Когда-то там были волки

* * *

Теперь, в другом месте земного шара, в горах перед рассветом, я слышу, как рядом поет птица, и представляю, что это соловей. Хотела бы я знать, о чем он говорит. Я подхожу к небольшому озеру и сажусь на берегу, наблюдая за тем, как заря окрашивает небо, из серого в голубой, а потом в серебристый цвет. Дымка стелется над водой. Проснувшиеся водоплавающие птицы окликают друг друга.

Вот так бы и сидеть тут вечно. Никогда не видеть больше ни одного человека. Ни разу в жизни я еще не испытывала такого сильного желания. Я упиваюсь одиночеством, оно дарит спокойствие. Пока мои мысли не возвращаются к Номеру Девять, к воспоминаниям о его мертвом теле, и о мужчине, убившем его, тоже, и, повинуясь какому-то первозданному инстинкту, тому же, который раньше заставлял мою сестру нарушить тишину, я поднимаю дикий рев. Становится легче, но всего на мгновение. Когда мой вопль стихает, я вижу, что разогнала всех птиц.

Я не сразу иду домой, а делаю крюк. Ноги несут меня к холму позади коттеджа Дункана. Отсюда видно окно его кухни. Даже через клочки утреннего тумана я различаю, как он ходит внутри. Я наблюдаю за ним, желая спуститься с холма и подойти к двери, но не уверена зачем: чтобы потребовать от него ответа, спросить, предъявил ли он Рэду обвинения, дать волю своему гневу — или ради нежной и многообещающей встречи.

Собака начинает лаять, и я поворачиваю домой, пока Дункан не заметил меня.

Когда я еду на работу, звонит телефон. Это Эван.

— Только не злись, — начинает он. Я вздыхаю. — Нильс отправился в лес и нашел нору.

— Что? Проклятье!

Яростно, до боли в пальце, я жму на отбой и заезжаю на парковку около базы. Врываюсь в дверь, шаря по комнате глазами в поисках Нильса, который с пришибленным видом сидит на кухне. Зои и Эван прячутся за экранами компьютеров.

— Я надеюсь, что ослышалась, когда мне позвонили по телефону, потому что уверена: ты не пошел к той норе после того, как я довольно внятно запретила делать это.

Нильс поднял руки, останавливая меня:

— Надо было найти Шестую.

— Она со дня на день родит, ей нужна нора.

— Ее там даже не было, когда я пришел.

— Это еще хуже!

— Давай понизим тон, — предлагает Эван, нарочито переводя взгляд мне за спину.

Я оглядываюсь через плечо и вижу стоящего в дверях Дункана, который наблюдает за нашей перепалкой, но мне сейчас не до него. Я снова поворачиваюсь к Нильсу.

— О чем ты только думал?

— С тех пор как мы сюда приехали, ты пытаешься держаться в стороне, — спокойно объясняет Нильс; он всегда раздражающе спокоен. — Не знаю, отчего ты стала такой робкой, но ты не хуже нас всех знаешь, что иногда нужно вмешиваться.

Кровь бросается мне в лицо.

— Если ты заставил Шестую покинуть нору, я тебя просто убью. Вот и коп здесь — будет моим свидетелем. — И, не дожидаясь ответа, я решительно выхожу на улицу, чтобы остыть.

Прислонившись к изогнутому стволу можжевельника, моего любимого дерева в этих краях, я наблюдаю за плавными движениями леса. Столбы солнечного света, падающие сквозь листву. Шорох в высоком, чуть не по пояс, папоротнике. Я всего лишь пытаюсь не вмешиваться, но это не то же самое, что держаться в стороне.

Не проходит и нескольких минут, как я слышу звук открываемой двери и позади меня возникает Эван. Сначала он молчит, потом шепчет:

— Мы действительно должны были найти нору.

— Но не появляясь там во плоти, когда волчица должна принести приплод.

Если Шестая ушла на поиски еды, а возвратившись, унюхает в логове запах человека, она туда больше не войдет. Даже если у нее уже будут волчата, она скорее бросит их — так силен страх волков перед людьми. Нильс знает это, мы обсуждали это вчера, когда я решила, что нельзя рисковать и показываться там, пока нельзя.

