Подкидыш для хулигана

ГЛАВА 20

— Думаю, нужно, чтобы девочка на камеру сказала, что хочет жить только с вами. Нужно ей бант нацепить, розовое платье найдите, или белое. Можно… хмм, можно так: она вас обожает, родную мамашку боится…

— Нет, – покачала я головой.

Режиссер – подвижная девушка лет тридцати, удивленно уставилась на меня, и подтянула спадающие джинсы.

Почему-то мужские.

Одета более чем странно. Восхитительная темно-синяя шелковая блуза с романтичным бантом на шее, жуткие джинсы, которые больше мужикам-грузчикам подходят, а на ногах Мартенсы.

— Я здесь режиссер.

— И я согласна следовать вашим указаниям. Будем с Лешей цирковыми обезьянками, можем на камеру сплясать и Минуту славы устроить. Но Марьяна не будет в фокусе, – решительно заявила я. — Вы можете снять, как она играет, что угодно, но говорить она не станет. Тем более, говорить гадости про Алену.

— Здесь решает Герман Андреевич, – отмахнулась от меня режиссер. — Идите, повторите речь.

— Полегче, солнышко, – Леша кивнул ей, взял меня за руку, и утащил к Марьяне.

Нам пришлось в собственном доме прятаться. Запираться. Съемочная команда… хмм, саранча какая-то, а не творческая интеллигенция! Натоптали, устроили шумиху, дверь поцарапали, когда заносили осветительные приборы.

— Лица не трогайте, не портите грим, – крикнула режиссер.

— Почему ты не хочешь, чтобы Марьяша нам помогла? – шепнул Леша. — Ее бы не попросили проклинать Алену на камеру. Она бы просто сказала, что любит нас, и хочет жить с нами. А родную мать не знает.

— Контекст, Горин. Дело в контексте. Мы даем ответ Алене, вытаскиваем на свет ее грязное белье, обвиняем во вранье. Если Марьяна будет в этом участвовать, это будет… это мерзко, – покачала я головой.

Не хочу, чтобы малышка выросла, и увидела, как мы заставили ее судить родную мать. Да и… ну мало ли, вдруг Алена с годами по-настоящему пожалеет, что бросила дочь? Вдруг захочет наладить с ней отношения, и Марьяна простит. Будут общаться, и каково Марьяше будет?

Нет уж. Говорить будем мы. Марьяну в эту грязь втягивать нельзя. Она, повзрослев, не будет рада этому.

Я бы не была, если бы мой папа устроил такое.

— Может, ты и права.

— Я права, Леш. Конечно, это было бы эффектно: Марьяна у тебя на коленях, говорит, как нас любит, что хочет только с нами жить. Что приходила злая тетя, которая грозится ее забрать. Что Марьяна не хочет, чтобы ее забирали. Но думающие люди увидят в этом всем использование ребенка. Марьяша умная, но она мало что понимает пока, мы не должны так с ней поступать, – прошептала я, чтобы Марьяна не услышала. — Все это такая грязь. И этот наш ответ, – я потрясла бумажкой, которую успела прочитать. — Малышка подрастет, и увидит. Ее это… Боже, ее это раздавит!

Глубоко вздохнула, пытаясь сдержать слезы.

Взглянула на Марьяну. Сидит, натанцевалась уже. На низком столике прописи, которые я ей купила. Писать она умеет, но кривовато, ручку тяжело держать. Но почерк хочет красивый, тренируется.

— В смысле, Тань?

— В смысле, нельзя так. Я… прости, но я не хочу в этом участвовать, – всхлипнула и прикусила губу, чтобы не разреветься. — Я только сейчас осознала, только сейчас! Как? Как мы будем говорить все это на камеру? Мы и правда дадим всем знать, что Алене ни при рождении малышка не нужна была, ни сейчас? Что она просто ради денег это затеяла. Что не любит ребенка. Что мужу ее грозит следствие за растрату, и Алена деньгами Марьяны мужика будет спасать, чтобы не посадили.

