Сделай и живи спокойно 3

Глава 8

— Что? И на велосипеде ездить нельзя? — я с возмущением обвёл взглядом всех членов медкомиссии.

— Да, нельзя! — ответил местный хирург(самый большой козёл, по-моему из всех).

— Я бы ещё добавил, что категорически нельзя! — с серьёзной рожей, внёс свою лепту в мой приговор, местный "доктор Менгеле", физиолог то есть.

— Да, вы совсем что ли… — начал говорить я, но был прерван главгадом-хирургом.

— Выйдите из кабинета! Завтра зайдёте за личной карточкой! Справку о нетрудоспособности, выписку, рекомендации и направление на лечение заберите, прямо сейчас, в регистратуре. До ЗАВТРА!

Я, не прощаясь, вышел из помещения. Добрёл до куда было сказано. Взял кучу уже подписанных бумажек и полностью морально убитый вышел во двор больницы.

"Вашу же мать! За что мне это! Я не доктор и ничего в этом не понимаю, но блин! Я здоров! Здоров как бык, бл. ь!" — именно такие мысли были у меня, когда я садился на велосипед. "Эта фигова комиссия отправляет меня лечиться в санаторий. На три недели! Я только что женился! Какие нахрен три недели? У меня, в подвале, оружия на целую роту и печатный станок. Если я это куда-нибудь не спрячу, то мне кирдык и даже лоб зелёнкой мазать не будут, так обойдутся" — продолжил я размышлять.

Одно я вывел из всех этих мыслей. Мне не везёт! Мне перестало вести, как только я согласился поучаствовать в этом задании Собкина. Значит надо ехать к нему, а там пусть он решает — что делать и как всё это исправить? Вот!

В линейный отдел, я зашёл пыхтя, как паровоз "ФД". Гнал на велосипеде выжимая из себя всё. Хотел успокоиться, а получилось что получилось. Удачно или нет, но никто по дороге, к кабинету Собкина, мне не встретился.

Собкин, сначала, меня внимательно выслушал, сбегал за чайником, достал баранки, а потом начал давать советы и успокаивать, одновременно:

— Ну и что такого? Подумаешь санаторий! Съездишь, подлечишься, отдохнёшь и вернёшься назад. А про Ритку не переживай. Люди на фронт уходили сразу после свадьбы и ничего. Присмотрим тут, чтобы к ней никто не подходил. Катька, вон, тоже замуж собралась. Будет с ней по вечерам разговаривать. Конкордия Прохоровна, тоже, женщина не промах. Найдёт занятие твоей супружнице, на три недели. Ехай и даже не думай. Нашёл проблему. Мне бы кто предложил, я бы ни минуты не раздумывал. Хоть отоспался бы и отвлёкся от этих дел железнодорожных.

Я сидел, пил чай и представлял — Рита спускается в подвал, а там…

— Нет! Ну как так-то?! — я аж подпрыгнул со стула, — Как они могут меня куда-то посылать? Порекомендовать могут, я согласен. Но посылать, сразу, вот так… Не понимаю.

Собкин внимательно на меня посмотрел. Подумал. Зачем-то подошёл к сейфу. Открыл этот железный ящик. Достал оттуда стопку листов. Ухмыльнулся и, уже с бумагами, вернулся за стол. Всё также улыбаясь, начал перебирать листки с текстом и говорить:

— Вот смотри. В апреле вышел указ о санаторном и профилактическом лечении. Правительство беспокоится о народе — путёвки оплачивает, теперь, вместе с организацией, где ты работаешь. Люди воевали и никто не хочет, чтобы в мирное время гибли люди от перенапряжения. Надо вовремя отдыхать и лечиться от профессиональных заболеваний. Читай газеты, что ни день, то новый санаторий открывают.

— Это хорошо, — согласился я с лейтенантом, — но мне-то зачем это нужно? Пусть ветеранов посылают или действительно больных людей. Я же здоров! Вон, сегодня, опять, с брёвнышком начал заниматься. Ничего не болит и никакого дискомфорта не испытываю. Лучше вам, действительно, по этой путёвке съездить, в таком случае, чем мне.

Уговоры продолжались ещё минут десять. Потом я сдался. Но с условием, что Собкин, сам всё будет объяснять Рите и Конкордии Прохоровне. Мне такого не надо. Я спокойно пожить хочу. И желательно ближайшие лет пятьдесят. Товарищ лейтенант обещал всё уладить. На этом мы с ним попрощались.

