Олигарх

Глава 12

Управляющих наших имений называли бурмистрами. Все они были из наших крепостных.

Бурмистром этого имения был небольшого роста мужичок-боровичок сорокапятилетний Кондрат Иванович. Его с женой Матреной сюда вывели с подмосковного имения.

Осип, старший камердинер родителя, после того как выплыла история с Таней, мною был мною с пристрастием допрошен, а затем два дня расписывал все известные ему подвиги родителя на различных фронтах: заговорщицких, игральных, сексуальных и многих других. Я просто нутром почувствовал необходимость этого знания. Внезапно появилась уверенность, что из этих родительских делишек когда-нибудь придет опасность.

Родительский камердинер похоже был достаточно трусливый и своего покойного хозяина сдал с потрохами. А вот про матушкины делишки не сказал ничего. Упал в ноги и рыдая, начал умолять не пытать его о княгине. Я прикрикнул на него и Осип замолчал.

— Тебе пригрозили вырвать язык если будешь болтать? — наугад спросил я. Осип молча затряс головой, подтверждая мои слова.

— Генерал Бенкендорф? — продолжилось моё гадание.

Осип мгновенно превратился в безмолвную статую, но в глазах промелькнул страх. Похоже сильно его напугали.

— А в её похождениях может быть опасность для меня и сестер?

Статуя сразу превратилась в человека и со снисходительной улыбкой отрицательно покачала головой, закрыв глаза. «И то хлеб», — подумалось мне. Я немного помолчал и подвел итог нашей «беседы по душам».

— Будешь жить в доме на Лиговке. Запомни. Шаг вправо, влево считается побег и расстрел на месте. И запомни, если ты дашь мне даже повод заподозрить тебя в предательстве, болтовне или нерадивости, я тебе не только язык вырву. Тебя будут на части рвать и собакам скармливать. А будешь хорошо и верно служить, глядишь и отработаешь свои грехи, может быть я тебе даже бабу разрешу завести, — Осип в числе прочего написал, что барин ему однажды в качестве наказания запретил жениться и даже интимно общаться с дамами.

Так вот про Матрену Осип написал, что она была одной из крепостных утех родителя и была выдана замуж за сороколетнего вдовца, помощника бургомистра Нарвской мызы. Детей у них поначалу не было, но год назад Матрена родила мальчика, вылитого Кондрата.

Когда появилась эта мыза, Ермолай, один из камердинеров князя, попросил барина вывести в новое имение Кодрата, своего старшего брата и тот стал здешним бурмистром. Уже меня Ермолай попросил отпустить его к брату.

Со своими обязанностями Кондрат справлялся отлично, а самое главное наверное не воровал. По крайней мере Сергей Петрович на него, единственного из бурмистров и управляющих домами, ничего не нарыл.

Вся деревня и дворня собрались на парадном дворе. Впереди стоял бурмистр с женой и дворня, деревенские немного поодаль.

Когда я вышел из возка все дружно начали кланяться в пояс и над двором раздался приветливый гул голосов.

— Ты бурмистр Кондрат? — я наставил трость на стоящего впереди всех мужика, чисто и аккуратно одетого.

— Я, ваша светлость.

— Жалобы, просьбы, предложения есть? — я знал, что жаловаться на своих помещиков крепостному крестьянину нельзя. Но никто не запрещает помещику, то бишь мне самому, спросить есть ли у них жалобы. Естественно крепостные промолчали.

— Пусть расходятся по дворам, а ты давай всё мне покажи.

До самого вечера мы осматривали имение. Претензий к бурмистру Кондрату у меня не оказалось. Господский дом был полностью готов, осталось только до конца его мебелировать, хотя провести ночь в нем или пообедать конечно уже можно и сейчас. Были закончены все основные работы и в других помещениях усадьбы.

А вот в деревне и хозяйственных постройках работ было еще невпроворот. Крепостные сюда были выведены не одномоментно, а в течении нескольких лет, по мере необходимости в рабочих руках на стройке усадьбы. И параллельно строилась деревня. Кроме усадьбы я осмотрел все хозяйственные постройки и несколько десятков крестьянских домов. До хорошего конечно еще было далеко, но в голоде и холоде никто из крестьян не был и все были добротно одеты и обуты.

Больше всего мне понравилась кузница, где заправляли два брата Мефодий и Гаврила. Они были погодками, одному было сорок, другому сорок один год. На двоих у них было пятеро сыновей, которые им помогали. Рядом с кузницей они поставили два больших дома, в которых и жили своими большими семьями. Дома кузнецов были крайними на этом конце деревни, были единственными полностью достроенными и в обоих уже были русские печи.

Печником был дед братьев кузнецов — то же Мефодий. Деду было не меньше восьмидесяти лет, но он был еще крепкий старик и обучал печному делу одного из своих правнуков.

На речке бурмистр хотел поставить водяную мельницу и рядом с кузницей строилась небольшая плотина, предстоящим летом всё это должно заработать.

На Пулковской мызе я долго задерживаться не собирался. Планов на дальнейшую судьбу мызы у меня еще не было. То что я увидел меня вполне устроило, а подготовленные к весне поля навели на интересные мысли.

Нарвскую мызы я наметил посетить в последнюю очередь после поездки в другие имения. Поэтому следующим утром мы отправились в Москву.

