1938: Москва

1938 М-11

В холле «Москвы» Сереброва ждали едва слышный свинг из ресторана, прохлада и аромат сосны, смешанный с запахом ирисов. Июль, в отеле подчеркивают прохладу, которую обеспечивают гигантские кондиционеры, ароматами.

Мосс была уже внутри — с высоким бокалом «техасского чая» (много превращенного в крупу льда, холодный чай, лимонный сок, аккуратный кружок лайма, немного бренди). На соломинке вампирски-алый след губной помады.

— С удачей?

— Вроде того, — проворчала она, отставляя бокал, — Меня сочли за экзотику и потому допустили дикую техаску к звезде на 15 минут. Чертовы европейские снобы… Но я договорилась на эксклюзивное интервью в Хьюстоне — Истомина и Мосс, десять тысяч знаков в «искусстве» и «голова» на первой странице!

— Прекрасно, мисс

— А вы, мистер Сильвер, готовы дать мне интервью? Пусть это не совсем искусство, но за голову одного из асов с мировым именем мне простят небольшое отклонение от моей обычной темы

Серебров внутри себя ощутил нечто среднее между опечаленным вздохом (не забыла и не отвязалась) и уверенным международным жестом (а вот тебе, вместо интервью!).

— Если вы позволите, я предложил бы перенести его на более поздний срок

Она наклонила голову и чуть прищурилась.

— Так. Ну а если я предложу вам провести сегодняшний вечер каким-нибудь интересно?

Новомодное увлечение свободных женщин: половая агрессия. Серебров едва удержался от того, чтобы фыркнуть в голос.

Великая война, Великая депрессия и Великая Испанка укоротили не только юбки. Женщины стали хищницами, а пистолет в подмышечной кобуре стал лишь видимым аксессуаром большой перемены случившейся в прелестных головках по всему земному шару.

Куда пропал принцип мягкой женственности «суй», воплощением которого были тайю из Киото? Впрочем, настоящих тайю совсем почти не осталось. Нынче даже миром правит безудержное взбалмошное токийское «цу», вечно гонящееся за модой, экстравагантное и шокирующее — с парижскими и московскими (и даже более экстравагантными) туалетами, запредельной электрической музыкой и дикими «романтическими» историями.

Копируя ее движение, он тоже наклонил голову и сформулировал самый дипломатичный и провокационный отказ, какой мог в данный момент придумать, просто чтобы позлить хищницу:

— Вы дразните меня невозможным, мисс, ведь знаете, что именно сегодня весь мой вечер будет разделен между настройкой триммеров, пулеметными лентами и подбором оптимальных режимов впрыска. Затемно лечу вписывать новую главу в мое собственное интервью Господу. Силовой коммерческий вопрос.

— Ага. Ну что же, значит, вам не повезло на этот вечер, мистер Сильвер

— Согласен

Она со смешком откинулась на спинку кресла.

— Вы, черт побери, ни капли не романтик! — не то раздраженно, не то обиженно бросила Мосс и снова поймала губами соломинку с «техасским чаем».

Серебров неопределенно пожал плечами. Лишнюю любовь к романтике раньше лечили препаратами ртути, а теперь, по специальной схеме — инъекциями, убивающими микробов.

Серебров попросил телефон и стакан томатного сока.

Принесли аппарат на длинном проводе с катушкой. Набрав номер Ходынки, он распорядился начать подготовку А.300 к дальнему вылету, положил трубку и в задумчивости отпил глоток подсоленного сока. Что-то такое болтается в голове, трепещущий хвостик какой-то идеи, и ее надо не только обдумать, но и как можно скорее реализовать, только делать это надо как можно глаже. Осталось понять, что это за идея.

Из задумчивости его вывел металлический щелчок.

Мосс со смехом опустила «Авто-маг» и закрыла объектив.

— Свирепый большевистский ас пьет перед боевым вылетом кровь христианских младенцев! У вас было ну очень сосредоточенное лицо

«Надеюсь, что снимок вышел предельно неудачным, мисс, и у вас черно-белая пленка».

