Отцы наши

18

В то утро зарядил ливень и ветер был яростным.

Малькольм рано ушел к Роберту, оставив Тома одного. Прослонявшись по дому некоторое время, Том смирился с тем, что сегодня неподходящий день для прогулок: ветер сбил бы его с ног. Но он не знал, чем себя занять. Сегодня он чувствовал себя особенно неуравновешенно.

Он попробовал читать, но когда не мог больше усидеть на одном месте, поднялся к себе в комнату и стал вслушиваться в то, как ветер обдувает стены дома, а дождь бьется в окно. Он надеялся, что сегодня Малькольм не пошел на утесы.

Ему не нужно было выходить из дому, чтобы знать, как под натиском дождя сейчас выглядит пустошь, как прибиты к земле травы, как волнуется серое море, наполовину скрытое густым туманом. Он знал и то, как изменится ландшафт, когда изменится погода, когда с головокружительной быстротой унесутся прочь тучи и выйдет солнце, как все заиграет красками, как луга снова станут зелеными, а небо и море — ярко-синими. Когда здесь менялась погода, она менялась быстро. Но пока все было вот так, сложно было представить, что может быть по-другому. Шторм был такой же деталью пейзажа, как и море.

Том начал чувствовать, что погода на него действует. Во всем теле он ощущал вспышки беспокойства, но говорил себе, что просто устал. Сон его был прерывистым. Он попытался лечь на кровать и отдохнуть, но не мог расслабиться под завывание и рев ветра, доносившиеся снаружи. От ветра дребезжали стекла. Как будто и сам дом трясется, хотя Том знал, что это ему, скорее всего, только кажется.

Внезапно он вскочил с кровати и снова пошел вниз. Надо двигаться, думал он. Но идти было некуда. Стоя перед окном гостиной, он прижал основания ладоней к глазам. Он хотел, чтобы Малькольм уже вернулся. Мысли его метались помимо его воли. Стирка, вывихнутое плечо, рыжие волосы мамы — он опять не мог вспомнить ее лица.

Дом трещал и стонал под ударами ветра. Том практически мог его себе представить, вал за валом тугого, яростного воздуха, набрасывавшегося на стены. Он забыл, как это здесь бывает, когда будто все стихии ярятся на тебя. Он представил, как на него обрушивается дом, как Малькольм приходит к груде камней и обнаруживает под ними Тома, окровавленного и переломанного.

Опасность такого шторма вот какая: он уносит тебя из своего времени. Том прижался лбом к окну, чтобы почувствовать пронзительный холод стекла. Он попытался делать осторожные, глубокие вдохи.

Непогода все приближалась и приближалась, и в конечном счете он ощутил ветер на своем лице, в ушах, во всем теле, в мозгу.

И он снова все увидел. Эта картина всегда была рядом с ним, но иногда нападала на него, подобно внезапному обмороку. Прошлой ночью он понял, что это вот-вот случится. Через щели в дверце шкафа комната казалась удивительно ярко освещенной. Память распадалась на кусочки, но они были связаны воедино чувством сопровождавшего их холода, ледяной дрожи во всем, во всем, во всем теле и тем, как мир как будто накренился и замедлился, как в кошмаре. Не было слышно ничего, кроме стука крови в ушах и звука, похожего на хлопанье крыльев.

Он видел, как дверь спальни отворилась и вошел Никки. Перед следующей картинкой был небольшой промежуток, и вот Никки стоит посреди комнаты и ищет его. Томми почувствовал, несмотря на холод, что брат думает, где бы спрятаться, и что он застыл, как и сам Томми до этого, и не может принять решения.

Потом Томми зашептал: «Никки, Никки» — и, толкнув дверь шкафа, приоткрыл ее. И Никки быстро залез к нему. Они сжались вместе в темноте, и Никки держал Томми за руку. В этой версии Никки смог вырасти, женился и завел детей.

И была другая версия, в которой Томми испытывал только холод и ничего не сказал.

В этой версии на следующей картинке в комнату очень медленно и спокойно вошел отец, нарезанный щелями в дверце на аккуратные слои. А потом был дробовик. Ничто не двигалось, так что, казалось, между этой картинкой и следующей вообще не прошло ни минуты, и вот на стене кровь, и в полосках от щелей в дверце шкафа. Все это время Томми оставался где был, задержав дыхание, стараясь даже не дрожать, и он видел, как отец обернулся и посмотрел прямо на него, как будто он мог видеть сквозь двери. А после этого ничего больше не было, только ледяной холод внутри и знание, что теперь, что бы он ни делал, он никогда не согреется.

Часть 2