Русская война. 1854

Глава 21

Считаю дни. Я в Севастополе уже больше недели, Меншиков до сих пор стоит вместе с армией у Бахчисарая. Правда, насколько я помню, скоро начнутся дожди, и он вернется в город. Точную дату не скажу, но последовательность, какую это появление запустит — легко.

Сначала будет письмо Николая Первого, призывающего своего командующего действовать активнее. Что характерно, до Меншикова оно дойдет только через две недели, англичане с французами же благодаря своим агентам в Санкт-Петербурге узнают об этом приказе раньше и решат форсировать первую бомбардировку. Совместный натиск с моря и суши город переживет и докажет всем, кто сомневался, что нахрапом его не взять. Именно после этого в Севастополь потянутся высокие гости, подкрепления и… Будет отдан приказ об атаке Балаклавы — первая наступательная операция российской императорской армии в Крыму на этой войне.

В общем, пока его высокопревосходительство не вернулся, время у меня еще точно было.

Вчера вечером мы начали прокладывать три ветки деревянной дороги для доставки снарядов к нашей батарее. По плану по двум линиям пойдет подвоз ядер, по одной будут возвращаться пустые тачки. Камней для насыпи в нужном количестве не было, так что обошлись просто выравниванием дна для окопов снабжения. На это дно уложили короткие балки в качестве шпал, а по ним пустили длинные — почти как настоящие рельсы.

Пришлось помучиться, но в итоге придумали, и как крепить их, и как сглаживать стыки. А вот с дульным тормозом, который я тоже решил сегодня попробовать, вышло не очень. Один выстрел, и затянутую на конце ствола конструкцию просто сорвало. Придется Дмитрию Александровичу еще поколдовать с креплением — сделаем хотя бы одно, проведем тесты. И когда выберем самый лучший вариант, можно будет его и окончательно к стволам прибить. В смысле приварить, но в этом времени это одно и то же.

В общем, утром моряки остались дальше собирать железную дорогу. Я же заглянул к кузнецу, чтобы подкинуть новую работу, а потом вместе с четырьмя пилотами и двумя техниками отправляюсь на пятый бастион. Раз уж Корнилов разрешил взять над ним шефство, я не собирался терять время зря.

По большому счету, мы этот бастион видели уже не раз, так как и сами относились к раскинувшемуся вокруг него узлу обороны. Так, крупная позиция артиллерии, которую мы прикрывали — это редут Шварца, а дальше, ближе к морю, находился и сам пятый бастион, расположенный в здании казармы на границе между парком и кладбищем. Как на корабле, на нем рассредоточили пушки частично внутри башни, частично на верхнем ярусе.

Дальше располагался Ростиславский редут, плавно переходящий в шестой и седьмой бастионы. Восьмой и десятый стояли уже на берегу моря, прикрывая город от вражеских кораблей. Собственно, вот и все укрепления с нашей стороны Южной бухты. С другой стороны стояли бастионы с первого по третий номер и прямо между ними, как основа обороны, укрепления Малахова кургана. Надеюсь, уже скоро мне дадут наладить связь еще и там.

Но пока займемся нашей стороной.

— Получается, что система работает в треугольнике. «Карп», батарея и отряд прикрытия, выдвинутый чуть вперед, — задумчиво повторил за мной лейтенант Шмидт[1]. — Что ж, звучит разумно. И как часто ваш летательный шар сможет подниматься?

— Всегда, — мой ответ очень удивил командира батареи.

— Это возможно?

— С одним «Карпом» нет, — пояснил я. — Но у вас их будет три. Один летает, один готовится к полету, третий запасной. Потом количество запасных постараюсь сделать больше. Пилотов тоже пока будет двое в смену, но курсы обучения работают, желающие есть, так что в ближайшие дни ждите пополнения, и у вас будут глаза в небе двадцать четыре на семь. А пока… Каждый из них готов работать столько, сколько потребуется.

Примерно в таком же ключе прошли разговоры и на самом пятом бастионе, а потом, когда я уже собирался возвращаться на наши позиции, меня нашел встревоженный Лесовский.

— Мичмана Кононенко подстрелили! — выпалил он и замер, словно ожидая моей реакции.

— Он жив? — это был первый вопрос, что пришел мне в голову, стоило вспомнить румяного толстощекого парня, которого я всего несколько часов назад оставил вторым пилотом на нашем участке. Он не из моего отряда, но все равно уже мой человек.

— Да, выстрел попал только в его шар, но вы разрешили на основной позиции летать без каната, и он… — Лесовский как будто не знал, как именно сказать, что случилось.

Пришлось несколько минут выпытывать из него все детали, и только тогда передо мной сложилась полная картина. Мичман поднимался в воздух уже во второй раз, когда меткий выстрел неизвестного француза поразил шар. Вернее, только внешнюю оболочку и задний из внутренних баллонов. Передний остался, из-за чего нос «Карпа» начал задираться, но высоту он удержал. Мичман Кононенко сделал все, как и положено: еще больше сбросил давление шара, чтобы убрать крен, вытянул рули для посадки, повернулся против ветра и запалил ракету… Вот только по какой-то причине загорелся не один, а сразу все четыре запала. Это было видно даже с земли. В итоге «Карп», который в этот момент был больше дельтапланом, чем шаром, ускорился гораздо сильнее, чем должен был, пролетел мимо наших позиций и рухнул на землю где-то между кладбищем и горой Рудольфа, то есть на территории, которая уже была плотно занята нашими противниками.

— Значит, наш секретный шар у врагов. Шар и человек, который умеет его пилотировать, — я сжал зубы и задумался, чем это грозит.