— Ладно, мисс, поскольку я не могу вас оставить без самолета, я предложил бы вам вернуться к «стрекозе» и полететь обратно на Ходынку.

— Принято. Идемте, — она покопалась в кармашке и вытянула монету в мексиканский доллар. В центре техасская надчеканка — одинокая пятиконечная звезда в квадрате.

— Э, нет. Это не деньги, тут это не примут…

Серебров положил два толстых серебряных кружка — два раза по пять десятых.

— Это забавно. Представляете заголовок? «Страна, где деньги — мусор». Техасский доллар, между прочим, берут даже в Лондоне.

— Ну, а курс вы себе представляете?

— Один к двадцати двум, что-то такое

— Именно. А сколько здесь чистого серебра? Уверяю, не меньше чем в британском шиллинге, а в общем-то и гораздо больше. Но в фунте двадцать шиллингов.

Она прищурилась.

— И вы хотите сказать, что торговый обмен с Британией — накачивание британской казны мексиканским серебром?

— Поэтому ваша валюта, привязанная к фунту-франку всегда будет проигрывать, а Британия откормится на Техасе и вскорости сгрызем вашу экономику

Мосс пожала плечами.

— Я думаю, это будет еще нескоро. Уж с Техасом-то точно…

Они прошли через вращающиеся двери (зеркальное стекло, латунные ручки, красное дерево) и, пропустив отъезжающий от Биржи лимузин АМЗ, направились к стоянке.

— Может быть страшновато, мисс… Взлетали когда-нибудь в «Гнилом яблоке» между Крайслер-тауэр и Эмпайр-Стейт? Вот тут будет поуже.

— Я не из пугливых, мистер Сильвер — она захлопнула крышку грузового отсека, — летим. Надеюсь, вечером будет дождь. Эта жара меня добивает

Серебров уперся в хвост и выкатил «стрекозу» на дорожку. В кабину журналистка забралась ничуть не медленнее, чем в прошлый раз, только в этот — продемонстрировав умение легко подтягиваться на руках, ухватившись за торчащий как кость из котлеты замок сложенного крыла.

Сиденья почти обжигали — сказывались несколько часов на солнце. Да, а вот дождя бы как раз не хотелось, взлетать утром после дождя не самое приятное дело.

Так, общий тумблер. Двадцать ампер, заряд… Электропитание в норме. Он прокрутил ручку, разложив крылья, и убедился в том, что вышли оба «солдатика». Радио на 178 — большой плакат посреди стоянки показывал местную частоту аэродрома.

— Малый центральный, я Ходынка А-18-5, прошу взлет

— Принято, ждите, ваш номер два-два-семь.

— Два-два-семь, понял вас, жду команды.

Самолет слегка качнуло, когда после рывка стартера запустился сперва один, потом другой дизели.

— Два-два-семь, это Малый центральный, ваша очередь через три минуты, выходите на полосу старта.

Подрабатывая педалями, Серебров осторожно — стоянка была довольно плотно заставлена — выехал мимо гравийной ловушки на уровень Угловой Арсенальной башни. Сверху Малый Центральный напоминал букву Y, в «развилке» которой стоял собор Покрова на Рву, левый «рог» — основная ВПП, уходящая поверх наполовину снесенных Средних торговых рядов в Зарядье, а правый, включающий бывший Васильевский спуск — узкая второстепенная ВПП с трамплином и спуском к Москва-реке для амфибий. В основании Y сейчас находилась «стрекоза». Впереди готовился ко взлету двухмоторный транспортник АНТ. Потоки воздуха от его двигателей заставляли «стрекозу» нетерпеливо вздрагивать.

