Манглабит Варанги

Глава 10

Рыцари начали сбиваться в ударные кулаки-«конруа» по отрядам-«знаменам», как только первые всадники миновали границу лагеря. И свое «знамя» Белик был вынужден двинуть вперед — чтобы все норманны могли видеть в голове колонны гордо развевающийся штандарт с красным львом Апулии на золотом полотнище!

— Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах…

Кто-то из крестоносцев затянул церковный гимн — и к изумлению капитана его подхватили вначале десятки, а после и сотни голосов! А осмотревшись по сторонам, Даниил Витальевич с легкой оторопью разглядел в глазах своих соратников быстро разгорающиеся фанатичные огоньки…

Признаться, до недавнего времени норманны казались Белику всего лишь разбойным сбродом, отправившимся сражаться с сарацинами с целью пограбить — и если повезет, осесть на доброй землице. Но теперь, смотря на отрешенные, резко посерьезневшие лица окружающих его рыцарей, до недавнего времени не уличенных им в каком-то особенном благочестии или набожности, Даниил впервые осознал, что воинов первого крестового похода вела на восток не только алчность и буйный нрав…

Но если вдуматься — не обремененные каким-то особым образованием, жители средневековья были гораздо ближе к природе, чем современники Белика из двадцать первого века, благодаря чему мистика была частью их жизни. Ведь достаточно заночевать одну ночь в лесу, под открытым небом, вслушиваясь в голоса ночных птиц и шелест листы над головой, побеспокоенной ветром, вглядываясь в неясные ночные тени… Слыша скрип деревьев да хруст веток под лапками юрких, небольших зверьков, невидимых человеческому глазу — одних только этих впечатлений будет вполне достаточно, чтобы проникнуться мистическим духом средневековья, иначе взглянуть на сказки о леших или русалках!

Впрочем, в одиннадцатом веке все эти «дедовские байки» воспринимались вовсе не как сказки…

В свою очередь христианская вера, принятая воинственными франками, лангобардами, норманнами, валлонами и прочими скандинавскими и германскими племенами, хоть и коренным образом изменила их образ мысли, но не сумела стать единым духовным стержнем, основой их мировоззрения. Десять заповедей нарушались с пугающей легкостью, а страсть к насилию была столь же сильной, как и во времена покорения Западной Римской империи… Но при этом в людях поселился страх перед Господом, стрех перед Божьим судом — и неотвратимой карой за совершенные ими грехи.

Да, пожалуй что поселился именно страх — а не любовь к Тому, кто через Крестные Страдания искупил первородный грех и кровью Своей смыл человеческие грехи. К Тому, Кто пошел на смерть ради спасения людей и их вечной жизни — включая и живших до Него, и родившихся после…

Прожить жизнь с истинно христианской любовью к ближним, помогая им, не переступая заповедей, оказалось под силу лишь некоторому числу подвижников и людей, сумевших отказаться от мирской суеты. Большинство их искали исцеления души и защиты от страстей бренного мира за монастырскими стенами… Но когда папа Урбан обратился со своей красноречивой, убедительной и пламенной речью в Клермоне к окружающим его христианам, среди которых нашлись и высокородные, могущественные феодалы, он дал ВСЕМ им уникальный духовный стимул! Отправься в крестовый поход, освободи Иерусалим от сарацин, соверши этот подвиг не ради славы и богатства — и тогда Господь примет твою ратную службу за истинное покаяние, даруя спасение!

И как ни странно это было принять самому Белику, но люди зажглись этой идеей, зажглись всерьез, включая многих феодалов — к примеру, того же Раймунда Тулузского, присутствовавшего на Клермонском соборе… Впрочем, как всегда, народ понял слова папы Урбана по-своему — и путь крестоносных армий отметился многочисленными грабежами и убийствами. Да, они были связаны в том числе и с логистическими проблемами движения европейских ратей по сопредельным территориям — ибо местное население не спешило снабжать крестоносцев продуктами. Но ведь никто и не готовил запасы провизии с расчетом на то, что они будут продавать их рыцарям! На дворе средневековье — и при недостатке запасов заготовленной на зиму еды простым крестьянам запросто грозит голодная смерть… Однако тут важно понять главное — крестоносцы шли на эти преступления осознанно, считая, что и эти сопутствующие грехи будут прощены, коли они сумеют добиться первоочередной цели и освободят Иерусалим. А умершие от голода после грабежа крестьяне?