— Полковник третьего отделения Щербачев, твой однофамилец, уже прислал своего человека для расследования инцидента, — добавил Лесовский. — Поручик Зубатов сейчас проводит допросы всех, кто участвовал в проведении и подготовке полета.

После этого я понял, что причин возвращаться стало еще больше. Отдавать своих людей контрразведке я точно не собирался. Поэтому, отправив Лесовского проверить все наши «Карпы», оставленные у Шварца и на пятом бастионе, и на всякий случай отменив все сегодняшние полеты, я поспешил к позиции сводного морского отряда. В голове продолжали крутиться детали инцидента, и мозг периодически цеплялся то за одну, то за другую странность.

На месте меня ждали. Бледный Ильинский стоял рядом с техником, напротив которого на ящике из-под ядер сидел невысокий пухлый офицер лет тридцати. Круглое лицо с яркими почти розовыми щеками, черные подкрашенные усы и ранняя залысина, которая наверняка очень расстраивала этого франта. В том, что он очень следит за своим внешним видом, я убедился, когда разглядел его без единой складочки мундир. При общем фасоне делали его явно вручную из очень дорогой ткани. Золотое шитье тоже было именно золотым, а два Владимира на груди блестели настоящими драгоценными камнями, а не репликами. Словно не на передний край обороны пришел, а на бал к Наташе Ростовой. К счастью для поручика из третьего отделения после того, как мы вчера пошумели, враги на нашем участке пока затаились и старались не показываться ближе километра к нашим позициям.

— Штабс-капитан Григорий Дмитриевич Щербачев, — представился я.

— Поручик Андрей Платонович Зубатов, — франт тут же прервал разговор и повернулся ко мне. — Значит, это вы офицер, который допустил пропажу секретного оружия?

Дополняя уже и так и не особо приятный мне образ, меня оценивающе начали изучать рыбьи выпученные глаза.

— Я офицер, который это оружие придумал, создал и успешно применил, — отмахнулся я. — Лучше расскажите, что вы уже узнали и к какой версии инцидента на самом деле склоняетесь?

Зубатов несколько секунд молчал, потом хмыкнул, но в итоге все же ответил на мой вопрос.

— Сегодня были совершены вылеты в 9:13, 10:05, 11:30, 12:27 и 13:21, — он говорил и сверялся со своим записями. — Первый и второй выход в небо были проведены подпоручиком Эристовым, третий — мичманом Кононенко, потом опять подпоручик и снова мичман. В его второй полет и случилось похищение шара. Я уже получил подтверждение, что пилот во время обстрела не пострадал, так что полет в сторону врага не мог быть случайностью. Думаю, уже сейчас можно уверенно сказать: мичман Кононенко предал отечество и похитил шар в пользу французов, к которым и улетел. Насколько остальные вовлечены в его преступление, еще только предстоит установить, но будьте готовы, что нам придется еще не раз побеседовать.

— Адмиралы Нахимов и Корнилов не дадут таскать с поля боя своих офицеров! — запальчиво возразил Ильинский. Вот вроде бы разумный человек, но как порой честь застилает ему взор, не давая обратить внимание на то, что сейчас действительно важно.

— Уверен, они не станут отказывать мне, когда придет личное подтверждение от главы третьего отдела канцелярии Его Императорского Величества графа Орлова, — Зубатов не сомневался в своих возможностях.

— Вы осмотрели других «Карпов»? — мой вопрос прозвучал как гром среди ясного неба.

Почему-то подобная мелочь показалась всем совершенно незначительной на фоне размаха самого происшествия. И не удивительно, учитывая, что в это время преступления расследовались скорее эмпирически, чем логически. Допросы, перекрестные и обычные, проверка документов — все это уже было, а вот до того, чтобы смотреть на преступление как на систему событий, где есть причины и следствия, еще не дошли.

— Осмотрели, остальные на месте, — Зубатов ответил с иронией.

— Рядовой Голубев, — я отвернулся от поручика и посмотрел на техника, допрос которого резко прекратился при моем появлении. — Вы провели осмотр других аппаратов?

— Никак нет!

— Тогда осмотреть и доложить!

— Вы не много на себя берете, штабс-капитан? — Зубатов начал злиться. Он ожидал противления своим действиям на уровне адмиралов, но вот то, что обычный штабс-капитан посмел возразить сотруднику третьего отделения, причем не в обычной беседе, а когда тот работал, исполняя волю императора — это оказалось уже слишком.

— Отнюдь, — я не собирался ссориться и принялся рассказывать, что именно смутило меня в происшествии. — Разве вы не обратили внимание на все странности в этом якобы похищении?

— Я бы хотел послушать про эти странности, — к нам незаметно подошел Тотлебен, который заглянул на осмотр артиллерии, как мы вчера и договаривались. Немного раньше, правда, но так даже лучше.

— Ну, расскажите, что же странного помимо предательства вашего подчиненного вы заметили? — Зубатов успокоился и усмехнулся.

— Первое — откуда был выстрел, — начал я и, подхватив шомпол от пушки, нарисовал на земле приблизительную карту наших позиций.

— Почему это важно? — спросил Тотлебен.

— Смотрите, — я поставил крест там, где должен был парить шар. — «Карп» находился в этом месте. Ближайшие укрепления врага находятся здесь. Все остальные — дальше. И тогда вопрос: куда должен был положить свою пулю вражеский штуцерник?

— В переднюю плоскость шара, — кивнул Тотлебен.

— А теперь второе: куда попала пуля? — я повернулся к Зубатову.

— Какая разница⁈ — тот снова начал злиться.

— Пуля попала в заднюю часть «Карпа». Причем пробили и внешний шар, и внутренний, — теперь я набросал схему аппарата с двумя закрепленными внутри дополнительными баллонами.