Отцы наши

7

Том проснулся разбитым. Так крепко он не спал уже много лет, но, кажется, во всем мире не хватило бы сна, чтобы снять его усталость.

Доковыляв до кухни, он обнаружил, что Малькольм моет плиту.

— Хорошо спал? — спросил Малькольм.

— Да. Но я все равно уставший. — Он неловко плеснул себе овсянки в миску, немного при этом пролив.

— Я не удивлен.

Малькольм снял резиновые перчатки и убрал чистящие средства в шкаф.

— Мне надо сегодня сходить в магазин, — сказал он. — И Кэти звонила: у нее там полка рухнула, так что я ее починю, раз уж там буду.

— Нужна помощь?

— Нет, я справлюсь. — Том кивнул и понес миску к столу. Он уже проглотил пару ложек, когда Малькольм добавил: — Но от компании не откажусь.

Они отправились через полчаса. Том глядел на пейзаж из окна машины и спрашивал себя, что же он чувствует, но ответа не находил — внутри у него было молчание, как будто вся энергия ушла на то, чтобы признаться. Он обнаружил, что не против такого чувства: это не было умиротворение, но эффект был похожим.

Когда они доехали до восточной стороны острова, начало моросить.

— Ты помнишь, как Никки любил дождь? — неожиданно спросил Малькольм.

Том с облечением понял, что и правда помнит.

— Он пытался вытащить меня с собой на улицу, как только начинался дождь. Странный ребенок.

— Ты предпочитал солнце.

— Конечно. Я был нормальным.

— Никки возвращался насквозь мокрый, и ваша мама была в отчаянии.

Том снова посмотрел в окно на серое море, простиравшееся впереди за пеленой дождя. Бет тоже любила воду. Она любила шлепать по берегу, а он или Никки ее держали. Теперь к Тому возвращались эмоции: в груди возникла тупая, ноющая боль.

— Я никогда не понимал, — промолвил он, — почему он меня оставил в живых. Почему не искал меня? Никки был его любимчиком, а Бет всего-навсего младенец. Почему он пощадил меня, а не их?

— Я не знаю, — ответил Малькольм. — Но не думаю, что это было милосердие.

— Я никогда это так и не ощущал. — Он наблюдал за тем, как меняется пейзаж за окном по мере приближения к Орсэгу, как исчезают холмы и появляются дома. — Я не знаю, как с этим жить.

Малькольм молчал. Наконец, когда уже показалась гавань, он произнес:

— Я тоже. Так и не смог придумать.

В магазине их весело приветствовала Кэти. Потом она убежала на почту, посадив Тома за кассу, с которой он не умел обращаться, а Малькольм занялся полкой. Том оперся на прилавок и стал смотреть, как дядя выпрямляет погнутый кронштейн.

— Думаю, мне скоро нужно уезжать, — сказал он. — Назад на большую землю.

Малькольм на секунду остановился.

— Спешить некуда.

— Знаю. Но я не могу оставаться здесь вечно.

— Почему бы и нет?

Том улыбнулся:

— Из меня вышел бы плохой фермер, Малькольм. И потом, мне нужно с собой разобраться. Нельзя без конца это откладывать.

Малькольм кивнул. Он аккуратно привинтил кронштейн обратно.

— Какой у тебя план?

— Наверное, отправлюсь в Глазго, — сказал Том. — Там должно быть не очень трудно найти работу. Я не привереда.

— Ну. Хорошо. Но все-таки спешить некуда, так ведь? Послоняйся тут еще пару дней.

— Да. — Но он знал, что должен ехать. — Приготовим сегодня пасту? Я могу опять сделать грибной соус.

— Хорошая мысль. — Малькольм поднял полку. — Не подержишь другой конец?

Том подошел к нему, и вместе они стали водружать полку на починенные кронштейны.

— Томми, ты слишком задрал свой конец, — сказал Малькольм после нескольких безуспешных попыток. — Так не пойдет.

— Это ты слишком опустил свой, — возразил Том, отчего дядя весело фыркнул.

— Просто чуть-чуть опусти ее, ладно? — попросил Малькольм. — Нет, не так сильно. — И в итоге с легким раздражением воскликнул: — Отойди и дай я сам сделаю! Ты мешаешь больше, чем помогаешь.

Том подчинился и послушно отошел, а через минуту полка была на своем месте.

В этот момент вернулась Кэти. Она осмотрела работу и лучезарно им улыбнулась:

— Как новенькая. От вас, мужчин, бывает иногда толк. Спасибо вам.

