Феникс. Начало

Глава 10. Малолетний террорист.

Когда затих визг рикошетов от моих очередей, внизу в темноте подвал упал какой-то металлический предмет и раздались громкие стоны. Сменив рожок в автомате, я шагнул через порог и побежал вниз, по бетонной лестнице, пытаясь рассмотреть, что лежит под ногами, еле различимыми, в зыбкам предрассветном сумраке, темными пятнами. Я склонился над двумя, оплывшими на бетонном полу, человеческими телами. Признаков жизни они не подавали, но я все равно произвел в каждого по контрольному выстрелу. С небольшой площадки, на которой находился я в компании незадачливых боевиков, было два выхода. Вниз вел широкий проход, откуда доносился шум работающих насосов и звук капающей воды. Сверху, под потолком, гудел огромный вентилятор, гоня во внутрь подвала наружный воздух с улицы. Справа на площадке виднелся еще один проем в какое-то помещение, дверь, тяжелая, толстая, с резиновыми уплотнителями, перекрывавшая проход туда, сейчас была распахнута настежь. Слабый уличный свет, падавший сверху, развеять темноту, окутавшую это помещение, был не в силах. Я подошёл поближе и прислушался -шум работы насосов и вентилятора сверху мешал понять, что происходит в темноте. Слева от распахнутой двери торчал электрический выключатель я щёлкнул по нему, в комнате вспыхнула яркая электрическая лампочка, тут же изнутри полетели пули. Когда очередь оборвалась, я сунул за порог ствол и провёл свой ответный «стежок», чуть повыше пола нажимая на спусковой крючок пока боёк не ударил вхолостую. По полу еще, со звоном, катились пахнущие порохом гильзы, я рискнул сунуть за косяк двери старое зеркальце на длинной пластиковой ручке розового цвета, которую внук раскопал в старых вещах своей мамы. В дрожащем отражении я смог разглядеть человека, лежащего на полу, рядом с ним, возле правой руки валялся автомат. Человек не двигался, уронив голову на грудь. Я все-таки решился и шагнул за порог, не отводя ствола автомата от недвижимого тела на полу. От удара пули тело дернулось, другой реакции не было. Наконец, я смог осмотреться. На самодельных металлических стеллажах вповалку лежало оружие, в основном автоматы Калашникова, старые, разных моделей и комплектаций, но все блестели густой оружейной смазкой. Тут же лежало несколько больших ящиков, окрашенная характерной зеленой краской, вызывающий лишь одну ассоциацию — армия. Я не успел потянуться к ближайшему ящику, чтобы посмотреть, что там, но в этот момент на площадке, где я был минуту назад раздался хлопок. Из коридору в комнату влетел клуб белесого дыма, в стену впилось несколько осколков, что залетели в комнату, где я находился, в воздухе завоняло взрывчаткой. Сверху раздались крики, а в моей комнате погас свет — наверное взрывом повредила проводку. Я вставил в приемник автомата предпоследний рожок и присев, осторожно выглянув наружу. Вверху, в чётко очерченным прямоугольнике входа торчало несколько тёмных голов — ребята наверху пытались оценить последствия применения карманной артиллерии. Через пару секунд мои противники решились — на лестницу осторожно ступил темный силуэт. За первым шагнул еще один человек. Очевидно, плохо ориентируюсь в темноте, два человека осторожно, ощупывая ногой каждую ступень, двигались в мою сторону. Оружие в руках у них я не видел, поэтому выпущенное мной пошла чуть ниже, чем нужно, пуля рикошетом ушла вверх. Парни не стали изображать героев и дружно бросились наверх, сверху, в прикрытие, кто-то выстрелил пару раз, пули легли рядом со мной, я, инстинктивно, отпрянул назад. Несколько секунд стояла тишина, только вверху шепотом переговаривались несколько человек. Неожиданно, крутанувшись по инерции пару раз, перестали гудеть насосы, лопасти вентилятора наверху беспомощно замерли, а на улице раздалось несколько громких взрывов, после чего вспыхнула ожесточённая стрельба. Надеюсь, что это полиция наконец пошла на штурм жилого комплекса, иначе долго мне не высидеть. Очевидно, что осаждавшие меня люди пришли к такому же выводу. Они что-то закричали и бросились вниз по лестнице. Впереди бежал человек, стрелявший в мою сторону из автомата одиночными. На предпоследней ступеньке автомат выпал из его рук, человек, как марионетка, у которой оборвались ниточки, сложился под ноги бегущим за ним людям. Два человека, бежавшие вплотную за автоматчиком, попали под туже очередь, и накрыли автоматчика своими телами. Двое, оставшихся в живых, поняли, что до меня добежать не успеют, развернулись и побежали обратно, наверх, в сторону спасительной улицы. Больше меня никто не атаковал. Ещё минут десять вверху звучали выстрелы, но очевидно, сил, обороняющихся было немного, а основное оружие и боеприпасы лежали здесь, в комнате, за моей спиной. Постепенно накал перестрелки стал стихать, потом у входа в подвал раздались команды, какая-то угловатая тень мелькнула в проеме наверху. Силуэт не был похож на местного жителя, я успел крикнуть «Не стреляйте, здесь заложники», когда перед глазами вспыхнули миллион ярких лампочек, а воздушная волна ударила по ушам.

