Нечаянный тамплиер. Книга 2

Глава 10

Напряжение схватки достигло предела. У огромного витязя, вооруженного полутраручным мечом, имелись все шансы победить, если бы не его боевой конь, который раскрыл рот в самый неподходящий момент, яростно пытаясь поймать зубами знамя тамплиеров. И опытный знаменосец немедленно воспользовался этим. Приняв очередной удар меча от всадника на свой щит, он вогнал стальной наконечник древка прямо в пасть вражескому жеребцу. Отчего конь дернулся всем телом и сбросил седока под копыта всех остальных дерущихся, а через мгновение и сам упал сверху, забившись в агонии. Выдернуть знамя обратно не представлялось возможным, его древко лопнуло, а полотнище накрыло морду павшего коня и пропиталось его кровью.

По Уставу ордена Храма, если братья-рыцари наблюдали падение собственного знамени, то имели право отступать. И их кони попятились назад, едва сдерживая натиск атакующих, который, впрочем, тут же немного ослаб, как только предводитель сарацин пал. И это отступление в центре оказалось верным маневром, потому что как раз подоспели рыцари графа Ибелина и надавили на флангах. Вражеский авангард в форме клина быстро взяли в клещи и громили с двух сторон. Оставшись без вожака, сарацины не смогли быстро перестроить собственное построение. Они не выдерживали натиск и начали терпеть поражение.

Вскоре от Тарбурона подошла и конница барона Монфора. После чего яростный встречный бой кавалерии, состоявшийся между холмов, быстро разбился на отдельные схватки. И стало понятно, что побеждают крестоносцы. Сарацинская пехота плелась позади всадников и безнадежно отстала. Едва увидев, что конные витязи терпят поражение, пехотные командиры дали своим бойцам приказ отходить, даже не пытаясь принять бой.

Впрочем, все, что могли сделать пехотинцы в сложившейся ситуации, так это прикрыть своими копьями отступление, а точнее бегство собственной кавалерии, что и пытались осуществить. Впрочем, усилия их оказались бесполезны, потому что христиане не стали гнаться за удирающими остатками сарацинского войска. Крестоносцы просто продвинулись немного вперед по дороге в сторону Тибериады и заняли пустующую сторожевую башню, расположенную на склоне холма в узком месте дороги. В результате поражения, сарацины сбежали и из нее, открыв противнику дорогу к озерному городу.

Утренний бой продлился достаточно долго, а потому завтракать крестоносцам пришлось поближе к полудню. Опять начались скорбные хлопоты с похоронами убитых. А пленных снова отправляли в Акру. За трапезой после боя, организованной у водопоя, командиры совещались. Монфор в который раз пытался убедить всех остальных, что нужно по горячим следам атаковать Тибериаду, ворвавшись в город на плечах отступающего противника.

В конце концов, граф Ибелин, а затем и остальные согласились на то, чтобы выдвинуться в сторону Тибериады, обозначить угрозу осады и посмотреть, что сарацины предпримут в ответ. Заодно предстояло выяснить, сколько вражеских войск осталось оборонять город. В утреннем сражении сарацинская армия потеряла еще полтысячи бойцов убитыми, а самого командующего силами султана Бейбарса в Галилее перебежчика Вальтера Геринга задавил насмерть его собственный конь. Принимая во внимание этот факт, Ибелин все-таки согласился выдвинуться к озерному городу.

Тамплиеры решили организовать собственную разведку. Во второй половине дня, укрывшись в оливковой роще на холме, Грегор Рокбюрн уже наблюдал вдали крепостные стены Тибериады. Городские укрепления располагались на старинных фундаментах еще римских времен на берегу большого озера, Галилейского моря, окруженного горами. Крепостные стены защищали только центральную часть городка.

