив ладонью глаза от света, силился разглядеть его.

— Сторонних-то? А кого надоть?

— Ну, немцев, полицаев.

— А сами-то чьи будете? Не признаю штой-то. Полиция, мо-быть, новая? — Он опять глянул из-под ладони.

— Да не бойся ты, дед, партизаны.

— Ох ты господи! Партизаны, бтал-быть? Чать, двое вас али как?

— Очень уж ты любопытный не в меру, — нахмурился Кириллов.

— Давай, давай, папаша! — подхватил Никифоров, слегка подталкивая старика к двери. — Сам не морозься и людей не морозь, веди в дом. Чую — парилка там у тебя.

В полутемной землянке тесно и душно, чувствовалось присутствие множества людей, но никого почему-то не видно, куда-то попрятались. У входа топилась печурка, переделанная из железной бочки, верх ее раскален до малинового цвета, на темных боках, то и дело вспыхивая, сновали искорки; красноватые отблески из поддувала заливали пол тусклым дымным светом. За печуркой же все тонуло в полумраке: неровная черная стена, задвинутый в угол столик, нары вдоль стены; на нарах валялись какие-то лохмотья.

Никифоров шагнул к нарам, потянул одеяло, потом нагнулся торопливо. Движение его удивило Кириллова, но понять, чем он там заинтересовался, не успел. Сзади от двери, из угла, выступил кто-то, сказал негромким голосом над самым ухом:

— Хальт! Хэнде хох!

Кириллов прянул в сторону, чувствуя приставленное к спине дуло автомата, но автомат еще плотнее уперся в спину, и замер он, оцепенев на секунду, — тошнотворной мутью отдалось в животе, ноги враз ослабли. Вот так влопались, предал старый хрыч! Глаза его тут же отыскали старика, который, наполовину согнувшись, казалось, тоже застыл на месте, придерживая рукой сползавшую с плеч шубу. А в следующую секунду он увидел, как Никифоров стал падать на пол, подтягивая к себе автомат.

— Пашка, ты что, с ума сошел, дьявол, да не стреляй же?

Человек сзади по-русски кричал, и наконец-то Кириллов узнал этот голос.

— Сметанин… ты? — хрипло вырвалось у Кириллова, стиснуло в горле. — Вот же гад какой! Да за такое!.. — И что было силы хватил Володьку по загривку. А тот уже хохотал, раскачиваясь всем телом, пристанывая сквозь смех.

— Убьешь ведь!

— Убить тебя мало за такое. А, чтоб тебя!.. Ну, я тебе припомню, ты еще мне ответишь, даром это так не пройдет…

Лежавший на полу Никифоров вскочил проворно и, не выпуская из руки автомата, заграбастал в свои объятия хохотавшего друга.

— Ну чертяка! Жив? Да как же ты здесь?..

— А, было дело под Полтавой, — радостно отвечал Володька, приплясывая от возбуждения и тоже, в свою очередь, дружески подталкивая Никифорова. — Ну, подловил я вас, признавайтесь — сдрейфили, поди, братцы-кролики, а? Здорово мы их одурачили, папаша, да!

Старик, все еще стоявший в углу, осторожно кашлянул.

— Знамо дело. Теперь, чать, вижу — свои люди, ага!

— Да свои, свои, еще какие свои! — продолжал радоваться Володька, потом огляделся вдруг и громко скомандовал: — А ну, шагом марш из-под дивана, спектакль окончен!

И землянка сразу же словно бы задвигалась: из-под нар стали выкарабкиваться на четвереньках ребятишки, их было трое, лет пяти-восьми, потом вылезла полная женщина, поднялась лежавшая в уголке старуха — совсем тесно стало в помещении.

Кириллов смотрел на всех ничего не понимающими глазами.

— Да что у вас тут в самом деле? Действительно — спектакль.

— А это нас Володя под нары загнал, — подала мягкий певучий голос женщина, подходя ближе и поправляя сбившийся с головы на плечи платок; в непрочном от печки свете разглядеть ее лицо не удавалось.

Кириллов с грозным видом повернулся к Володьке.

— Ты?..

— Ну что я, что? Я же не знал, кто ломится. Ну и приготовился.

— Как зачали вы стучать, — почти пропела женщина, — так он и пужнул нас: лезьте, говорит, сюда под пары, сейчас тута бой будет, стрелять зачну. Вот мы и сховались.

Кириллов чувствовал себя все еще нехорошо.

— Ладно, пойду остальных кликну.

Он направился к выходу, обрадованный, что Володька цел и невредим, нашелся-таки этот баламут Володька, черт бы его побрал, и в то же время недовольный собой за только что пережитые секунды, когда вдруг остро почувствовал приставленный к лопатке автомат.