Некоторое время спустя.

— Как ты оказался в подвале? — за моей спиной вновь раздался безжизненный механический голос. Не знаю, кто это был, но это единственный голос, что общался со мной за последние много часов. Остальные люди молча волокли меня куда-то, молча переодевали не знаю во что, молча одевали на меня наручники. В последние несколько часов меня преимущественно молча били. Судя по всему, я находился в каком-то подвале, руки, стянутые металлом браслетов, были стянуты впереди и пристегнуты к чему-то, глаза были замотаны какой-то повязкой, на даже перед зажмуренными глазами плавала тысяча фиолетовых шариков, как будто я очень -очень долго смотрел на электрическую сварку.

Кто-то больно стукнул меня по почкам, после чего, сквозь жгучую боль, я услышал вопрос, задаваемый все тем же механическим голосом.

— Говори, как ты оказался в том подвале?

Я пытался купировать боль и восстановить дыхание.

— Вы идиоты! Ещё раз говорю, уже в двадцатый раз — я заложник! Меня похитили из больницы ночью, привезли в этот подвал. Мне удалось через лоджию сбежать. Когда я прятался во дворе, думая, как оттуда уйти, началась стрельба. Люди побежали к подвалу, я думал, что там укрытие и тоже побежал туда. Я с несколькими людьми забрался в подвал, какой-то мужчина стал открывать дверь. В это время кто-то кинул в подвал гранату, и все умерли, кроме меня. Я увидел в открытой комнате много оружие, и взял со стеллажа автомат, и залег на пороге комнаты, потому что сверху кто-то стал стрелять в подвал…

— Ты стрелял в безоружных людей и убил их.

— Я ничего не знаю про безоружных людей. Я никаких безоружных людей не видел.

— Ты убил два десятка мирных жителей, ты их хладнокровно расстрелял из штурмовой винтовки…

— Ещё раз говорю — я стрелял только в ответ, только в ту сторону, откуда в меня стреляли…

И опять удар по почкам, который заставил меня и заткнулся, наверное, я, по мнению этого механизма, неправильно отвечал.

— Где ты проходил подготовку?

— Какаю подготовку?

— Боевую подготовку.

— Я никакой подготовки не проходил. Только программу средней образовательной муниципальной школы и три года хожу в секцию каратэ при этой же школе.

— Тебя в секции учили стрелять?

— Я стрелял раз в жизни. Меня товарищ на день рождения позвал в стрелковый клуб. Мы там дважды автомат Калашникова разобрали-собрали и я десять патронов выпустил в мишень из него.

— Фамилия и имя товарища.

— Я не помню, у меня после взрывов и пыток голова совсем не соображает, клуб смутно помню, а товарища нет…Ай!

— Ты выстрелил десять патронов, а потом в темноте убил двадцать человек? Ты всё врёшь! Ты понимаешь, что если ты не будешь с нами сотрудничать в проведении расследования, тебе грозит пожизненное заключение? Если ты во всем не раскаешься, тебя будут судить как взрослого преступника. Такое право у нас есть в случаях терроризма и экстремизма. А ты террорист. Ты проник на территорию жилого комплекса и убивал мирно спящих людей!

— Можно вопрос? Ту гору оружия, что в той комнате была, тоже я на себе принёс…

И опять удар. Как же невыносимо больно! Сквозь невыносимое жжение боли я услышал следующий вопрос:

— Рассказывай где ты проходил боевую подготовку?

Смежное помещение.

Два человека за толстым стеклом смотрели, как в комнате для допросов, среди серых безликих стен, два сотрудника служба безопасности в чёрной форме без знаков различия, растянули на столе щуплого человека с завязанными глазами. По сигналу, периодически загоравшегося, светодиода, агенты методично били задержанного в область поясницы.

