Марш на рассвете

За окном в вечернем небе распускались цветы салюта, опадая веревочными дымками. Шел снег, а нам вспомнилась весна сорок пятого — так живо, с такой щемящей ясностью, будто кончилась только вчера. Обожженные поля под Вильнюсом. А на бреющем рвутся к морю звездастые «илы».

Мы машем «илам» шапками. Мы — танкисты… Вот где мы встречались с Володей, еще не зная друг друга.

Через много лет я увидел его на экране в разных фильмах.

А недавно совсем неожиданно повстречал на лестнице нашего дома. Он съезжал по перилам с авоськой в руке и что-то насвистывал. Худенький, с растрепанным чубом из-под шапки. В распахе пальто на груди блеснула широкая орденская колодка.

Сколько же ему лет? Неужели под сорок?

Сегодня, в наш старый праздник, мы сошлись по-соседски, вспомнили войну. Рассказывал больше он, а я слушал.

— …Да, ну и вот, утром подняли нас по тревоге…

Но тут раздался звонок, явился еще один гость, Володин друг. Наверное, друг. Потому что еще с порога радостно закричал:

— Привет, дружище!

Голова его, стриженная низко, в профиль походила на пожарную каску. Из-под чуба поблескивали беспокойные глаза.

— Привет, — еще раз сказал он, — и уважение новому парторгу студии. — Гость распахнул объятия, в которых чуть не утопил щуплого хозяина, но тут же подчеркнуто отстранился.

— Прости, может, с тобой уже нельзя по-прежнему, запросто?.. Я ведь, кстати, по делу…

Возникла неловкость, словно дунуло снежком в открытую форточку. Но вдруг Володя так смешно передразнил мнительного гостя, что все стало на свои места. Да и гость заулыбался, хотя в глазах его нет-нет да мелькала настороженность. Он хлопнул себя по лбу и достал из кармана широкого пальто бутылку шампанского с привязанной шоколадкой. При этом добавил:

— Пускай его женщины пьют, я не буду. Жене презентуй.

Володя мельком взглянул на него и объяснил, что жена дежурит: по праздникам у них на почте запарка. Да и вообще, раз принес, откупоривай!

— …Ну и вот, — снова начал он, слегка морщась и стараясь поймать нить рассказа. — Утром нас подняли по тревоге… Дни пошли — сплошная баня. По пять вылетов в, сутки. Жарко! Но и до этого нам было не холодно. В три недели овладеть «илом» — шуточки?

Он разгорячился, захлестнутый воспоминаниями, и, стараясь ничего не упустить, заходил взад-вперед по комнате, садился и снова вставал.

— Я гонял машину днем и ночью. Ага, и ночью тоже. В полусне придумывал невероятные ситуации и решал, искал выход. А как же иначе! С фрицем сцепишься — он тебя не помилует: «Ах, это ты, Вовочка, бедный курсантик. Значит, этого ты не знаешь, того не проходил…»

Удивительно, как менялось его лицо — врожденного актера-комика, худенькое, с насмешливыми, чуть выпуклыми глазами под распушенным чубом. Двоилось, играло — за себя и за противника. Артист! И я невольно сравнил его с деловито томившимся гостем.

— Дело даже не в этом, — перевел дыхание Владимир, — просто надо знать себе цену.

— А? — сказал гость. — Вообще да…

— Кстати, что это ты унылый?

— Да группа сейчас на съемки мотает, в тайгу, что ли, — оживился гость, — а мне старик опять только эпизод сует. Заболеть, что ли?.. Нет, нет, не волнуйся, — торопливо поправился он, округлив глаза, — ты не подумай. У меня действительно бюллетень… Просто посоветоваться хотел… Потом… Или сейчас?

Но Владимир словно не расслышал, сказал задумчиво:

— Вот уж никогда не думал стать актером. Скажи мне тогда об этом, на смех бы поднял. Летчиком мечтал, да. Аэроклуб кончил. — И, казалось, без всякой связи, горячась, добавил: — Воздух тоже не всем в душу лезет. Но раз уж стал летчиком, старайся. Думай!