— Тань, так это ведь правда. Отец обещал раскопать все, и он раскопал, – Горин бросил лист с распечатанным текстом на кровать, притянул меня к себе и посадил на колени. — Алене бабло нужно на взятку, чтобы мужа не посадили и разблокировали их активы. А Марьяна не нужна. Нужно рассказать об этом.

— Нужно ли? А ты представь себя на месте Марьяны! Представь, милый, – надавила я. — Ты подрос, научился как все подростки пропадать в сети, и нашел видео. И узнал, что ты нафиг родной матери не сдался, что она дважды предательница. Тебя бы это не ранило? А если Марьяне об этом будут и в детском саду, в школе рассказывать. Что будет?

— А ты что предлагаешь? – нахмурился Горин.

— Я… не знаю, решай ты. Я не хочу в этом ужасе участвовать, но я буду. Если ты скажешь, что это необходимо, то я послушаюсь, – сглотнула, поудобнее устроилась на коленях Леши, обняла его. — Просто я могу поставить себя на место Марьяны. Моя мама тоже выбрала не меня, а деньги. Но она меня любит, пусть я и не на первом, и даже не на пятом месте в ее жизни. Но я бы в ужасе была, если бы узнала, что меня никогда не любили, а лишь хотели использовать. И вдвойне жутко было бы, окажись эта информация общедоступной. Если бы об этом знали родители моих друзей, соседи… все, понимаешь? Может, Марьяну это не сломает. Может, она психологически стабильна. А может и нет.

В дверь раздался стук.

— Дети, пора. Хватит прятаться, – услышала я тяжелый голос Германа Андреевича. — При мне слова проговорите, и будем снимать.

— Марьяш, в доме чужие. Не страшно? – подошла к малышке, и взглянула на чуть кривоватые прописи.

— Неа.

— Мы рядышком, если что. Ладно? На пару минуток отойдем.

— Я здесь буду сидеть, – улыбнулась Марьяна.

Хорошая такая. Ладненькая, ласковая. Волосы пушистые и мягкие, и сама она… не знаю, старомодное слово на ум приходит – лапушка. За нее стоит бороться.

Мы с Лешей вышли, в доме кавардак, будто нашествие какое-то. Укрыться негде. Герман Андреевич зорко следит за всеобщим безумием.

— Бать, можно тебя? – Леша хлопнул Германа Андреевича по плечу, и завис.

Идти-то некуда, не при Марьяне же разговаривать.

— В ванную, – предложила я.

Отец Леши хмыкнул, и пошел за нами.

Мы закрылись, встали кругом в тесном помещении. Как заговорщики.

— Ну, детки, очередная блажь? – поинтересовался мужчина.

Я хотела сама описать проблему. Свои страхи. Попросить не снимать видео. Я ведь прочитала речь, Герман Андреевич многое нарыл на мужа Алены. Помощь в отмывании денег, растраты, угроза следствия. Им отсрочку дали ради взятки, которая и выведет этого муженька из-под угрозы. А на взятку нужны те деньги, которые Алена с нас хотела слупить, либо деньги, которые можно с продажи квартиры Стаса выручить.

Вот такая проза: счастье маленькой девочки, родной дочери, или свобода неродного мужика, пусть и мужа.

Леша сам все это произнес, я просто молчала, и стояла рядом.

— Хм, ну тебе бы такое в голову не пришло, – произнес Герман Андреевич, выслушав сына. — Ты у меня без рефлексии, дубинушка. Тань, ты свои мысли в голову Леше вложила?

— Да, – подтвердила я. — Простите. Знаю, вам много стоило организовать все это, но…

— Но ты хочешь угодить всем, – договорил за меня Герман Андреевич, и в глазах его я увидела теплоту. — А так не бывает. И Марьяну ты по себе судишь.

— Ей будет неприятно узнать, что родная мать ее ценит меньше денег.