Мимо кабинета Катерины, я не смог пройти. Зашёл. Посидели, обсудили новости. Катя, также как и Собкин, настаивала на моём лечении в санатории. Мотивируя свои мысли тем, что врачам виднее и их нужно слушать. Я через силу вынужден был признать её правоту. Хотя, в душе, у меня всё было против этого. Катя отобрала документы, которые я убирал в нагрудный карман, немного пошуршала листами. Потом заинтересовалась и неожиданно обрадовала, сообщив, что путёвка не имеет временной привязки. То есть я могу ехать лечиться в любое время. Но есть и ограничения. Больничный лист у меня продолжен до тринадцатого сентября — до следующего вторника. Первый раз я такое вижу. Обычно закрывают в пятницу или в понедельник. Но это ладно, мне же лучше. По словам Катерины, в следующий раз мне его должны продолжить, или закрыть, уже в санатории, когда туда доберусь и зарегистрируюсь. Ну хоть что-то в жизни хорошее появилось. Весь под впечатлениями, я высказал всё, что думаю о медицинских работниках — в общем и тех, кто был в медкомиссии — в частности. Почему они мне сразу не сказали, что ехать лечиться надо когда удобно, а не прямо завтра?! Сидели между собой разговаривали, а на меня никакого внимания не обращали. Могли бы хоть одним словом намекнуть. Я что, сам должен, в этой ихней бумажной кухне, разбираться? Интеллигенция — мать иху! Шарикова на на них нету. Этот быстро бы их, на место поставил.

Час за разговорами пролетел незаметно. Мне пора уже Риту ехать встречать. Катя также заметно волнуется. Не знаю почему, но наверное что-то важное. Поэтому я не стал заморачиваться и просто попрощался. И уже выходя в дверь, чуть не стукнулся лбом об товарища Собкина. Он как раз наоборот заходил в кабинет. Минутная заминка и я слышу от него:

— О! Вилор, а я тебя искал! Как знал, что ты будешь у Катерины сидеть. Небось чаи гоняли, пока начальство трудится не покладая рук?

— Вот ведь! — вырвалось у меня, когда понял, что ничего хорошего от этой встречи мне не будет и подумал: — «Надо же, чуть-чуть не успел, а ведь мог смыться потихому».

Лейтенант не стал рассусоливать и сразу попёр в атаку:

— Вилор, а ты ничего не хочешь сказать?

— Это не я! — на всякий случай решил откреститься от любого обвинения. Фик его знает, что этому ушибленному лейтенанту в голову взбредёт, — и вообще он первый начал. Вот!

— Кто?! — в один голос спросили Катя с Собкиным и уставились на меня. Катя, как самая нетерпеливая, переспросила, — Куда ты опять влез?!

— А вы вообще про что? — я продолжил играть непонимание, а заодно начал хлопать ладонями себя по одежде, делая вид, что что-то потерял в своих карманах.

— Нет уж, — лейтенант всё же решил продолжить разборки, — это ты нам скажи! Почему все, когда ищут тебя, звонят мне? Я вообще-то в секретари к тебе не нанимался.

— А! Так это не я, — обрадовался я, — это у них надо спросить, откуда они знают ваш номер телефона. Я тут не причём, потому что не помню, хоть и знаю. А кто звонил?

— Это как? — опять в унисон спросили Катерина и лейтенант.

Пришлось объяснять, что память это штука такая — непонятная и можно много всякого помнить, что не нужно, а можно сразу забыть что-то важное. Минут пять потратил, пока дошло до этих учителей. Сам не понимаю, что я там наговорил. Но вроде отстали. Только Собкин не тот человек, который хоть что-то забывает. Начал меня грузить, по полной программе. Всё вспомнил… даже, про засаду возле тёщиного дома. Хотя я, к этому, вообще никаким боком не причастен. Там ситуация очень необычная — с двойным или даже тройным дном, по словам лейтенанта. Всё хитро переплелось так, что управление МГБ само не знает — радоваться или наоборот печалиться. Перемешались в кучу — уголовники, БХСС и министерство обороны. Мне-то пофиг, но желательно, чтобы от тёщи отстали все!

