Нечаянный тамплиер. Книга 2

Глава 6

После боя оба отряда тамплиеров объединились и тщательно прочесывали долину, раскинувшуюся перед Тарбуроном сразу за сарацинским осадным лагерем, куда крестоносцы согнали половину пленных врагов. В глубине долины вполне могли скрываться уцелевшие в бою и не попавшие в плен враги. Впрочем, особенно прятаться им было и негде. Все в этой долине, где раньше находилось немецкое поселение, было давно разрушено.

От немецкой деревни, называвшейся Генц, остались лишь почерневшие остовы домов, амбаров и других хозяйственных построек, пережившие пожар, устроенный неприятелем. Оливковые рощи сарацины тоже частично сожгли, а оставшиеся деревья вырубили. Они специально применяли тактику выжженной земли, чтобы христиане, если даже и отобьют эту землю обратно, еще долго не могли бы восстановить хозяйства, основной доход которых давали масличные рощи. А ведь для того, чтобы вырастить даже одно масличное дерево до состояния плодоношения, нужно десять, а то и больше спокойных лет, в зависимости от сорта и местных условий.

Внутри сожженных домов лежали покойники, теперь уже почти скелеты с редкими высохшими лохмотьями кожи на белых костях. Трупы принадлежали не только мужчинам, а и женщинам, и даже детям. Сарацины не удосужились похоронить местных жителей, лишь снесли мертвецов внутрь остатков их же домов, да и то не всех. Некоторые все еще лежали среди уродливых пней, оставшихся от масличных деревьев. Глядя вокруг, Григорий вспомнил оживших мертвецов, с которыми ему не так давно пришлось столкнуться возле часовни, и это воспоминание сразу натолкнуло его на мысль, что тот некромант, о котором говорил монах Иннокентий, вполне мог скрываться среди пленных, или же прятаться где-то поблизости.

— Если бы из этих несчастных кто-то остался жив, то они рассказали нам, кто сделал с ними такое. И мы бы покарали преступников. Вот только мертвые говорить не могут, — проговорил Рене Дюрфор, который ехал впереди отряда рядом с Грегором Рокбюрном.

— Все известно. Осталась же свидетельница, выжила та маленькая девочка, Адельгейда, которую я отвез в монастырь на горе Кармель. Она по дороге и рассказала мне все. Это страшная история. И не только мне рассказала, например, граф Ибелин тоже слышал рассказ Адельгейды. И, наверное, потому он сразу проникся мыслью постараться помочь Тарбурону, — сказал Рокбюрн.

— И кто же этот страшный нелюдь, отдавший приказ убивать всех подряд? — спросил Рене.

— Его звали Вальтер Геринг, — поведал Григорий.

— Неужели тевтонец? Как же он мог сотворить такое с собственными соплеменниками? — удивился Дюрфор.

— Немецкий перебежчик из тевтонского ордена, принявший ислам. Бейбарс дал ему имя Селим Аль-Даби и пожаловал хорошую должность, что-то вроде командора всей Галилеи. Этот Вальтер-Селим возглавляет то войско султана, которое разместилось в Тибериаде, — пояснил Родимцев.

— Но, зачем же он проявил такую жестокость? — недоумевал Дюрфор.

— Я думаю, что он выслуживается перед султаном таким ужасным образом. Что же еще? Хочет показать, как ненавидит всех христиан, раз демонстративно убивает собственных соплеменников от мала до велика, — высказал свое мнение Григорий. Потом добавил:

— Посол тевтонского ордена, Вильгельм фон Гетцендорф, который остановился в этой деревне, узнал перебежчика и попытался отговорить его от нападения на мирную деревню, но тщетно. Вальтер Геринг приказал атаковать, а потом распял старика. Среди немцев много очень жестоких людей.

— Не одни они такие. Постоянная война делает многих людей хищниками, — возразил Рене.

