Романов. Том 5

Государь помолчал несколько секунд, вращая ручку между пальцев.

— Каковы наши потери на сегодняшний день по всему мятежу? — наконец, спросил он.

— Общее число со стороны царской армии — восемь тысяч солдат. Со стороны союзных княжеств еще пятнадцать.

— Откуда такая разница? — нахмурился Михаил II.

— Основной урон был нанесен в начале мятежа. Мы оказались не готовы, и основной удар приняли на себя княжества. Сейчас, конечно, никто ими дыры не затыкает, но статистику уже не изменишь.

— Вдвое больше потерь, — вздохнул Можайский. — Нам этого не простят, государь.

Царь замедленно кивнул.

— Ваши предложения? — обратился он к Рюриковичам. — Как будем откупаться от обвинений в намеренном нанесении урона княжествам? Это Рюриковичи убили пятнадцать тысяч их солдат, и среди князей поползут нехорошие настроения. Для них что Хабаровский, что Московский — одна семья. И все мы отвечаем за этот кошмар. Так что предлагаю подумать, чем мы купим верность людей. Еще и княжеского восстания нам не пережить. Один только Демидов чего стоит, с него станется начать разжигать конфликты.

— Много вольницы у князей получается, — недовольно покачал головой Можайский.

Соколов бросил в мою сторону внимательный взгляд.

— Я предлагаю упразднить великие княжества, — проговорил Михаил Викторович. — Лучше пусть сыновья князей забирают себе освобожденные земли, чем очередной Измайлов сядет на престол.

Я сделал вид, что не слышу столь явного намека. О том, что я наследник Демидовых, он не может не знать. А значит, сейчас пытается подкупить меня возможным ростом. В Казанском княжестве же мне ничего не светит. А через меня и его Анна получит прирост земель. Не тот человек Михаил Викторович, чтобы не рассчитывать всерьез меня захомутать. Анна Михайловна без его одобрения в мою сторону даже не взглянула бы.

— Предлагаю не пороть горячку, а все как следует обдумать, — произнес Емельян Сергеевич. — Сперва нужно добить Толстого и потом уже решать.

Государь хмыкнул, глядя вдоль стола.

— Посмотрите, сколько у нас теперь свободных кресел, — произнес Михаил II. — Когда-то крупнейший клан Русского царства, а теперь нас не хватает даже для того, чтобы занять треть мест. У нас просто не хватит верных людей, чтобы передать им великие княжества.

— У нас у всех есть вторые сыновья, — заметил на это Можайский. — И в их верности сомневаться не приходится. Я лично за своих детей готов поручиться головой. А ты что скажешь, Емельян Сергеевич? — усмехнулся великий князь Киевский. — Отдадим Василию Емельяновичу Тверь?

Невский холодно посмотрел на него в ответ, но промолчал.

— Не будем делить шкуру неубитого медведя, — подвел итог государь. — А что касается Василия Емельяновича, то это третий вопрос на повестке дня.

Великий князь Московский сжал челюсти.

— Он невиновен, и пострадавшие рода уже отказались от претензий, — заявил Емельян Сергеевич. — Я лично сегодня говорил с их главами. Между нами нет вражды.

Михаил II хмыкнул.

— Это хорошо, что ты решил одну проблему, — произнес царь. — Но это лечение симптомов, и ты сам это понимаешь. Василий доказал, что недостоин ни высокого звания великого княжича, ни жизни. Он допустил похищение взрывчатки из своей части, не навел порядок среди офицеров. А кроме того, позволил террористу провести акцию в столице. Это измена.

Слово упало тяжело, я со своего места видел, как побледнел Невский. Великий князь Московский едва не покачнулся в кресле.

— Миша, он мой сын! — повысив голос, воскликнул он.

— И тем страшнее его проступок, — кивнул царь. — С великого княжича и спрос великий. Потому слушай мое решение: через три дня на рассвете он будет казнен за измену.

— Нет! — закричал Невский.

— Я не караю невиновных, — холодно продолжил Михаил II, — а за Василием уже достаточно грехов, которых я бы и собственному сыну не простил.

— Нет у тебя сына! — поднявшись на ноги, заявил великий князь Московский. — А нас убиваешь, чтобы себе все царство забрать! Думаешь, не знаю, для чего ты тут распинался про клан?! Помяните мое слово, Рюриковичи, сегодня он забирает моего сына, завтра придет за вашими!..

Но никто его не поддержал, и Невский пошел прочь из кабинета. Его шаги были тяжелы, самого Емельяна Сергеевича заметно шатало.

— В тебе говорит гнев, — объявил государь. — Но я тебя прощу. Сегодня прощу. Но мое терпение не бесконечно, Емеля. Подумай об этом.

Невский обернулся к царю и, сплюнув на ковер, решительно дернул на себя створку, покидая зал.

Грохот дверей еще долго звучал в полной тишине помещения.