Манглабит Варанги

Глава 4

Очередной день службы манглабита пролетел незаметно, насыщенный делами и заботами — утренней сменой стражи и последующей проверке бдительности постов, а также в подготовке дворцовых казарм к переселению в них славянской сотни. Ведь большинство русичей из варанги предпочитают жить вне казарм, многие из них завели семьи в городе; кроме того, охраной Вукалеона ранее ведали кувикуларии и виглы — ночная стража. Однако с постройкой Влахернского дворца гвардейцы этих тагм были переведены в новую резиденцию базилевса. Тем более, что за ними остался закреплен и огромный комплекс «Большого дворца», расположенного рядом со Святой Софией… Там варанги и этериоты «старых» гвардейских тагм несут службу вместе.

Только после вечерней проверки постов стражи Роман выдохнул чуть свободнее. Да, впереди его ожидает бессонная ночь и еще несколько дежурных обходов, однако иные заботы можно смело позабыть до следующего дня… Предоставленный на время самому себе, манглабит спустился к дворцовому причалу — и с легким вздохом сел на ступени подле искусно вырезанные мраморных статуй, изображающий быкольвов. Собственно, от них и пошло название дворца — Вукалеон… Ступени, ведущие с причала, уходят в самое море. Самсон не раз задавался вопросом, где именно они обрываются — или же мастера греки каким-то чудом сумели довести их до самого дна малой гавани? Во время ночной стражи Роман нередко спускался к причалу, чтобы умыться студеной в декабре морской водой — а дурачась, он пару раз делал несколько шагов вниз, погружаясь в море по колено. Но и только — снять с себя броню во время службы не представляется возможным. А упади гвардеец в воду в чешуйчатом панцире локика сквамата, мгновенно потянувшим бы его на дно, так сотник и вовсе утонул бы!

Еще Роман очень любил полюбоваться закатам на море в ясную погоду — когда багровый, цвета императорского порфира диск солнца касается морской глади, чтобы всего несколько мгновений спустя скрыться от глаз людских… Впрочем, сегодня к вечеру солнце скрыли облака — а к закату они сменились черными свинцовыми тучами, нависшими над самой головой… И несущими, как видно, заряд снега. Но было и еще одно зрелище, любимое Самсоном — а именно тот миг, когда на ближнем к дворцу маяке, высящемся в паре сотен шагов от Вукалеона, огромной свечой вспыхивает пламя!

Удивительно, но оно никогда не пугало Романа, никогда не напоминало ему о пожаре под Диррахиумом…

Вот и сейчас манглабит замер, ожидая появления первых языков огня на вершине маяка. Но едва слышный шорох над головой и справа гвардейца насторожили сотника, заставив того мгновенно собраться и изготовиться к бою. Это ведь Восточный Рим — и даже убийства базилевсов в их собственных покоях не являются чем-то из ряда вон выходящим! Но когда Роман обратил свой взгляд на источник звука, то успел заметить лишь край пурпурных одежд в окошке выступающего к морю балкона. Как кажется, их носитель не захотел разделить с Самсоном созерцания вспышки пламени на маяке…

Сердце манглабита невольно начало биться чаще, разгоняя по жилам кровь — ведь ныне только одному человеку в Вукалеоне дозволено носить царский пурпур…

Совершенно позабыв о маяке, на вершине которого как раз расцвел диковинный цветок пламени, отражающийся от начищенных до блеска бронзовых зеркал, Роман неподвижно замер. При этом манглабит бессильно сжимал и разжимал кулаки, не отрывая свой взгляд от балкона… В груди Самсона все словно замерло от пришедших на ум дерзких мыслей о признании — а конечности стали ватными, непослушными… Русич хотел сделать шаг ко входу во дворец — и не смог, буквально слыша, как тяжело забилось в груди его сердце…

Сердце влюбленного мужчины, не решающегося признаться в своих чувствах просто потому, что с той необыкновенной женщиной, ставшей причиной его душевных терзаний, манглабита разделяет огромная пропасть… Кто он — а кто она⁈ Всего лишь сотник варанги на службе базилевса, не властный над собой и своей судьбой. Сегодня Роман в столице — а завтра вновь отправят в Вифинию или в Эпир, или отбивать Родос у сарацин…

А она? А она — Мария Аланская!

…Роман впервые увидел супругу императора Михаила Дука, когда ему исполнилось всего восемь лет — а красавице царевне, венчающейся с мужем на царство, уже восемнадцать. Сидящий на могучих отцовских плечах мальчик разинул рот от восхищения, завидев в соборе Святой Софии высокую и стройную, как кипарис девушку с рыжими, вьющимися волосами, убранными под золотую стемму… Кожа горянки — дочери грузинского царя Баграта и аланской царевны Борены — оказалась белоснежной, как девственный снег на горных пиках! А правильные черты лица ее дышали каким-то необычайным внутренним благородством… И согревающим душу теплом.

Будущий Самсон конечно же влюбился в красавицу-василиссу, супругу базилевса — также, как и десятки иных мальчишек, коим посчастливилось увидеть Марию Аланскую воочию. И естественно, это была детская, совершенно неосознанная влюбленность, забывшая и переменчивая, как ветер в море… Но будучи уже развитым, привлекательным юношей — и кандидатом в гвардейцы! — Роман предпочитал общаться именно с рыженькими девушками, избаловавшими довольно-таки заносчивого парня своим вниманием. А потом… Потом была битва при Диррахии, затем Вифиния, затем Левунион — и практически сразу переброска на Лесбос, долгая осада крепости и яростная сеча с сарацинами. Несколько лет огрубевшего душой, заматеревшего воина не было дома — не было рядом и той спутницы жизни, с которой Самсон мог бы, да и захотел бы разделить судьбу.