Они замолчали. Вокруг деревни само пространство казалось мертвым. Находиться в этом месте не хотелось. Даже сарацины чувствовали невидимую среди ясного дня тьму, незримо присутствующую в долине. И ни одной живой души не пряталось там. Даже вороны там не летали, по-видимому, они уже склевали с убитых все то, что казалось птицам вкусным. Во всех остальных деревенских домах тоже оказались мертвецы. Их вид и запах действовали угнетающе.

Когда поехали обратно, Дюрфор проговорил:

— Значит, если я правильно понимаю, брат Грегор, мы обязаны своим спасением больше Ибелину, чем Монфору?

Григорий кивнул и произнес:

— Так и есть. Именно Жан Ибелин организовал вот эту помощь в виде моего отряда. Граф сам ездил к командору в Кайфас и разговаривал с ним. Уж не знаю, как Ибелин уговорил командора, но как-то уговорил отправить подмогу к Тарбурону. А еще граф и свое войско повел в ночную атаку вместе с моим отрядом. Потому что одни мы, разумеется, мало что смогли бы сделать против целой сарацинской армии. Да и Монфору именно Ибелин заронил мысль, что необходимо атаковать Халеда. Поначалу Монфор хотел ограничиться лишь строительством укрепления на перевале. Он собирался оставить Тарбурон на съедение Халеду. И только уже увидев войско графа Яффы в бою и, по-видимому, сильно опасаясь, что все лавры победителя вот-вот достанутся Ибелину, Монфор ударил с первыми лучами солнца.

— Понятно. Не даром об этом Ибелине ходит слава ловкого политика, отличного переговорщика и мастера компромиссов, — проговорил Рене.

Они проехали мимо развалин водяной мельницы, потом мимо могилы немецкого посла и выехали к сарацинскому осадному лагерю, разбитому на месте руин постоялого двора. Теперь все сарацинские палатки, в которых сидели обезоруженные выжившие бойцы из отряда шейха Сахима, окружала плотным кольцом пехота Монфора. Дальше, за палисадом, на другой стороне ручья начиналось поле боя, на котором трудились похоронные команды, составленные из тех же сарацин, которыми руководили и заодно охраняли от побега легкие кавалеристы-туркополы тоже из войска Монфора. Свой лагерь барон разбил чуть выше по течению ручья, там, где у подножия горного склона начинался кедровый лес. Войско Ибелина занималось пленными, взятыми в лагере шейха Халеда возле водопоя.

Сами же военачальники уже поднялись в замок. К тому моменту, когда туда въехали оба отряда тамплиеров, в Тарбуроне уже вовсю готовились к праздничному обеду по случаю победы. В сарацинском обозе нашлось множество продуктов, которые требовали скорейшего употребления в пищу, пока еще левантийская жара не прикончила их. Например, пока не испортилось свежее мясо, не подгнили овощи и не завяли вкусные травы.

Сержанты и оруженосцы с шутками и веселым смехом разделывали бараньи туши и готовили кушанья на кострах в подвесных котлах, закрепленных на высоких треногах. Другие ставили столы в замковом дворе, в тени башен, сооружая их из досок, установленных на простые козлы и застилая поверх грубой дощатой поверхности пестрыми трофейными скатертями. Вообще-то, по уставу тамплиерам не полагалось принимать участие в светских обедах, но, ради такого случая, никто из них отказаться от участия в торжественной трапезе не смог. Тем более, что гости сами пришли и расположились в замке, даже не спрашивая их разрешения.

Конечно, сначала все они помолились, потом привели себя кое-как в порядок после битвы, умывшись и переодевшись, а затем капеллан Годфруа благословил трапезу. И только потом храмовники присоединились к этому обеду для знатных рыцарей. Простых воинов, даже однощитных рыцарей-наемников, сюда не пригласили. Места за столом, помимо самых знатных сеньоров, распределили лишь для капитанов, баннеретов и представителей влиятельных фамилий из отрядов графа и барона. А братьев-рыцарей тамплиеров пригласили, как дань уважения ордену Храма, бойцы которого сумели удержать Тарбурон и взяли в плен самого шейха Халеда. Барон Монфор за обедом не церемонился, разговаривая в своей манере, не терпящей возражений. Ибелин же взял на себя роль тамады.