Гость тоже как будто бы повеселел. В блестящих оленьих глазах его попеременно светились печаль, тревога, сочувствие. Но во всей этой гамме странно ощущалась нарочитость, словно ему хотелось, чтобы все видели его заинтересованность.

— М-да, ну и вот… утром подняли нас по тревоге…

И перед нашим мысленным взором взлетела в небо та далекая эскадрилья Володиной юности, взяв курс на Кенигсберг. Где-то на полпути в квадрате Н. притаились орудия врага, мешавшие продвижению наших танков.

Гуляев идет замыкающим. Справа перед ним предостерегающе маячит хвост со звездой — машина майора из штаба полка. В эскадрилье Героя Советского Союза капитана Садчикова — сплошь новички. Наверное, поэтому майор решил участвовать в их первом боевом вылете, и очень может быть, что особый предмет его наблюдения — именно Владимир Гуляев.

Попробуй козырни ему небрежно или упусти хоть словечко, отвечая по теории стрельбы… Вчера застал Владимира в землянке в кругу дружков бренчащим на гитаре «Софочку» и молча смотрел, пока у играющего не опустилась рука, будто и впрямь он в чем-то был виноват.

Ах, сухарь! Разве знает майор, что Вовка может вслепую, по ориентирам, находить землю — у него дьявольский нюх; что в учебных полетах он не раз закладывал такие виражи, от которых у инструктора холодела душа…

А вчера Володе передали: майор скептически отнесся к его участию в вылете, — мол, можно и погодить, разгильдяй, артист. Людей расхолаживает. Самому Садчикову выговаривал.

Вечером Садчиков зашел к Гуляеву. Володя испытывал неловкость. Не мог просить защиты у капитана: полковой ас был чуть старше его, и они дружили.

— Переживаешь? — спросил капитан и почесал смуглую щеку.

— Переживу…

Вспомнив об этом, Владимир усмехнулся. И вдруг… хвост со звездой исчез. Низкие облака проглотили эскадрилью. Внутри будто струна натянулась. Что делать? Минута, другая слепого полета, где все решают за одного, один за всех.

Спуститься всем на бреющий, это позволит внезапно выйти на цель, но… Над передовой, того и гляди, угодишь под шальной осколок — чужой или свой. Значит, подняться над облаками, а там будет видно.

Володя включил передатчик, вызывая капитана:

— «Первый», «первый»! Предлагаю…

— Согласен, — тут же прозвучало в наушниках.

Самолеты прорвали облака на большой высоте и легли на курс. Внизу долго клубилось молочное море. Потом открылась бурная чаша земли с блестками озер, хвойное руно леса и дорога — на запад, перерезанная желтоватой змеей окопов. Передовая…

— Здорово! — неожиданно сказал гость. Он подпер подбородок кулаком, и получилось «здерыво». Никто не понял, что именно здорово, Володя словно споткнулся об него и на миг умолк…

И снова перед нами пошла разворачиваться чужая, суровая земля.

Цель была уже недалеко, где-то северней, рукой подать. Но вот пеленг дрогнул. Справа, слева в синеве забелели клочья разрывов — зенитки! И вот уже чья-то машина резко вильнула.

Сердце будто сжали в кулак. Если строй разобьется — вылет впустую. А разрывы все гуще. Там, внизу, солдаты в лягушачьей форме спокойно наводят стволы. И никто не мешает им «работать».

Все произошло как бы само собой. Ручку влево — и хвост со звездой остался в стороне. Самолет лег в разворот и пошел в пике на опушку, прятавшую зенитки.

Машину тряхнуло…

Огненные трассы потянулись к ней со всех сторон, возникая по кромке леса. Сколько их! Не батарея — целый эшелон! Пальцы на гашетке. Нажим. Теперь уже ничего не было вокруг — ни неба, ни земли; ничего, кроме цели и холодной, ножевой мысли, летящей вслед за свинцом и навстречу свинцу. Исход дуэли решали секунды! Есть!.. Нет, перелет. Ручку на себя. Машина кинулась совсем круто, по вертикали, лоб уперся в колпак кабины. Есть!

Самолет вздрогнул: реактивный вихрь сорвался с плоскостей. Там, внизу, закипело пламя…

— Здерыво… — снова промычал гость.