— Может, придется забрать ее сюда, — говорю я.

— Это наша работа.

Я бросаю на него косой взгляд:

— Я и правда стала робкой?

Эван наклоняет голову:

— Просто… не хочешь лишний раз вмешиваться.

— Я хочу, чтобы они были свободны.

— Кто же против, но ведь это мы привезли волков сюда и подвергли опасности. Не исключено, что они все же нуждаются в нашей помощи.

Я медленно киваю. Отец всегда говорил: когда мы начинаем отделять себя от живой природы, когда перестаем быть ее частью и отгораживаемся, в мире нарушается гармония. Он верил, что мы можем преодолеть эту ошибку, если найдем способ снова вернуться в лоно природы. Но я не знаю, как это сделать, когда наше существование угрожает животным, с которыми мы должны восстановить связь.

Я бы отдала что угодно, только бы не пугать их; от этого мне очень грустно. И все же, по правде говоря, страх зверей перед людьми защищает их от нас.

В коттедже стоит неловкая тишина — все ждут, сменила ли я уже гнев на милость. Я встречаюсь с Нильсом глазами.

— Можешь отметить мне на карте, как пройти к норе?

— Конечно.

Он вскакивает и бросается рисовать маршрут, а я начинаю собирать рюкзак для похода.

— Можно тебя на два слова? — спрашивает меня Дункан.

— Сейчас я занята, господин полицейский. Мне нужно идти к норе. — В голову приходит, что он заметил меня утром, когда я наблюдала за ним с холма, и если это так, я сгорю со стыда.

— Тогда я с тобой, ладно?

Я смеюсь.

— Нет.

— Почему?

— Я должна пойти одна. Чем меньше народу будет там ошиваться, тем лучше.

— Тогда давай так: я пойду по твоим следам и постараюсь не шуметь. Я могу быть совсем незаметным, если нужно.

— В самом деле?

Он изучает меня, пытается раскусить. Вертится вокруг. Я не собираюсь упрощать Дункану задачу, а потому указываю на его ногу:

— Ты потратишь целый день, таскаясь за мной, а мне придется замедлять шаг, это нежелательно.

Я беру у Нильса карту, забрасываю на плечи рюкзак и направляюсь в конюшню, чтобы оседлать лошадь. Дункан следует за мной и садится на другую лошадь. Я смотрю на него с раздражением. А он не робкого десятка, надо отдать ему должное.

Я сдаюсь, мои мысли уже заняты заботой о волках.

— Только слушайся меня, ладно?

— Будет исполнено, мэм.

— Хочешь спросить про волчицу, которая воет по ночам? — говорю я, когда наши кони шагают по испещренному солнечными пятнами лесу.

— Да, — отвечает Дункан. — Люди жалуются. Она всех пугает. Что с ней случилось?

— Самец, которого застрелил Рэд, был ее партнером. Она зовет его, надеется, что он вернется домой.

— А, — произносит он. — Я не знал, что у них так бывает.

Мы, пригнувшись, проезжаем под длинными изогнутыми ветками сосен. Путешествовать поле-су сейчас легче, чем зимой, когда земля плотно укрыта снегом, который может таить опасности. И все же тропинки нет, а подлесок густой. Мы движемся медленно, чтобы лошади не оступились.

— Размножающиеся волки — ты бы назвал их вожаками — создают пары на всю жизнь, — рассказываю я. — Мы думаем, что эта самка, Номер Шесть, беременна. Возможно, ее придется снова поместить в загон.

— Почему? — спрашивает Дункан. Из-за травмированной ноги он с трудом забрался на лошадь, но в седле сидит неплохо, хотя и немного напряжен. Я делаю вывод, что он нечасто ездит верхом.

— Волки выращивают щенков семьями. У каждого члена стаи своя роль. Они очень сильно полагаются друг на друга ради выживания. Шестой придется заботиться о детенышах одной. Пока она кормит, ей будет трудно охотиться. А если мы еще и вынудили ее оставить нору, тогда дело совсем плохо.

