Моя борьба. Книга пятая. Надежды

* * *

Мама довела бабушку до кровати, раздела, расчесала ей волосы и помогла надеть ночную сорочку, а я все это время читал антологию Кортасара, мою очередную любимую книгу, и старался не смотреть в их сторону. Не только потому, что бабушку уже раздели, а еще и потому, что занималась этим мама, и занятие это выглядело чересчур интимным, дочь ухаживает за своей старой матерью, для моих глаз эта сцена не предназначена, поэтому я не отрывал взгляда от книги, пытаясь ею наполниться.

Это было нетрудно, все пространства в ней были открыты, одно перетекало в другое, вдруг удивительным образом объединяясь. И не только пространства, но и персонажи, обычно замкнутые на себе, неожиданно раскрывались и превращались друг в друга. Человек, который разглядывает аксолотля в аквариуме, сам превращается в аксолотля, который смотрит из аквариума на человека. Пожар из древности перекидывается на современность. А следом происходят и другие странности. Некоего мужчину внезапно начинает рвать кроликами, и это становится проблемой, почти катастрофой: вскоре съемная квартира уже кишмя кишит маленькими белыми кроликами.

Мама пожелала бабушке с дедушкой доброй ночи, вышла и закрыла раздвижную дверь.

– Кофе не хочешь? Или для тебя уже поздновато? – спросила она.

– Почему, давай выпьем кофе, – сказал я.

Новеллы мне очень нравились, но сам так писать я бы не смог, не хватало фантазии. У меня фантазии вообще не было, все, что я писал, опиралось либо на действительность, либо на мои впечатления от нее.

Хотя новый роман будет другой.

Я ощутил дуновение радости.

Он будет чудесный. Некие загадочные персонажи, возможно ангелы, записывают человеческие беседы и размышляют над ними.

Но радость пришла не одна – она потянула за собой отчаянье, ведь я знал, что не справлюсь. Такую историю мне никогда не написать.

Мама принесла кофейник и две чашки, поставила их на столик и сходила за блюдом с нарезанными лефсе[17].

– Боргхильд напекла, – сказала она. – Хочешь?

– Спасибо.

Боргхильд – бабушкина сестра, властная и бодрая женщина, жила в отдельном доме на их родовой ферме. Здесь, в деревне, она готовила свадебные угощения, знала рецепты всех традиционных блюд и все о своем роде – и об умерших, и о живых. Мама всегда была привязана к ней, а сейчас, когда они жили рядом, особенно.

– Как ты, Карл Уве? – спросила мама. – Ты почти целыми днями молчишь. На тебя не похоже.

– Возможно, – согласился я, – но у меня все неплохо, честно. Разве что в академии тяжеловато.

– А что именно тяжело?

– Такое чувство, будто я до их уровня не дотягиваю. Хуже пишу, вот и все.

– Тебе всего двадцать, не забывай, – сказала мама.

Я взял кусок лефсе и в два укуса с ним расправился.

– Девятнадцать, – поправил я, – но я же там учусь именно сейчас. Может, когда мне станет двадцать пять, все будет лучше, но что толку думать об этом сейчас?

Мама разлила кофе по чашкам.

– И еще я влюбился, – добавил я, – наверное, поэтому особо и не разговариваю.

– Это ты осенью с кем-то познакомился? – Мама поднесла ко рту чашку, не сводя с меня глаз.

– Я с ней на Пасху познакомился, когда приезжал к тебе в гости. Мы тогда всего один раз и виделись. Потом переписывались, а сейчас встретились уже в Бергене. Она изучает психологию. Родом из Каупангера. Моя ровесница.

– Но романа у тебя с ней нет?

Я покачал головой:

– В том-то и дело. Я не уверен, что ей этого хочется. Я тут немного облажался… И потом… Ну да, теперь ничего не происходит.

Из соседней комнаты послышался храп, похожий на рычанье. Следом кашель.

– Наверняка все уладится, – сказала мама.

– Возможно, – ответил я, – посмотрим. Но в целом все неплохо. Квартира у меня хорошая, и вообще мне в Бергене нравится.

– Я через несколько недель, может, заеду вас навестить, – сказала мама, – я еще хотела с бывшими однокурсницами встретиться. С Герд, помнишь ее?

– Да, конечно.

– Знаешь, я подумываю снова взяться за учебу. Может, в аспирантуру поступлю. Но вопрос упирается в деньги, да и на работе придется брать отпуск.

– Да, – отозвался я и взял еще кусок лефсе.