— Сколько у нас он находится?

— Тридцать восемь часов? Ну что, будем переходить в следующей стадии допроса?

— Нет, нельзя. То, что можно применять к несовершеннолетним, мы уже применили, а он не размяк. Я не думаю, что ближайшие десять часов ситуация изменится. Через десять часов мы отдадим его русской жандармерии…

— Зачем?

— Потому, что мы можем забрать гражданина Союза республик для проведения следственных действий только на сорок восемь часов. И Верховный Комиссар сказал, что не будет выходить на местного Генерального прокурора, чтобы продлить этот срок.

— Но, почему?

— Потому, что если мы не отдадим этого ребёнка русским через десять часов, информация о нем просочиться в прессу, и наша же Эмнисти International нас порвёт и вывернет наизнанку!

— Откуда они узнают?

— Офицер по связи местной жандармерии прямо сказал мне, что они не смогут гарантировать, что информация о задержанном через десять часов не просочиться в прессу. Он мне в прямую этим угрожал.

— Но почему? Этот сопляк такой же террорист, как сотни других. Южанин, северянин — какая разница? Он обычный террорист.

— Ты же начинал в полиции?

— Да.

— В спецподразделении служил?

— Да, в ГСВ — девять, третий взвод егерей…

— Скажи, если бы сопливый мальчишка не дал террористам воспользоваться сотней автоматов и гранат, а также двумя гранатомётами, в то время, когда ваша группа выдвинулась на штурм здания, вы бы отдали этого пацана спецслужбам?

— Конечно нет!

— А почему ты считаешь, что русская полиция делает по-другому? Они конечно не пойдут штурмовать офис комиссариата, но информацию об этом пацане в прессу сольют, и не известно, что будет хуже для нас. Поэтому, если в течение двух часов прорыва в допросе не будет завязывай с ним, приводи его в порядок и передавай его русским.

Я не помню сколько меня ещё били и спрашивали. Время тянулось бесконечно, во рту была сухо, как в пустыне Кара-Кум, а мочевой пузырь, напротив, буквально готов был лопнуть. Мои просьбы дать мне напиться и сводить туалет повисали в воздухе. Два человека, которые были со мной в помещении, продолжали механически лупцевать меня, а человек или машина, что общался со мной, на мои просьбы не обращали ни малейшего внимания. Тогда я махнул рукой на все. Сначала я с огромным удовольствием и облегчением нассал в штаны, а потом, когда пах перестало жечь огнём, я попытался пнуть ногой кого ни будь из моих мучителей. К сожалению, у меня ничего не получилось, но на какое-то время меня перестали колошматить. Мои мучители, с руганью, отскочили от меня, потом долго фиксировали мои щиколотки, притянув их к ножкам стола, зафиксировав меня в позе морской звезды. Я ждал продолжение, но палачи не торопились подходить ко мне, очевидно, наступать в вонючую лужу им не хотелось. Ругались эти ребята без огонька. Когда я третий раз услышал, произнесенное на немецком «вонючий русский свин», прозвучал короткий звуковой сигнал и, как мне показалось, в комнате открылась дверь. Грубые руки отстегнули меня от стола и куда то потащили, стараясь не касаться моих обосанных штанов. В помещении, куда меня в итоге затащили, было чуть-чуть теплее, чем в допросной. С меня сняли наручники, потом сдернули штаны и рубаху, а последней — повязку. Человек в чёрной форме и чёрной маске кинул мне какие-то тряпки и знаками показал на дверь небольшой туалетной комнаты, с унитазом и душем внутри. В моих руках обнаружились два полотенца и какой-то рабочий костюм. Постанывая от боли в спине, я, как смог, привёл себя в порядок. Выходить из ванной комнаты абсолютно не хотелось — я не знал, что ждёт меня за дверью. Дверь распахнулась, и тот же человек в чёрном комбинезоне поманил меня рукой, пришлось выходить. Наручники вновь мне одевать не стали. Тот же человек, подталкивая в спину, сопроводил меня по длинному коридору в помещение, в котором я раньше не был. Внук назвал помещение офисом. Стены были серые, оклеенные, выглядевшими резиновыми, обоями. Из мебели было несколько столов и стульев, на паре столов стояли мониторы, а сбоку, на стене, висел большой экран телевизора. Меня усадили за один из столов и ненадолго оставили одного. Затем в помещение вошли два человека в костюмах, с медицинскими масками на лицах. Один из них бросил передо мной пластиковую папку с парой каких-то листочков и дешёвую одноразовую ручку.