Русская война. 1854

Глава 11

В воздухе висело напряжение. Казалось, что его стало даже больше, чем табачного дыма. Невольно мелькнула мысль, что если в соседней комнате есть дамы, то они нас уже потеряли.

— Допустим… — нарушил паузу Корнилов. — Я мог бы дать разрешение на такую операцию. Часть кораблей на подводное заграждение, часть — на поддержку фортов… Но свободный фрегат все равно найдется.

— Еще три корабля нужны на плавучие госпитали, — напомнил Тотлебен.

— Все равно… «Императрице Марии» всего год, даже под боковым ветром ее непросто догнать, — адмирал вроде бы и соглашался, но в то же время в его голосе звучало неприкрытое сомнение. И что его останавливает?

— Я могу бросить клич среди своих, — подал голос Нахимов. — Добровольцы, которые выберут славную смерть на море вместо суши, точно найдутся.

— Почему сразу смерть? — не выдержал я. — Наоборот, не нужно никаких самоубийственных миссий. Никаких сражений! Просто топить транспорты с припасами. Не надо даже пытаться захватывать ничего.

— Все-таки ты не моряк. Что-то знаешь, но море нельзя понять по книгам, — неожиданно грустно ответил Истомин. И куда делись его недавние живость и веселье? — Черное море закрыто. Через Босфор и Дарданеллы не пробиться даже с боем, в реки морские корабли опять же не зайдут… Можно было бы убрать балласт, чтобы уменьшить осадку, но без него они перевернутся от малейшей качки, и даже так дальше устья пройти не получится.

— Азовское море, — набросил кто-то со стороны.

— Если за рейдером погонится эскадра, то Керчи не выстоять, — покачал головой Истомин.

— Да, в следующем году перед началом большой навигации надо будет обязательно ее укрепить, — кивнул Корнилов.

Я же невольно сглотнул. В нашей истории Корнилов погибнет через месяц, про укрепление прохода в Азовское море никто или не подумает, или не уделит ему должного внимания, и англичане с французами его захватят. А потом будут несколько месяцев грабить все города, до которых смогут добраться. Больше двухсот транспортных барж, участвующих в снабжении Крыма, будут сожжены. А не случись этого… Кто знает, сколько бы еще продержался город?

— Стоп! — я поднял руки, останавливая самого себя и адмиралов заодно. — Почему вы думаете, что преследование неизбежно? Разве парусный корабль не может плавать автономно почти полгода? Да, с базой для ремонта и отдыха было бы удобнее, но опять же: если просто топить купцов и торговцев, а нужна ли она?

— Преследование неизбежно, — улыбка Корнилова получилась грустной. — Один непришедший по графику торговец могут принять за случайность. Два — уже нет. Будут отправлены корабли поддержки, товары станут возить караванами с прикрытием. Можно пройтись по портам Дунайских княжеств огнем и мечом, но наш корабль заметят. Так или иначе, и тогда начнется погоня. Мы сможем уходить только по ветру, враг, скорее всего, отправит паровой корабль. И малейший штиль приведет к тому, что мы встанем, а они нет.

— И нас расстреляют, зайдя с безопасного направления, — добавил Нахимов.

— Если в ближнем бою разницы между старыми и новыми кораблями не так много, — добавил кто-то со стороны, — то в плане маневра пар, конечно, дает явное преимущество.

— А если нам тоже отправить пароход? — спросил еще один голос со стороны.

— Тогда придется забыть про автономность, — тут уже я знал ответ. — Если новые пароходофрегаты могут брать с собой запас угля на пару недель, то переделанные старые порой способны плыть без поддержки всего два дня. Это я про «Ройял Джордж», один из линкоров, что недавно ходил к Санкт-Петербургу… Так что для рейдерства нам нужен парус и только парус.

— Интересная информация, — задумался Корнилов. — Кто бы знал, что «Ройял Джордж» так слаб. Сто двадцать пушек, и в то же время не может уйти дальше, чем на сутки, от базы или кораблей поддержки. На этом можно было бы играть.

— Здесь у нас столь явно слабых кораблей нет, — я покачал головой. — Но… Я понял, что без ветра нас догонят, и поэтому Меншиков никогда не даст разрешение на большое сражение, чтобы не потерять просто так весь флот. Вы тоже так думаете в глубине души, но одним кораблем рискнуть готовы.

— Не рискнуть кораблем… Рискнуть вместе с ним, — Нахимов сверкнул глазами. — В такой рейд в один конец я бы отправил корабль только с собой на мостике.

Мне захотелось выругаться. И как моя идея безопасно пощипать англичан превратилась в самоубийственную миссию? Причем миссию, которую все собравшиеся считают моей идеей.

— А следить за морем? Уходить, если увидите врага? Менять курс ночью?

— Если уходить с обычных маршрутов, можно попробовать, но это агония… Море только кажется огромным. На самом деле здесь всюду глаза, а парус достаточно возвышается над горизонтом, чтобы нас заметили издалека.

— Дым из труб видно еще дальше… — начал я, но сразу понял, что подобные мелочи никого не убедят. Эти люди решили, что готовы рискнуть жизнью, чтобы облегчить судьбу тех, кто примет бой в городе. Решили и не собирались менять свое решение просто так.

— Не надо нервничать, Григорий Дмитриевич, — Тотлебен ухватил меня за руку. — Давайте оставим море тем, кто в нем понимает гораздо лучше нас, и вернемся в большой зал. Дамы уже, наверно, начали скучать.

Меня осенило.