Замок стоял на прибрежном холмике, окруженный каменными домами. Вокруг городка расположились рыбацкие деревушки, а гладь озера бороздили многочисленные лодочки. Григорий отметил, что неплохо бы обзавестись какой-нибудь оптикой, хотя бы примитивной подзорной трубой. В Италии с конца тринадцатого века, вроде бы, уже научились делать очки. Значит, каким-нибудь купцам из Венеции скоро вполне можно попробовать заказать линзы, чтобы потом из них собрать объектив и окуляр. Но и без оптических приборов Родимцев видел с холма, что возле города разбит немаленький военный лагерь, в котором расположились не менее тысячи сарацин.

— И что же вы думаете, командир? Принес бы нам пользу внезапный рейд в ночи против их шатров? — спросил Симон де Буланже, пожилой знаменосец, который отлично проявил себя в утреннем сражении, убив коня Вальтера Геринга. Этот немолодой опытный воин чем-то напоминал Родимцеву самого себя в прошлой жизни перед тем, как заболел ковидом, а потом нечаянно очутился среди тамплиеров. Григорий проговорил:

— Это трудно сделать. Дальше между нами и городом пространство открытое, а потому подобраться незаметно мы не сможем, да и караулы у них возле всех подходов стоят ближе к городу. Вон, отсюда даже видно, что на всех дорогах останавливают людей и повозки для досмотра.

Положение Родимцева, как командира отряда храмовников, конечно, значительно укрепилось после череды последних сражений. По крайней мере, все братья-рыцари убедились, что он не только не трус, но еще и на самом деле разбирается в вопросах тактики. Хотя, поначалу многие не верили в его компетентность по причине молодости. Симон де Буланже, напротив, один из немногих отнесся к нему благосклонно с самого начала их совместной службы. И Родимцев ценил хорошие отношения со знаменосцем, потому советы столь опытного воина, побывавшего во многих сражениях в местных условиях, нельзя было проигнорировать. Он собирался внимательно прислушиваться к мнению знаменосца.

У знаменосца отряда, согласно Уставу ордена Храма, имелся особый статус. Он, как будто бы, не был явным командиром, но его в бою вместе со знаменем, которое он нес, обязаны были защищать все остальные братья-рыцари. Так что оставалось не совсем понятным, какую должность занимает знаменосец по отношению к командиру отряда. Если капеллан явно претендовал на роль замполита, то знаменосец являлся кем-то вроде начальника штаба. Во всяком случае, пока так решил для себя Родимцев.

Задача у всех братьев-рыцарей была общая и понятная всем им: распространять свет Господа и противостоять сатанинским силам, которые представляли собой сарацинские армии. И все братья-рыцари в отряде могли без колебаний пойти на смерть ради веры, Христа и Храма. Однако, штурм Тибериады представлялся все еще слишком серьезным риском. Один барон Монфор так не считал. Он уже послал половину своих людей для того, чтобы разбить на виду у сарацин осадный лагерь, а потом наблюдать за тем, как в их рядах поднимется паника. На это, во всяком случае, надеялся сам барон. Конечно, Родимцев тоже понимал, что после гибели предводителя и утреннего разгрома значительных сил крестоносцами, войско Бейбарса, засевшее в озерном городе, оказалось ослабленным. Но, уравновешивало ли это риск штурма?

И снова мысли Родимцева возвращались к графу Ибелину. Он не мог понять, как этот умный человек мог после всех споров довериться Монфору? Но, возможно, что граф просто вел какую-то свою игру. В любом случае, Григорий пока не мог понять, чего следует ожидать от этих двоих. Было ясно лишь то, что барон очень хочет заполучить Тибериаду, а граф начал подыгрывать ему из каких-то своих соображений и несмотря на то, что Родимцев предупреждал его воздержаться от штурма этого города.