— Кому подлить вина? — то и дело спрашивали оруженосцы, выполняющие роль виночерпиев, снующих между приглашенными.

— Наливай еще! — повелел одному из парней с кувшином Бертран де Луарк, который тоже был приглашен, как один из героев сражения, потому что сам Монфор обратил внимание, как славно бился этот высокий рыцарь, не пожелавший надеть шлем. По-видимому, барону сделалось немного стыдно за тот разговор возле маслодавильни, во время которого Монфор пытался уличать Бертрана в мародерстве.

— Достойное вино! — нахваливал Бертран, подставляя красивую трофейную серебряную чарку.

«И когда он только успел прихватить трофеи?» — удивлялся Гриша. Сам же Родимцев не срезал после битвы ни одного кошелька. Ему совсем не хотелось мародерствовать у всех на виду, да и не до того было.

Трофейное белое вино оказалось превосходным на вкус.

— Наши захватили не одну бочку. И зачем только мусульманам вино? На продажу везли, что ли? — удивлялся Бертран, отхлебывая из чарки за победу.

Рядом с ним сидел какой-то толстый рыцарь из воинства Монфора, который произнес:

— Это Белое Галилейское. Лучший сорт. Его запасы в Тибериаде. Так что везли сарацины его с собой, как пить дать. А пьют они не меньше нашего. Только вид делают, что трезвенники.

— Да, вино восхитительное. Даже у нас во Франции только немногие вина могут похвастаться более изысканным вкусом, — поддержал толстяка де Луарк.

— Вы, мессир, давно ли из Франции? — спросил толстяк.

— Не так, чтобы очень давно, всего пару месяцев нахожусь в Святой земле, — поведал Бертран.

— А я живу тут. У меня даже титул есть. Я Амальрик, барон де Бельмонт. Вот только мой родовой замок находится недалеко от Иерусалима в Иудейских горах и давно захвачен неприятелем, — представился толстяк.

— Рад знакомству. Но, я не барон, в отличие от вас. Меня зовут просто Бертран де Луарк. И, хотя наш род считается одним из старейших в окрестностях и даже на всей реке Луаре, но никаких титулов у меня нет. Я младший сын владельца небольшого замка с одноименной деревенькой при нем.

— Это неважно. Мой титул тоже лишь номинальный. На самом деле, я обыкновенный небогатый рыцарь, — сказал Амальрик, и тоже отхлебнул вино.

Вопреки заверениям в бедности, на бароне без баронства красовался атласный синий плащ, скрепленный на груди золотой фибулой с рубинами. Бедняки такие не носили. Было похоже, что он уже немного захмелел. В отличие от светских рыцарей, тамплиеры пили молча и ели мало. Их командиры Рокбюрн и Дюрфор больше слушали, чем разговаривали, а остальные брали пример с них. То, что говорилось сидящими во главе стола владетельными сеньорами между собой, слышно им не было, кроме громогласных тостов, которые время от времени провозглашал граф Ибелин. Потому храмовники невольно прислушивались к разговору Бертрана с Амальриком, которые сидели ближе всех к ним из светских рыцарей. По возрасту эти двое выглядели примерно равными.

Амальрик уже наелся баранины с тушенными овощами и громко отрыгивал. Бертран же больше налегал на вино. Григорий вином не злоупотреблял, а вот местную кухню счел вполне достойной. Из сержантов и оруженосцев получились неплохие повара. Стол был уставлен угощениями. Салаты из овощей, приправленные зеленью и специями, великолепный белый сыр, нарезанный на больших трофейных блюдах из серебра, вкусный суп, выставленный на стол прямо в котелках и напоминающий по вкусу харчо, бараньи ребрышки, зажаренные с баклажанами, фрукты, орехи, виноград и даже трофейные сладости, напоминающие пахлаву. Даже Бертран, который, обычно, пил почти не закусывая, уверял, что никогда еще не ел в Святой земле настолько разнообразно и вкусно.