— А вы правильно сказали, Эдуард Иванович, — закивал я. — Каждому нужно оставить то, что он делает лучше других. Вот только пехота лучше нас стреляет и колет штыком, но разве ей будет легче без ваших укреплений?

— Что вы имеете в виду? Можно сделать укрепления для флота? — удивился Тотлебен.

— Не укрепления, но что вы скажете на возможность всегда замечать врага раньше, чем это сделает он? — я постарался найти взглядом отошедшего было Корнилова.

Слова сейчас никого ни в чем не убедят. На слово можно поверить, когда тебе рассказывают о том, что ты считаешь реальным изначально. А вот когда речь идет о совсем новом, о неведомом, тогда раздвинуть границы реальности можно только силой, только самым главным аргументом науки — экспериментом.

Я подбежал к подсвечнику и вытащил горящую свечу, потом схватил сервировочный нож и… Взгляд прошелся по скатерти — не то, слишком тяжелая. Рядом раздался громкий трубный звук — один из моряков высморкался в огромный, похожий на простыню, платок. Точно, у меня ведь есть такой же, Ефим укладывал с утра. Огромный, легкий, чистый шелк — в общем, то, что нужно.

— Григорий Дмитриевич, вы в порядке? — Корнилов с остальными подошли ко мне.

— Сейчас… — я молился, чтобы у меня получилось.

Нужна нитка! Я вспомнил про золотое шитье на мундире и распустил одно из плетений. Теперь сделать три петли. Две больших, чтобы охватить платок сверху и придать ему форму шара, и одна маленькая снизу, чтобы собрать края вокруг небольшого отверстия. Пальцы ловко плели узлы, и, кажется, все остальные тоже заразились моим энтузиазмом.

Я связал остатки нити в паре сантиметров от платка и поставил на них обрезок свечи. Небольшой, чтобы он почти ничего не весил, но в то же время чтобы его хватило для поддержания пламени. Ну же!

— Эдуард Иванович, — я попросил Тотлебена, — вы не могли бы помочь придержать края будущего шара?

— О, так вы решили повторить монгольфьер? — инженер вспомнил французских братьев, по фамилии которых пока и называли все летающие конструкции. — Довольно необычно, но я не думал, что конструкция настолько проста.

— Именно, — кивнул я, а на лице появилась улыбка.

Горячий воздух от свечи начал наполнять импровизированный шар, и я почувствовал, как тот сам стал удерживать форму.

— Что за монгольфьер? — попросил деталей Корнилов, глядя, как созданная мной конструкция оторвалась от наших рук и поднялась на пару сантиметров.

Не под потолок, конечно. Но для изделия из… платка и свечки — сойдет.

— Воздушный шар, — радостно ответил я. — Вот это — простейшая модель. Если вы дадите мне доступ к парусам тех кораблей, что пойдут на дно, мы сделаем из них сразу несколько подобных шаров. Представьте: вы запускаете такого разведчика с корабля, и он поднимается над горизонтом на высоту в сотню метров. Насколько раньше сидящий там наблюдатель сможет заметить любой другой корабль, идущий рядом? От сильного врага можно будет отвернуть в сторону, на слабого напасть! Вы станете невидимым охотником, легендарным Летучим Голландцем!

Я на мгновение замер, задумавшись, а когда появилась легенда о Голландце, но потом местная память подсказала, что эти сказки рассказывали еще в семнадцатом веке. Значит, все нормально.

Я почти поверил, что смог и придумать решение, как уберечь наш рейдер, и убедить адмиралов. В этот самый момент дальняя дверь распахнулась, и ворвавшийся в комнату поток сквозняка качнул шар. Вся конструкция тут же запуталась, платок развернулся, и все рухнуло, словно и не было тут никакого летающего шара.

— Господа офицеры, мы вас заждались, — в дверях стояла та самая девица, которую я уже один раз видел. На шее у генерала Горчакова перед палаткой Меншикова. Она тоже как раз заметила меня, нахмурилась и поджала губы. Кажется, наши чувства друг к другу взаимны, вот только сейчас важно совсем не это…

— Владимир Алексеевич, — я посмотрел на Корнилова, — так что вы скажете?

— Два дня, даю вам два дня, чтобы сделать нормальный шар. Потом покажете мне, и, надеюсь, этот будет уже покрепче, — слова вырывались из адмирала тяжело, медленно, словно каждое из них что-то меняло в окружающем нас мире. А потом Корнилов повернулся к Нахимову. — А вы, Павел Степанович, учтите: если шары Щербачева полетят, то я вас никуда не отпущу. С подобной миссией справится и один из ваших капитан-лейтенантов, так что начинайте думать, кому доверите это дело.

С этими словами Корнилов повернулся ко все еще торчащей в дверях девице и махнул всем рукой, предлагая заканчивать с табаком и делами. Нахимов недовольно нахмурился — кажется, он уже представлял, что мог бы натворить на море под прикрытием летающего разведчика. Возможно, не с одним кораблем, а сразу с несколькими. Я же улыбался. Слова Корнилова прямо говорили о том, что он поверил. Сначала в мою идею, потом в шар. И то ли еще будет!

Вслед за остальными я вышел в большой светлый зал, где помимо моряков было еще около десятка девушек и почти столько же статских. Видимо, те, кто участвовал в подготовке города к обороне. Взгляд скользнул по выставленным бутылкам шампанского и закускам, перескочил на ведущую наверх широкую лестницу, задержался у двери, где показалось несколько присоединившихся к приему пехотных офицеров, а потом… Милый и нежный голос начал перемывать мои кости.

Та самая любовница Горчакова. Белобрысая бестия!