— Ну, — сухо ответил Малькольм. — Томми мне очень помог.

Пока Малькольм болтал с Кэти и складывал в корзину продукты, Том поглядел в окно и увидел, как около почты остановилась машина. Когда из нее вылезла Фиона Маккензи, он задумался, а потом предупредил Малькольма:

— Выскочу на минутку на улицу. Скоро вернусь. Он нагнал Фиону у ступенек почты.

— Фиона, — крикнул он, чтобы привлечь ее внимание. От неожиданности она подпрыгнула. — Извините. Я просто… хотел поздороваться.

— Привет, — ответила Фиона довольно холодно, бросив на него короткий взгляд и снова уставившись на дверь почты.

Видя, что она сейчас уйдет, Том быстро выпалил:

— Послушайте, я хотел извиниться за тот вечер. Извините за мою грубость. Это было недопустимо.

Он думал, что Фиона не собирается отвечать, но тут она кивнула и сказала:

— У всех бывают трудные дни.

Том попытался ей улыбнуться:

— У меня их, кажется, немало.

Фиона колебалась. Она наполовину повернулась к лестнице, но затем остановилась и снова на него посмотрела.

— Ты же понимаешь, тут нет ничего личного.

— Да.

— Просто людям трудно тебя здесь снова видеть.

Том взял себя в руки, с усилием кивнул и произнес сдержанно:

— Нелегко ворошить старое. То, что сделал мой отец, — я знаю, это каждого коснулось.

— У нас у всех есть свое бремя, — ответила Фиона. И, нахмурившись, добавила: — Но это правда, что мы все заблуждались на его счет.

— Да.

— И действительно, — продолжала она сухо, — кое-что можно было сделать по-другому.

— Да, — повторил Том. Он тщательно взвесил то, что собирался произнести. — Но правда и то, что виноват только он один.

Он сразу же пожалел о сказанном, потому что Фиона, казалось, вот-вот расплачется.

— Ну, — подтвердила она. — Это правда.

Но Том подумал, что в выражении ее лица было что-то странное. Он попытался утешить ее:

— Я знаю, вы с моей мамой были подругами. Я хотел вас поблагодарить за это. Уверен, она ценила эту дружбу.

Фиона кивнула и поспешила прочь. Том удивился, что она выглядела такой ошарашенной.

Он не хотел сразу возвращаться в магазин и спустился к гавани, радуясь ощущению мороси на лице. Вдалеке сквозь туман он мог различить Джуру. Он вспоминал, как в детстве они с Никки стояли здесь и соревновались, у кого будет больше блинчиков. Обычно выигрывал Никки, но когда получалось у Тома, брат всегда великодушно говорил: «Отлично вышло, Томми. Хороший бросок!»

Том представлял, каким бы вырос Никки.

Он осторожно попытался вызвать в памяти лицо мамы, вспоминая старую фотографию, — это было почти все, что у него от нее осталось. Привлекать к себе все внимание, помещать себя в центр всего — таково было отцовское наследство. Несколько лет назад Том все-таки просмотрел новости. Он читал только пару первых абзацев. И всегда все было посвящено отцу: его предполагаемой любви к семье, его преданности местному сообществу, рассуждениям на тему возможных мотивов и того, почему он «сорвался». А мама Томми была вычеркнута, вместо ее лица были лица других убитых женщин — беспомощной жертвы, замученной святой, беспутной жены, заслужившей свое.

Но Том хотел, чтобы мама вернулась. Он устал от общества отца.

Хотя он и готов был покинуть остров, он знал, что будет двигаться дальше и дальше, но никогда не почувствует себя в безопасности, всегда будет бояться мужчин и не доверять себе самому в отношении женщин. Снова, как обычно, вернулся застарелый страх. Невозможно было убежать оттого, что случилось, — никогда. Он прожил большую часть жизни в шкафу и теперь ощущал себя усталым и зажатым. Он жаждал света и простора. Но снова и снова натыкался на жестокость отца. Кем можно стать с такой-то наследственностью? Невозможно измениться, если тебе не показали других вариантов.

Потом он повернулся и увидел, как дядя выходит из магазина. Малькольм выглядел слегка сутулым и потрепанным в своей старой ветровке. Холщовая сумка Хизер свисала у него с плеча. Он теперь казался Тому таким родным. Увидев племянника, Малькольм улыбнулся, и Том помахал ему рукой. Он сам удивился, с каким облегчением пошел ему навстречу.