…А земля уже рядом. Взгляд на прибор — стрелка бьется на сверхскоростях. Зарвался… Уже не секунды, сотые доли их решали — жизнь или смерть. Но мысль по-прежнему оставалась четкой, руки действовали сами по себе, спокойно, быстро. Сбросить газ, ручку от себя. Еще сильней, всем телом… Напрасно. Машина с ревом неслась к земле. Уже зажелтели вблизи воронки, опрокинутое орудие. Закрыть глаза и ждать конца?.. Нет, он не закрыл. Напоследок, сжав зубы, выбрал серый куполок — блиндаж. Помирать — так с музыкой!

Под крылом мелькнули деревья и — машина взмыла, выходя из пике. Тонная тяжесть в плечах, пот, залепивший глаза. И все та же холодная мысль: сманеврировать, а не то жахнут вслед — не увернешься. Так учил Садчиков. Есть маневр. Но позади — ни выстрела. Странно…

Успел разглядеть в лощине, позади нашей передовой, застывшие фигурки в черных шлемах. Значит, он не один. Кто-то следит за ним, сочувствует, радуется.

Разворот и снова заход. На этот раз осторожней, с выдержкой. Темный горох бомб полетел к опушке, в густое пламя разрывов. И опять тяжкий набор высоты и тишина, чистое небо без пятнышка. Да что они там, совсем одурели?

Низко, на бреющем пронесся Владимир над желтой осыпью траншей. Снова увидел людей в лощине. Их взлетевшие шапки были похожи на стаю спугнутых птиц. Уже уходя в облака, он подумал: «Знали бы, кому машут взрослые дяди, ветераны. Орел! Воробей, обыкновенный мальчишка…»

— Э-то дета-аль, — выдохнул гость, робко заглядывая Володе в глаза.

…Промелькнул городок с развороченной черепицей, знакомая роща. Вот и площадка аэродрома. Кучи веток — «маскировка». Но что это? Рука напрасно дергала кран шасси. Видно, не зря тряхнуло машину в пике — перебита гидравлика! Попытка, еще одна… Рубашка прилипла к спине. Грохнуться на посадке?! А внизу уже суетились фигурки в синих комбинезонах, из ангара показалась санитарная машина. Он почти физически ощутил заунывный вой сирены. Еще один круг над аэродромом, другой, третий… Ну, была не была! Сердце будто ушло в мотор, руки срослись с плоскостями.

Земля понеслась навстречу, гладкая, с примятой жухлой травой.

В-жжик! Машина юзом пронеслась по мокрой траве. Живой! Из зеркальца на Владимира глянуло черное лицо с прокушенной губой. Он машинально отстегнул ремни, спрыгнул наземь…

— Ну, а дальше? — спросил гость. Покачал головой и взглянул на часы озабоченно.

— Что дальше?.. Порядок.

Разбирали полет. Володя, еще не остывший от пережитого, борясь с нахлынувшей усталостью, смотрел в рот Садчикову. Нет, он не ждал наград. Потом поднялся майор. Владимир не сразу понял, о чем тот говорит.

— Строгача ему, капитан, за такие штучки… Оторвался без прикрытия. Да как! Свалился влево, чуть хвост мне не обрубил.

Голоса вокруг взбурлили и оборвались звонком. Садчиков снял трубку, бровь его знакомо изогнулась, под ней блеснул озорной огонек.

— Товарищи, — сказал он, выслушав и положив трубку, — звонил танковый комкор. Оказывается, этот зенитный эшелон танкам ходу не давал… полностью уничтожен. Просят объявить Гуляеву благодарность.

Тишина. Только звон в ушах.

Так вот почему батареи молчали! «Полностью…» Крышка. С первого захода.

Голос капитана с веселой хрипотцой:

— Там благодарность, тут строгач. Плюс на минус вроде уничтожаются.

И опять лицо майора — тяжелое, с посветлевшим взглядом, неожиданно дрогнувшее в улыбке.

…В соседней комнате заплакал ребенок. Владимир тотчас же исчез за пологом, угрожающе показав нам перед этим палец и сделав страшные глаза:

— Ш-ш-ш… Катьку разбудили…