Александр Иванов

Мера, химера, я (Илья ЭРЕНБУРГ)

Когда я приехал в Париж в семьдесят первый раз, Эйфелева башня стояла на прежнем месте. Химеры Нотр-Дама вполголоса повторяли мои стихи: «Арбат мне с каждым годом ближе, привет Арбату из Парижа». Над Европой сгущался коклюш. Тигр Клемансо подхватил насморк и забросил его в Алжир. По всему чувствовалось, что без меня не обойдется. Толпы парижан осаждали отель, где я жил. Они скандировали: «В Африку, к макакам!» Полиция с трудом сдерживала толпу людей. Нужен был я. Все хотели пожать мне руку. Я подавал ее всем без разбора, так что через неделю почувствовал, что очень устал. Назревала эпидемия эренбургизма. Химеры Нотр-Дама перестали читать мои стихи и перешли на прозу. Одна из химер охрипла, у другой сделалась дизентерия. Помочь мог только я. Все стремились меня увидеть. Я не показывался, потому что курил трубку и думал: что будет? Было все. Журналисты фотографировали пепел, упавший к моим ногам. Подойдя к окну, я увидел нечто удивительное, но не удивился. Все аплодировали. Оказалось, что аплодируют мне. Лишь через сорок лет выяснилось, что меня приняли тогда за великую Анну Павлову. Прав был Блок, сказав мне по секрету: «Покой вам только снится». ЛЮДИ жили, ГОДЫ шли, ЖИЗНЬ, как я и предполагал, шла тоже. Об этом мне сообщил Корнель де ля Чуковский. Он жил тогда без меня в Лондоне. «Дай отдохнуть и резервуару», — говаривал Косьма-Пьер Прутков. Оревуар. По-французски это означает «здрасьте, я ваша тетя».