Да что значат их жизни, когда славных воинов ведет такая цель⁈

Впрочем, сегодня крестоносцам предстоит сражаться не с крестьянами, отчаянно защищающими запасы заготовленной на зиму провизии — залоге выживания их семей, включая малых деток… Нет, теперь им предстоит встреча с настоящим врагом, с истинным врагом — сарацинами-мусульманами, захватившими Гроб Господень и многие другие христианские святыни! А раз так, то и сражение с ними — Богоугодное дело, и все христиане, павшие на поле боя, тотчас обретут Царствие Небесное! А кто выживет — тот сделает большой шаг к своей цели, к свершению подвига и последующего за ним спасения!

И что более всего поразило Белика, наконец-то осознавшего мотивы крестоносцев — что подчиненные ему норманны, потомки буйных викингов, не так давно принявшие христианство, безоговорочно в это верят…

Когда за оконечностью крепостной стены показалось поле боя между провансальцами Раймунда Тулузского и сельджуками Кылыч-Арслана, капитан мало что сумел различить. Нагромождение знамен над головами сражающихся, спины франкских крестоносцев, уверенно сдерживающих сарацин по фронту — и конных турецких лучников, уже охватывающих воинов графа Тулузы на флангах…

Пожалуй, самая логичная цель для удара норманнских рыцарей!

— Сближаемся шагом! Подходим вплотную, прикрывая коней щитами! Атакуем по моему сигналу!

Конечно, крик Белика вряд ли услышали в задних рядах всадников — но его слова передали по «знаменам», в чем Даниил Витальевич был однозначно уверен. Это уже во время сечи мало кто будет способен что слышать и воспринимать, но сейчас люди ожидаемо собраны перед боем. К тому же норманны наверняка ожидали какого-то напутственного слова от своего вождя…

Судя по гулкому, протяжному реву боевого рога, раздавшегося со стороны турецких конных лучников, враг заметил неспешно приближающееся подкрепление крестоносцев. И следуя на легконогих и невысоких, выносливых степных кобылах, сельджукские стрелки без страха устремились навстречу рыцарям! Пусть вокруг и не «степь широкая», но пространства для маневра между холмистой грядой и городскими стенами Никеи достаточно, чтобы турки могли сблизиться с крестоносцами, а после отступить…

Так что уже вскоре вражеские стрелы раздраженными шмелями загудели в воздухе, падая у самых копыт скакунов следующих впереди всадников.

— Щиты! Прикройте ими коней! Идем шагом!!!

Сам Белик также поднял над головой миндалевидный щит и наклонил его вперед острым концом, подавшись в седле к холке жеребца — так, чтобы широкий верх щита прикрывал грудь и голову наездника, а низ, словно наголовье, лошадиную голову. При этом поводья Даниил Витальевич накинул на левую руку, а правой перехватил витой турий рог… И парой секунд спустя первая сарацинская стрела уже ударила по обтянутым кожей доскам защиты! Впрочем, без всяких последствий для всадника и его коня…

Но между тем, щиты рыцарей неплохо прикрывают норманн только от падающих сверху стрел. Впрочем, и сарацины с дистанции в чуть менее сотни шагов могут достать крестоносцев лишь навесом, посылая степняцкие срезни высоко в небо. После чего те, добравшись до самой высокой точки полета, отвесно падают вниз — жужжа, словно жалящие шершни… Однако, еще немного — и турки смогут бить из составных луков «прямой наводкой», посылая стрелы прицельно, параллельно земле. И вот тогда они смогут ранить и ноги, и ничем не прикрытую грудь норманнских жеребцов… Вопрос лишь в том — рискнут ли сельджуки подпустить крестоносцев шагов так на сорок⁈ И то ведь предельная дистанция прямого выстрела из лука, чтобы стрела ударила точно и убойно — по факту-то же нужно еще меньшее расстояние шагов в так тридцать пять, а то и тридцать…