А потом манглабит варанги вернулся в Царьград, получил назначение в стражу Вукалеона… И вновь встретил Марию Аланскую — впервые посмотрев уже бывшей императрице прямо в глаза.

В тот миг Роман пропал — окончательно и бесповоротно…

Когда-то молодому Самсону нравилось говорить падким на лесть девушкам о «бездонных колодцах их глаз», «омутах лесных озер». Но именно три года назад, во время короткой встречи с лишенной престола царицей, он наконец-то понял, о чем когда-то говорил. Голубые, с фиалковым отливом очи Марии показались Роману волшебными зеркалами души этой воистину царственной женщины… И их сияющий взгляд обжег его собственную душу, заставив вспоминать о красавице-горянке и во сне, и наяву.

С тех самых пор манглабит не мог смотреть ни на молодых, гибких и смешливых гречанок, ранее волновавших его сердце, ни на зрелых вдов, чьи роскошные формы разгоняли кровь гвардейца. По сравнению с ней… Да не могло быть даже никакого сравнения с ней! Один невольный взгляд ее, направленный на русича из-под высоко поднятых, золотистых бровей согревал душу Романа. Одна светлая улыбка ее заставляла Самсона восторженно замирать… Опьяненный счастьем, он возвращался домой, если удавалось хоть немного поговорить с Марией — перебросившись парой пустяковых, ничего не значащих фраз. А в те мгновения, когда он украдкой смотрел вслед горянке, двигающейся с грацией охочущейся рыси, манглабит испытывал особый трепет — так, словно вся кровь его обратилась в жидкое пламя, в греческий огонь!

Роману казалось, что эта волшебная женщина нисколько не изменилась с тех самых пор, когда он впервые увидел ее во время венчания на царство. Хотя нет… На его взгляд, она стала еще краше! Единственного сына императрицы вскормила кормилица, как это и принято у ромейской знати — и ныне грудь горянки округлилась, налилась притягивающей мужской взор тяжестью… В то время как осиный стан ее остался все столь же тонким. И царственная стемма василиссы больше не украшает чело Марии — так что теперь роскошные рыжие волосы грузинской царевны огненным водопадом ниспадают на ее плечи… Или же убираются в тугие косы, спускающиеся к самой талии.

Ромеи, потомки древних римлян, очень многое знают о сохранении женской красоты — их мази и притирания, сохраняющие кожу цариц девственно гладкой, творят настоящие чудеса! А может, все дело в секретах горянок, привычных умываться талой водой, и питаться без всяких излишеств? Кто знает — но Роману удалось разглядеть лишь несколько мелких морщинок в уголках глаз Марии, хотя на ее век пришлось очень много невзгод, волнений… и потерь.

Никто не спрашивал дочку грузинского царя и аланской царевны о том, хочет ли она выйти замуж за ромейского базилевса — или нет. Еще ребёнком её разлучили с мамой и доставили в Царьград, откуда она практически никуда не выбиралась — разве что в паломничества к православным святыням… А в двенадцать лет, совсем еще девчонкой, ее выдали за двадцатилетнего Михаила Дука. И наконец, в восемнадцать она стала василиссой, супругой базилевса Михаила Седьмого…

Последний, надо сказать, был не самым плохим человеком и мужем — так, например, наследника Константина Мария родила в двадцать один год. Значит, муж берег ее — и не спешил воспользоваться своими правами, пока девушка окончательно не повзрослела… Но при этом Михаил был чрезвычайно слаб как правитель — и все свободное время уделял изучению риторики и написанию стихов. В то время как фактически страной правило его окружение. То самое окружение, что предало базилевса Романа Диогена, отчима Михаила, на поле боя под Манцикертом — открыв туркам путь вглубь малоазиатских фем! То самое окружение, что насильно сослало в монастырь мать Михаила, императрицу Евдокию Макремволитессу. Случилось это, когда последняя воспротивилась коронации Михаила, узнав, что супруг ее Роман выжил… Это погрязшее в невообразимой роскоши окружение базилевса продолжало разорять стратиотов поборами, когда сельджуки захватывали одну за одной фемы в Анатолии — в то время как сам Михаил ничего не хотел делать…

А Мария ничего не могла поделать.

И, в конце концов, случилось то, что должно было случиться — началось восстание, горячо поддержанное стратиотами и простым народом.

Это практически бескровное восстание привело на престол Никифора Вотаниата — бескровное потому, что за Михаила никто не хотел сражаться, кроме варангов. Последние приносили присягу самому престолу — и были готовы сражаться за любого венчанного на царство императора… Но Михаил Седьмой решил не лить кровь в бесполезной борьбе за власть — так что ему милостиво сохранили жизнь и постригли в монахи, сослав вслед за матерью…

А вот Вотаниант, коему на момент захвата власти стукнуло семьдесят шесть годков, решился жениться! И естественно, на Марии Аланской…

Впрочем, вряд ли старец так уж прельстился красотой молодой горянки — скорее он желал сделать свою власть более законной. И Мария согласилась — с условием, что ее единственный четырехлетний сын Константин, венчанный на царство еще в младенчестве, и являвшийся формальным соправителем отца, останется соправителем и нового мужа. Более того, Никифор обещал Марии сделать именно ее ребенка наследником — тем самым василисса надеялась защитить сына, в том числе и секирами гвардейцев-варягов…

Царствование старика-базилевса, увы, было насыщенно восстаниями — которые до поры до времени успешно подавлял его молодой и самый успешный полководец Алексей Комнин. Однако престарелый Вотаниат не сдержал слова и лишил Константина статуса наследника и соправителя. А в качестве преемника бездетный базилевс выбрал племянника Синнадина — хоть и не стал расторгать брака с Марией Аланской.