— Малый центральный, я два-два-семь, стою в очереди на взлет

— Ждите, вы следующие…

Транспортник опустил закрылки, заревел моторами, гоня назад пахнущий бензином ветер и пыль, и медленно тронулся вперед, мимо Главного универмага. Набирая скорость, он задрал хвост, проскочил самое неприятное место — между стальными башнями, огораживающими храм и половиной бывших Средних рядов (теперь — Московская товарно-сырьевая биржа) и тяжело оторвался от взлетной полосы уже в Зарядье, где она была поставлена на пилоны. С правым креном, обходя ГЭС-1, АНТ ушел на юг.

Получив разрешение, Серебров двинул вперед рукоять газа. «Стрекоза» пошла по полосе, постепенно набирая скорость.

— Оу, какой интересный храм. Прямо как торт со сливками и кучей цукатов — смотрите! Я знаю что там за ним, это Narkomtyazhprom, но что это за церковь?

— Он называется Vassily Blazheny, это в честь местного святого.

Он хотел побыстрее набрать скорость и подняться как можно выше: попасть на легком самолете в поток, взбаламученный мощными двигателями тяжелых транспортных гидропланов, садящихся на Устьинскую прямую или выскочить перед носом какого-нибудь тяжелого «дорнье» или «хьюза» означало пережить несколько очень неприятных секунд.

— Вот черт, жаль, что я спрятала камеру…

— Малый центральный, два-два-семь в воздухе, все в норме, следую на Ходынку

— Принято, два-два-семь, вы снова Ходынка А-18-5, удачи

— Удачи

Серебров развернулся над Замоскворечьем и, вызвав восхищенный хлопок по плечу с криком «вау!», проскочил под Новым Устьинским мостом и левым виражом «обкрутил» Котельнический волькенратцер. Справа-спереди виднелось зеленым ковром с горой измайловского волькенратцера парковое Лефортово, а ближе — Таганский волькенратцер.

— Я уже говорила «жаль, что я спрятала камеру»?

— Кажется да, мисс

— Здесь у вас летать интереснее, чем в Гран-Каньоне! Дома торчат как утесы

Серебров неопределенно пожал плечами.

Он держал курс на Красноселький волькенратцер, ориентируясь по передаточной ветке Павелецкий-Красносельский аэроузел. Справа прошел «Басманный», затем «Красные ворота» — здание было построено в виде огромного куба, в котором был крестом на все четыре стороны света проделан квадратный проход.

— А мы уже летали тут

— Точно так. Это Suschevsky

— Тогда наш баллон для разворота висит вот там?

— Да, это он

Серебров перешел на частоту Ходынки.

— Ходынка, я А-18-5, нахожусь на Бутырском вираже, прошу посадку

— Принято, А-18-5, ваша скорость?

Серебров глянул на спидометр:

— Сто восемьдесят

— Хорошо… Следуйте до Тимирязевского парка, там разворачивайтесь и заходите на посадку на полосу 3.

В ангаре 18 уже шла работа.

Вокруг А.300 суетились техники. На брезентовых полосах, разложенных на полу перед самолетом, были растянуты пулеметные ленты — 300 патронов для каждого «Тула-Шпандау» и по 180 для крупнокалиберных «Березин-Комарицкий». Младший механик, парнишка лет семнадцати, перетирал патроны тряпочкой и периодически проверял посадку в ленте. Оружейник откатывал в сторону свою тележку с зарядными машинками и жестяными патронными коробками. В кабине сидел, сдвинув кепку на затылок, шеф-механик ангара.

«Как его фамилия? Котов. Да, Котов»

Котов периодически щелкал тумблерами, потом высовывался и вопросительно глядел на электронщика в белом халате. Перед тем на стойке стояли вроде органа несколько пультов с перемигивающимися лампочками и загадочно мерцающими экранами осциллоскопов. Судя по молчаливым кивкам с электрикой все было в порядке.

Капоты на носу были сняты, вокруг двигателя ходили двое с табелью и проставляли галочки.

Серебров молча козырнул всем присутствующим.

— А, хорошо что вы пришли. Мы как раз хотим двигатель немножечко погонять, так сказать, своею собственной рукой…

— Минуту…

Серебров подошел к оружейнику.

— Добрый вечер

— Здравствуйте, товарищ летчик