Впрочем, ситуация уже складывалась несколько по-иному. В той истории, которую помнил Григорий Родимцев, такого поворота событий, как разгром крестоносцами армии какого-то местного шейха, а затем и авангарда наместника Бейбарса в Галилее не припоминалось. Возможно ли, что удача повернулась лицом в сторону крестоносцев? Исключать такое было нельзя, но игра, конечно, пошла рискованная. Григорий был уверен только в своих бойцах. К счастью, все братья-рыцари в его отряде подобрались суровые и с боевым опытом. Такими серьезными рыцарями он всегда себе тамплиеров и представлял. Выпадал из общего ряда угрюмых молчунов, пожалуй, лишь добродушный Тобиас. Но, в бою и он никому из врагов не давал пощады.

— Если Монфор и Ибелин решат осаждать город по-настоящему, а не для видимости, то и мы присоединимся. Но, не раньше, — поведал Грегор Рокбюрн своему знаменосцу.

На что ветеран сказал ему:

— Насколько я понимаю, вы впервые командуете отрядом? Но я вижу, что вы проявляете такую же осторожность, которую проявил бы и я сам, убеленный сединами старик. А потому я выражаю вам свое согласие и доверие.

Это не было похоже на комплимент. Простая констатация фактов. Симон де Буланже заметил, что Родимцев и сам обладает немалым опытом ведения боевых действий. Конечно, ветерану, скорее всего, было весьма странно наблюдать, что молодой брат-рыцарь, который должен бы рваться на подвиги, проявляет вместо этого выдержку, благоразумие и осмотрительность. Но Буланже, кажется, не собирался выяснять, откуда парень нахватался непонятных военных талантов. Возможно же, что он просто гений и вундеркинд? Бывают же люди, вроде какого-нибудь Наполеона, которые с молодости уже неплохо разбираются в своем деле. Родимцев все больше уважал знаменосца. А потому произнес:

— Я ценю ваше доверие, и не собираюсь подводить наш отряд. Мне дороги жизни наших бойцов. И просто так я их на смерть не пошлю, что бы там не затевали Монфор с Ибелином.

— Понятное дело. Никто не должен погибнуть зря, а лишь тогда, когда Господь определит время смерти. Не раньше и не позже. И я верю, что мы не умрем зря, а очистим Святую землю от сарацин, — отозвался знаменосец, глядя вдаль на озерный простор.

Григорий молча кивнул головой. Пока они смотрели с холма на город у озера, верный оруженосец Мансур вызвался проникнуть во вражеский лагерь и все разузнать. Он прикинулся раненым бойцом сарацинской армии, что не составляло труда, потому что в ходе утреннего сражения Мансур действительно получил удар мечом по шлему. Не слишком сильный. Но правая бровь была у него рассечена и кровоточила, а глаз заплыл. С холма они видели, как фигурка парня смешалась внизу на дороге с толпой таких же раненых и отставших, бредущих к сарацинскому лагерю.

Тут примчался сержант и доложил, что прибыли госпитальеры. Грегор Рокбюрн вместе со знаменосцем покинули передовой наблюдательный пост, забрались в седла и вернулись в свой лагерь у водопоя. По дороге они проехали то место между холмами, где утром состоялась битва. Там до сих пор не всех похоронили. Еще кое-где виднелись трупы людей и туши павших лошадей, но похоронные команды делали свое дело, закапывая мертвых прямо там, где смерть нашла их, возле дороги. Если почва попадалась слишком твердая, то тела просто клали в кучи и закидывали камнями, создавая целые могильные холмы вдоль тракта.

Когда они подъехали к лагерю, госпитальеры уже поили коней рядом возле водопоя. Их прибыло не меньше сотни. Но, не все кони были расседланы. Командир отряда все еще находился в седле. Он поднял руку, увидев начальство тамплиеров. При этом выражение лица этого широкоплечего мужчины средних лет оставалось таким суровым, что жест можно было воспринимать не как добрый знак, а в качестве сигнала к атаке. Когда он поднял правую руку, те несколько рыцарей, которые тоже оставались в седлах, следуя за собственным командиром, сразу остановились.