— Она не станет от этого агрессивной, не будет искать легкую добычу?

— Ты имеешь в виду скот? — Я сама ночами не сплю, думая об этом. Я размышляю над его вопросом и наконец говорю: — Вот поэтому может возникнуть необходимость снова поместить ее в загон. — Что-то заставляет меня продолжить: — Волки страдают от одиночества так же, как и мы. Разница в том, что одинокий волк уязвим, тогда как одинокий человек, наоборот, защищен от неприятностей.

Дункан чешет бороду цвета соли с перцем.

— Здесь я с тобой не соглашусь, Инти Флинн.

Белые стволы берез, кажется, светятся. Мерцающие листики цветом, по Вернеру, вероятно, ближе к желтовато-зеленоватому, цвету спелой груши кольмар, яблок «айриш питчер» и минерала под названием микролит. Они придают пейзажу видимость весенней дымки; даже колокольчики появляются, устилая землю лиловым ковром и превращая этот лес из суровой, опасной чащи, какой он казался зимой, в теплую, уютную, приветливую рощицу, наполненную веселым птичьим щебетом.

— Инти Флинн, — повторяет Дункан. — Что это за имя?

— Если честно, черт его знает.

— В смысле?

— У меня отец-канадец с ирландским именем и мама-австралийка с английским. Дедушки и бабушки из Шотландии, Ирландии и Франции, и никто из нас не знает, откуда взялось мое имя.

Он улыбается.

Я прочищаю горло.

— А как насчет твоего? Крепкое шотландское имя для крепкого шотландского парня?

— У меня чистокровная шотландская семья, и наши корни уходят в глубокую старину.

— Наверно, это приятно.

Дункан пожимает плечами.

— Твои родители живут в городе?

— Жили, — отвечает Дункан. — Они уже умерли.

Я смущаюсь; лучше бы я не спрашивала.

— Так о чем ты пришел со мной поговорить? Он ерзает в седле.

— Хотел сообщить тебе, что мы не будем выдвигать обвинения против Рэда Макрея.

Я открываю рот, но не нахожу что сказать.

— У нас нет доказательств, чтобы опровергнуть его утверждение, будто бы он принял волка за бродячего пса, которых закон разрешает отстреливать.

На мой молчаливый вопрос Дункан отвечает:

— Я ничего не могу противопоставить его словам, Инти. Если у тебя есть какие-то свидетельства, о которых ты не упомянула, то, пожалуйста, готов тебя выслушать. — После паузы он добавляет: — Мне надо заботиться о реакции местных жителей. Обвинить Рэда сразу после того, как волков выпустили на волю, значит еще больше подорвать всеобщее спокойствие. Я должен выразить солидарность с земляками.

Я пристально смотрю на Дункана, но тот прячет глаза. А мне он было показался человеком с принципами, который выполняет свою работу без предвзятости. Поделом мне за мою наивность: каждый из нас один на этом свете.

— Мог бы сказать мне об этом на базе, — бесцветным голосом говорю я. — Не пришлось бы тащиться со мной в такую даль.

— Полагаю, мне будет нелишним узнать побольше о том, чем вы здесь занимаетесь.

Так же как и в актовом зале в вечер общего собрания, он наблюдает за происходящим на своей земле, выискивая потенциальные угрозы. Что мне будет нелишним узнать, так это считает ли он угрозой волков или меня.

По словам Нильса, нора находится на крутом склоне лесного оврага, в шести метрах от поверхности земли. Бог знает, как он отыскал ее — видимо, ползал здесь не один день. Мы спешиваемся и осторожно подходим к краю оврага, высматривая яму. Шестая прекрасно замаскировала свою нору. Я не могла ничего рассмотреть через заросли кустов, камни и ветви поваленных деревьев, создающие своего рода защитную решетку.

Я беру с седла своей лошади веревку и привязываю ее конец к дереву.

— Что ты делаешь?

— Прежде чем принимать решение, мне нужно выяснить, там волчица или нет.

— А если там?

На плече у меня висит ружье с транквилизатором, второе я передаю Дункану.