«Совсем от рук отбился, — думал он о Володьке, — разве можно с такой дисциплиной воевать, куда это годно, вон как разболтался, давно пора к порядку призвать».

Кириллов вышел наружу.

И вот они, все пятеро, кое-как разместились в землянке.

— Я везучий это точно, без булды! — хвастался Володька, вспоминая подробности боя в деревне, где он, по его словам, натворил чудес, ай да ну, хочешь верь, хочешь не верь. Потом признался: — А я ведь сразу догадался, что вы это. Кому, думаю, больше тут шляться. Сюда же все собирались. Так, Иван Дмитриевич?

Чижов кивнул ему, улыбнулся.

— Как только ночью нашел в незнакомой местности?

— Да я же сибиряк, таежник! Еще мальцом всю тайгу с отцовской берданкой облазил, любого зверя запросто выслежу. У меня чутье природное.

— Смотри, мужик, — предупредил его Смирнов, — не сносить тебе башки… с этим твоим чутьем.

— Не беда, лишь бы побольше шухеру среди фрицев навести! — Он засмеялся. — Ну и сейчас тут: дай, думаю, разыграю ребят.

— Ты эти свои штучки-дрючки брось! — сурово и строго оборвал его смех Кириллов. — Здесь тебе не мальчишки, не в войну играем. Хорошо, хоть так обошлось, без последствий. А если бы перестреляли друг друга? Это же дело секунды: бах-бах! — и готово. А потом разбирайся…

Командира и остальные поддержали.

— Смелости в тебе, вижу, хоть отбавляй, это хорошо, если всегда с умом, — заметил Чижов. — А вот дисциплинка хромает, это уже плохо.

— Да если руки по швам, то и зачахнуть можно, — пытался как-то оправдаться Володька.

Кириллов разозлился.

— Честное слово, если еще такое случится, не посмотрю ни на какие твои заслуги… Вернемся на базу, попадешь под суд…

— Правда, Володя, — сказал и подрывник. — Это, брат, не чихня: недолго и зафитилить невзначай. Хоть ты и мировой парень, даже ухарь-парень, а препираться с начальством по уставу не положено.

— Ну что вы, братцы-кролики, в самом деле? — взмолился Володька. — Да откуда я знал, что это вы? А если бы фрицы?..

Невысокий, подвижный, ни на минуту не мог он оставаться спокойным; пальцы его беспрестанно двигались, искали, к чему бы прикоснуться. Скуластое же лицо, обычно задиристое, выглядело сейчас обиженным.

— Ладно, давай на караул! — распорядился Кириллов. — А то совсем беспечные стали. Сами видите, что может случиться. Нельзя без часового.

— Да не сунутся они сюда ночью, — возражал Володька. — Фрицам теперь на неделю хватит своих мертвецов хоронить: я их Там на целый обоз набил. Все как по нотам разыграл: трынди-брынди балалайка! Не сунутся они больше.

— Иди, иди, без разговоров.

— Лучше я пойду, — сказал Никифоров.

— Ну это ты зря, Паша, — обернулся к нему Володька. — Давай отогревайся сперва. Я-то уже малость передохнул.

— Через час сменят тебя. До рассвета немного осталось. А там решим, что делать. Может, днем здесь перекантуемся, в сосняке, а уж в сумерках дальше двинем. Искать надо Васина… Искать...

— Верно! — вскинулся Володька, но Чижов почему-то покачал головой, и командир покосился в его сторону.

— Что опять?

— А может, в теперешнем положении все-таки лучше дальше двинуть? Так, не спеша, с оглядочкой. Кто знает, а вдруг они после такой заварухи попрут по на-тему следу — след-то никуда не денешь. И припутают нас здесь как миленьких.

— Ну уж дудки! — запальчиво возразил Володька. — Пока они там очухаются… Да хоть и пойдут если, выдохнутся же, а мы со свежими силами в два счета уйдем. Толя прав: лучше до потемок выждать. Днем-то, при свете, мы как на ладони. А там до самой Десны открытые места.

— Ага, — подтвердил старик. — Тута надежнее будет. Хвашисты боле не наведываются, в других местах лютуют.

— Так-то оно так, но кто знает…

Да не сунутся они, знаю я фрицев.

— Я тоже знаю, — сказал Чижов. — Могут и не сунуться, а могут и сунуться, как что найдет на них. Но если уж вцепятся… — Он выжидательно посмотрел на Кириллова. — А у нас третьи сутки на исходе… Из графика выбились.