Рискнули. То ли сарацин успокоил медленный, размеренный шаг лошадей норманнов, то ли они сильно недооценили возможности рыцарских дестриэ перейти на тяжелый галоп и скорость их разгона на коротком отрезке… Да и потом, откуда туркам о том знать — ведь первый же серьезный, масштабный бой крестоносцев и сельджуков!

Так или иначе, немного попятившись назад при приближении конруа норманнов, сарацины вскоре остановились, только чаще и злее посылая стрелы во врага! И воинство Танкреда-Белика уже начало нести первые потери — в основном, правда, ранеными лошадьми. Одна стрела на излете задела круп Вельянтифа, заставив того яростно заржать… Но не смертельно. Кроме того, именно потому, что крестоносцы следуют шагом, потери павших наземь лошадей прошли без последствий в виде споткнувшихся о них на скаку и также полетевших на камни жеребцов следующих позади рыцарей… А ведь на разбеге подобные падения зачастую кончаются тяжелыми травмами наездников!

Но когда Даниил увидел, что сарацины опустили луки, намереваясь открыть прицельную стрельбу по скакунам крестоносцев, он тут же пришпорил Вельянтифа, опустив щит — и гулко затрубил в рог, призывая рыцарей перейти на галоп! Над рядами крестоносцев поплыл его низкий рев, подхваченный вожддями прочих норманнских «знамен» — и рыцари тотчас пришпорили жеребцов, посылая их на врага… Белик на несколько мгновений вырвался вперед — но вслед за ним, словно в погоню, тут же устремился знаменосец с апулийским львом на штандарте, указывая крестоносцам путь! И вся масса только что следующих шагом бронированных всадников ринулись в атаку — примерно с двадцати пяти метров…

Расчет капитана оправдался — сельджуки откровенно прозевали рывок норманнов, промедлив пару мгновений в тот миг, когда дестриэ рыцарей уже устремились вперед! Лишь немногие лучники успели выпустить в упор по одному срезню — большинство же сарацин принялось спешно улепетывать от противника, ища спасения в скором отступлении… Конечно, многие турки тут же развернулись в седле, и принялись стрелять по преследующим их крестоносцам — и кто-то успел даже поразить свою цель. Но все же это была стрельба во время бегства — не очень точная и совершенно не организованная…

Впрочем, несколько десятков норманн полетели наземь вместе с ранеными жеребцами, погибая от тяжелого удара о землю — или же под копытами скакунов своих соратников, неудержимо рванувших вперед.

Но Танкреда-Белика сия чаша миновала…

— С нами Бог!

— С НАМИ БОГ!!!

Увлекшийся преследованием капитан здорово загорелся боем, от всей души проорав боевой клич крестоносцев — на полном серьезе ощущая себя одним из них! Никогда не занимавшийся верховой ездой, он вдруг почуял ни с чем не сравнимое упоение скачкой — когда ветер бьет тебе прямо в лицо, а уже примятая трава под копытами жеребца сливается в сплошной зеленый ковер… По большей степени неосознанно, на чужих рефлексах Даниил повесил на шею рог — и заученно, в одно движение скинул ремень копья с плеча, перехватив древко его в правую руку… Также, плотно уперевшись в заднюю луку седла и вытянув вперед ноги в стременах, он получил дополнительную опору. После чего, чуть согнувшись, сжавшись, Белик словно слился с Вельянтифом в единое целое, крепко зажав копье подмышкой… Зажав его так крепко, чтобы наконечник не «гулял» из стороны в сторону во время скачки, а стойко резал воздух, приближаясь наточенным, сверкающим на солнце стальным жалом к цели — к спине развернутого полубоком врага!