Бастард Ивана Грозного — 2
Читать книгу "Бастард Ивана Грозного — 2"
— Друг, — устало сказал Санька. — Я просто не понимаю, зачем вы мне голову дурите? Или думаете, я в торговле не разбираюсь? Мне-то что! Торгуйте, как хотите, раз так вам разрешено. Вы много другого доброго и полезного для казны делаете. Но зачем врать, что торговля на вас держится?
Фёдор Петрович Абакшин покряхтел и поднялся из-за стола.
— Пойду я, Пётр Никифорович. Спасибо, хозяин, за хлеб-соль, за привет радушный.
— Ты чего? — Нахмурился Санька, но посмотрев на хмурное» лицо купца и на насупившихся остальных купцов, понял, что что-то пошло не так.
Он устал. В совокупности с выпитым усталость так навалилась на него, что голова шла кругом.
— Обиделся? Что я сказал не так? Объясни.
— Ты, я не пойму, то ли отрок, то ли муж зрелый? И вроде правильно говоришь, но правда твоя дюже обидная. Получается по-твоему, что я вор. Государеву казну обкрадываю… Мы, конечно же, дьякам платим, так все платят. Принято так. А то, что продаём втридорога, так, на то мы и купцы, чтобы навариваться. Какая торговля без навару? А терпим сколько? И заграницей и пока с севера рухлядь привезёшь.
Санька махнул рукой.
— Не хотел обидеть! Сказал, то что думаю. Вором не называл. Свои слова пояснил. Считаешь себя обиженным — твоё дело, но повторю: «Обидеть не хотел!» и прошу, сядь, Фёдор Петрович, и охолонь. Научи, объясни.
— Научи-и… Объясни-и… — Передразнил купец, снова садясь за стол. — Сам, говоришь, всё знаешь!
— Я своё знаю, ты — своё, — спокойно сказал Санька. — На то и беседа застольная, чтобы делить хлеб и слова. Не хочешь говорить, давай просто есть и пить.
Купцы переглянулись покачали головой и заулыбались.
— Ловок ты, Александр Мокшевич, политес разводить, вроде как и повинился, а остался при своём, — хохотнул Никляев. — Добрый мёд у тебя, и резкий.
— Я тоже, — усмехнулся Санька, — добрый.
* * *
В заботах и хлопотах по организации ярмарки Санька даже не испытал свою шхуно-бригантину в морских условиях. А потому готовился к отплытию с такой дрожью и трепетом, словно женился и вёл невесту под венец. Чтобы было понятно, Александр мечтал о морских путешествиях под парусом всю свою ту жизнь. И в этой все его помыслы сходились только на парусниках и на море.
Он и на Балтику перебрался только ради того чтобы поплыть по морю далеко. Предаться ветру и волнам и лететь на них, на волнах и ветре, долго-долго.
Грамоты, разрешающей ему путешествие заграницу, у Саньки не было, а путешествия без царского напутствия заканчивались обычно дознанием на предмет измены, если путешественник вернулся. Санька и не хотел никуда за границу, но тут подвернулся случай пройтись морем аж до самой Скандинавии с новгородским гостем. Плохо то, что и за кордоном у капитана, то бишь шкипера, тоже просили проездные документы и если их не было, то человек считался частным лицом. Именно поэтому Александр задержался с выходом в море на пять дней, формируя корабельную «номенклатуру дел».
Он выторговал у одного ганзейского капитана за маленький бочонок мёда чистую корабельную книгу и заполнил её, зарегистрировав корабль в порту приписки Усть-Луга, заверив городской печатью, врученной ему лично царём Иваном Васильевичем. Из липы вырезал дополнение к ней с имитацией текста по трём окружностям, и получилась большая царская печать, похожая на ту, что стоит на грамоте купца Никляева.
Ещё ранее, с целью золочения керамических поделок, они с Мокшей натёрли творёного золота которое пригодилось сейчас, потому что, красный воск на печати Никляева был перемешан с золотой пылью.
Украсить текст вензелями и украшениями Александр может быть и смог бы, но потратил бы на это кучу времени, поэтому остановился на украшательстве скорописи. По мнению Саньки получилось внушительно.
«Мы, великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии самодержец и многих государств государь и обладатель, пожаловали есмя из Коломенского государего человека Александра Ракшая сына Мокшевича за ево к нам службу и за раденье, что он Александр памятуя бога и пречистую богородицу и нашу истинную православную крестьянскую веру и нас великого государя, царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии самодержтца, на реке Москве у села Коломенское учинил кузнецкий двор и наладил литьё пушек и винтовых пищалей. Такоже на реке Луге у моря возвёл крепость Усть-Лугк и тем нам великому государю служил.
И за те ево Александровы службы, и за раденье, мы, великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, ево Александра пожаловали: велели ему в нашем государстве, в Усть-Луге быть в гостех.
Так же есмя его Александра пожаловали: поволили, и с повеления нашего царского величества сказать о том нашим приказным людем, ездить со всякими их товары с весчими и не с весчими в пограничные государства, которые с нами великим государем и с нашими великими государствы в мирном постановлении и в любви. И без повеления нашего и не сказав о том бояром нашим и воеводам, и приказным людем за рубеж никоторые государства без повеления ездити».
Александр любил народные промыслы и долгими зимними вечерами занимался, то резкой шкатулок, то ложек, то плетением и вязанием, то скорняжничеством. И как-то, шутки ради, выписал себе от имени царя Петра Первого «Почётную грамоту», как передовику капиталистического производства. Так что примерное понимание того, как она должна быть составлена, он имел. Ну и плюс грамота Никляева послужила образцом.
Пока Санька создавал свой рукотворный шедевр изящной словесности и готовил корабль к морскому плаванию, новгородские купцы гуляли, просаживая нажитое торговлей.
Санькины кикиморки по своей натуре были обманщицами и искусительницами. И тут Санька позволил им «развернуться» во всей своей красе. В гостинице, корчме и постоялом дворе, принадлежащих городу, служили кикиморки, которые, не только соблазняли приезжих и моряков своей красотой и телом, но и искушали их на денежные расходы. Хороший доход давало казино.
Саньку не заботил «моральный облик» гостей и их карман. Как сказал «товарищ купца Никляева», купец без навара не купец. Вот и Санька, считал себя купцом, торгующим развлекательными услугами. Государь поставил перед ним задачу и он, Санька, её исполнял. Ко дню закрытия ярмарки в городской казне было более пятьсот рублей.
Он оставил вместо себя Выродкова, передал ему городскую казну, а сам вместе с купцами отплыл в Выборг.