Я уже собрался уходить, когда Собкин меня опять придержал — вспомнил зачем он сюда пришёл. Вот, блин! А я думал, что он забыл. Зря я надеялся — помнит он всё. В общем отправил он меня к Исиповой. Она, оказывается, всех на ноги подняла, меня разыскивая. Какое-то срочное дело у неё. Лейтенант строго предупредил, что если я не появлюсь у секретаря сегодня, то меня туда доставит Фёдор, на машине и под арестом. Сдаст с рук на руки. Вот уж чего мне не нужно, так это Фёдора в качестве сопровождения. Я лучше сам как-нибудь доберусь. Без этого любителя поговорить о женщинах и новых фильмах. Брр! Как представлю, так сразу куда-то в тихое место хочется, типа пустыни Сахара.

Весь в сомнениях о том, чем мне грозит визит к комсоргу, я не торопился закрывать дверь в кабинет Катерины. Собкин это принял на свой счёт и как бы извиняясь произнёс:

— Вилор, я рапорт на имя Ивана Ивановича Горгонова по спецпочте отправил. Мы с ним немного знакомы. Он должен разобраться в твоём деле. Я тебе обещаю, что награду ты получишь обязательно!

— Спасибо, товарищ Собкин, — задумчиво ответил я и вышел из кабинета.

И это ещё на мою голову! Пока шёл по коридору, вроде всё ничего, а стоило выйти на улицу, как началось. Эмоции навалились, как будто бы молотком меня огрели. Честное слово, чуть ли не истерика началась. Столько всего и сразу обрушилось. Мысли в голове путались, хотелось куда-то бежать, что-то делать, кого-то догонять, кому-то что-то доказывать, а может и морду лица набить. В общем — пинпец полный! А-а-а! Задание от деда, расстрел за то что находится в подвале, лечение в санатории, квалификационный экзамен и теперь ещё Исипова со своими хотелками! Награда? Да на хрям она мне нужна! Мне бы пару дней спокойных, вместо неё. Разорваться я не могу, а делать всё, всё равно надо. Ещё и эта фамилия, что упомянул Собкин. Мне она почему-то кажется знакомой. Не могу вспомнить, но точно уверен, что что-то слышал о этом человеке. Очнулся только после пятого пирожка. Оказывается я пришёл на привокзальный рынок. Где меня узнали, а я по привычке начал набивать желудок. И ведь даже не заметил! Во дела…

Час потратил на то, чтобы найти Татьяну Николаевну. Она такая же неугомонная как Катерина, вечно где-то пропадает. Но нашёл и очень удивился новостям, что она мне сообщила. Дело в том, что слухи, о моём героическом поведении в момент задержания опасного преступника, дошли до кого-то из руководства ВЛКСМ. Те решили это дело обыграть по своему, для поднятия престижа комсомольской организации и соответственно наградить чем-то почётным от СЕБЯ. Но сделали это как-то коряво и, к тому же, ни с кем не посоветовались. Я не большой специалист в таких делах. Поэтому не могу сказать, что и где пошло неправильно. Но результат получился занимательный. Состоялось экстренное совещание ЦК ВЛКСМ, где определились с наградой. Это была "Почётная грамота от ЦК ВЛКСМ", которая тут же была напечатана и запротоколирована в скрижалях комсомольской летописи. А вот дальше всё пошло не так. В МГБ тоже свой хлеб ели не зря. Узнали про это дело и резко настучали по рукам комсомольским вожакам. В общем — грамота есть, а освещать в прессе и по радио это дело нельзя. Короче — делайте что хотите: награждайте, поощряйте, хоть в лобик поцелуйте, но — пока идёт следствие, это не должно стать достоянием общественности — до определённого момента. Когда этот момент наступит — никто не знает. Поэтому мне надо просто съездить в Москву и получить грамоту. Ну и желательно помалкивать по этому поводу. Я же говорю — дурдом полный, хоть и занятный. Ладно, чего уж там, прокачусь до столицы, как только время появится. Может даже послезавтра. Посмотрим, чего сейчас загадывать-то. Кстати, Татьяна посоветовала думать быстрее, потому что неизвестно, что там в ЦК ВЛКСМ творится. А вот комсомолец, награждённый ТАКОЙ почётной грамотой это уже ого-го какой уровень. Всё-таки высшая награда, как-никак, которую может дать эта организация. И ещё Исипова взяла с меня обещание, что как только я соберусь в Москву, сразу же ей сообщить. Будет небольшое поручение. Да и ладно. Времени у меня не осталось совсем. Рита наверное уже ждёт.