— Она узнает и без видео. Вопли этой девки уже в сети, вам придется объяснить ребенку все это, когда она подрастет, и начнет задавать вопросы. Ты боишься, что она увидит, окунется в эту грязь, что ей одноклассники расскажут… а ей расскажут. Даже если вы не дадите ответ Алене. Марьяна узнает. Таня, ты в домике не спрячешься. Но если не ответить, будет только хуже. Будет суд, а его лучше не допускать, – ласково произнес Герман Андреевич. Я даже не знала, что он умеет так разговаривать. И Леша, судя по его удивленному лицу, тоже. — У меня вот какое предложение. Вижу, ты хочешь уладить все миром. Сейчас Леша позвонит Алене, и предложит приехать, поговорить, не ругаться в сети, и пойти в суд как цивилизованные люди. Как ты того хочешь, Таня. Если она согласится – съемок не будет. Если не согласится… тебе придется переступить через себя.

— Я согласна, – кивнула.

Леша достал телефон, и с брезгливой миной набрал номер.

Прижал трубку к уху, и вышел в коридор.

— Думаете, в суд идти не стоит?

— Алена слишком много шума подняла. Смотри, суд вы выиграете, я это обеспечу. Но память у людей не сотрешь. Алена страдала на весь рунет, потом она проиграет суд, и что все решат?

— Что дело в ваших деньгах.

— Да. Вас всю жизнь попрекать не будут, шум утихнет, но припоминать иногда будут. Как вы несчастную мать кинули. И Марьяну будут шпынять. А если ответить жестко, если на камеру рассказать, что Алена продала ребенка при рождении, и что сейчас ей только деньги нужны… если еще и рассказать, что она эскортом занималась, а не только подиумными показами, и у ее мужа рыльце в пушку, то общественное мнение изменится. Алена не пойдет в суд, уедет, и больше не объявится. А Марьяна… она итак узнает обо всем, но ей будет приятно, что вы боролись. Что ее любил отец, что чужие приняли, как родную. Бороться надо, и иногда борьба – это грязь.

Я кивнула, окончательно запутавшись в своих чувствах.

Наверное, я и правда хочу, чтобы всем было хорошо. А такие хотелки обычно заканчиваются тем, что всем плохо.

— Тебе решать. Я заставлять не стану. Но если вы не ответите громко, Марьяну будут продолжать считать игрушкой богатых засранцев, а Алену – жертвой. И самой же Марьяне это в будущем не поможет.

— Она меня послала, – зло выплюнул Леша, войдя в ванную. — Выслушала, и посоветовала идти в задницу. Никаких мирных переговоров. Ей нужно все.

— Давайте снимать, – дико волнуясь, решилась я.

Руки трясутся мелко-мелко, дрожат, я вся дрожу. Села на стул, ко мне подошла гример, начала подправлять макияж, недовольно хмурясь. А я держала перед собой лист бумаги, и пыталась вчитаться в свою речь.

Она не длинная. Половина у меня, половина у Леши. Его реплики я тоже читала.

Рассказ о родах, о том, какой был Стас. Что Алена выбрала уехать, взяв деньги. Что модельная карьера не так уж задалась. Да, в Китае она поработала, в Японии, но до уровня Водяновой ей как до того же Китая раком. И Алена начала заниматься «сопровождением за деньги», с дополнительными услугами в виде продолжения вечера. Даже расценки ее есть. И профиль на одном из сайтов. Она его удалила, конечно, но что однажды попало в сеть, то там и остается.

Ее фото в белье. Параметры. И оказываемые услуги.

Биография ее мужа – обычного, в общем-то, бизнесмена-немца. Проворовался, но не критично. Отмывал деньги, но не слишком крупно. Попал в фокус внимания следствия, но там у него знакомые оказались, и дали время найти деньги.

За деньгами отправилась верная Алена, которой понравилась жизнь честной женщины. Ей хочется продолжать быть женой бизнесмена, и гордо поднимать голову в обществе, называя себя бывшей моделью, оставившей карьеру ради мужа. А быть эскортницей с мужем в заключении, и к тому же банкротом, ей быть не хочется.

Грязь, какая же это грязь. На что она свою жизнь растрачивает, дура?!

— Готова? – спросил Леша.

Я кивнула, мы приступили к съемкам, которые оказались выматывающими.

И мы оба выдохнули, когда все оказалось позади.