Перед отъездом мы естественно пили чай. Буфетчица приболела и её заменила Матрена. Матвей решил посмотреть заболевшею и долго чаевничать не стал. Сергей Петрович почему-то пошел с ним и я с Матрёной остался один. Она пристально посмотрела в спину уходящим и когда за ними затворилась дверь, тихо спросила:

— Ваша светлость, дозвольте сказать, — от волнения по лицу её пошли багровые пятна.

— Говори,— я первую минуту мне подумалось, что Матрена сейчас заговорить о непристойном.

Матрена справилась с волнением и прерывающимся голосом медленно начала говорить:

— Когда к нам на мызу привезли Анисью, меня приставили помогать ей. Барин тут вскорости меня и приметил. Потом, когда девочку у матери забрали, её сначала мне отдали, а уж после увезли к бабке. Когда снег лёг, девочку сюда привезли и велели мне опять за ней смотреть. Она чего-то боялась, сильно плакала и всё бабку звала, — Матрена справилась с волнением, её голос окреп, перестал дрожать и она почти затараторила.

— Перед тем, как всё это случилось, — под словом всё подразумевалось по-видимому 14-ое декабря, — Ермолай приехал и забрал Таню. А барыня, ваша матушка, видать этого не знала. Присылала людей за ней и грозилась запороть меня до смерти. Когда она уезжала, то заезжала сюда, требовала меня. Кондрат спрятал нас с сыном. Так барыня ему все лицо разбила и укатила.

— Зачем ты мне все это рассказала?

— Ермолай велел, — Матрена покорно склонила голову.

— Речь у тебя, Матрена, какая правильная.

— Барин приказали меня с Анисьей грамоте обучить. А потом велел мне книжки читать.

— А как замуж вышла?

— Кондрат меня у барина на спор выиграл, — у меня от удивления глаза наверное на лоб полезли, по крайней мере было такое ощущение.

— Это как так? — буквально выдавил я из себя.

— Ваш батюшка охотником никогда не был, а тут с соседом почему-то поехал. Ну и после промаха соседа сказал, что никто не сумел бы попасть. А Кондрат с тем барином накануне повздорил из-за меткости стрельбы. Ну вот он и сболтнул, что хороший стрелок непременно попадет. Барин взбеленился и говорит ему, стреляй. Ежели не попадешь, на конюшне сегодня же выпороть прикажу.

Я засмеялся, дерзкий мужичишка наш бурмистр.

— А если попадет, тебя в жены попросил? — Матрена еще ниже наклонила голову и еле слышно ответила.

— Да, ваша светлость.

— Всё, ступай. Правильно сделала, что рассказала.

Рассказ Матрены настроение мне не прибавил. Более того появилась зарубочка в голове, зачем Ермолай велел Матрене всё рассказать.

Ничего страшного у приболевшей буфетчицы Матвей не нашел и мы не мешкая, отправились в путь.

Путешествие в Первопрестольную для меня оказалось сущей пыткой. И отнюдь не бытовыми неудобства. Какими бытовыми дорожными проблемами можно удивить водителя-дальнобойщика со стажем тридцать плюс? Правильно — ни какими? Но почти неделю ехать от Царского Cела до Москвы — это песня.

До Новгорода мы доехали за двое суток. Вполне приемлемо, учитывая, что дилижанс ехал от Питера до Москвы четверо суток. Несколько лет уже шла реконструкция старой дороги и до Новгорода дотянули уже новую, вполне современную по меркам 19 века. Новую дорогу уже стали называть шоссе.

Не доезжая Новгорода, я увидел как мужики чистят снег широкими деревянными скребками, некоторые были отделаны металлом. Накануне нашего отъезда в Питере был небольшой снегопад, но ближе а Новгороду была снежная буря и из-за этого пришлось сделать внеплановую остановку.

Я вышел размять ноги и услышал как один из мужиков сказал, обращаясь скорее всего к станционному смотрителю, надзиравшему за работой:

— Эх, жалко, Пантелеич, механизма твоя не работает, — эти слова вызвали неожиданно резкую реакцию одетой в огромный тулуп бабы, судя по всему жены смотрителя:

— Молчи, дурак, тебе лишь бы языком помолоть, — замахала она своими ручищами, оглянувшись на меня.

Слова про механизму меня заинтриговали и я решил выяснить в чем тут дело, тем более задержка в пути, почему бы не проявить интерес.

— Пантелеич, — обратился я к предполагаемому смотрителю, — если я не ошибаюсь, вы здесь станционный смотритель и отвечаете за расчистку дороги?

— Так и есть, барин, — с поклоном, слабеньким блеющим голосочком ответил мне маленький мужичонка. Он похоже с трудом стоял на ногах и ему помогала его жена.

— И что за механизма у тебя есть? — слова мужика меня заинтриговали и мне захотелось узнать в чем дело.

— Полноте вам, барин, слушаете всяких дураков. Нет никакой механизмы, — торопливо ответила мне жена смотрителя, явно пытаясь пресечь эту тему разговора.

Не тут-то было. Тема похоже была животрепещущая, так как все мужики дружно прекратили работу, а один из них разъяснил мне в чем дело.

— Сидор Пантелеич придумал две механизмы что бы дорогу от снега чистить. А ему за это плетей выписали, чуть богу душу не отдал. Сегодня первый день как поднялся. Насилу оклемался, — всё это было сказано в такой болью в голосе, что подумалось что плетей выписали не смотрителю, а рассказчику.

— А где же эти механизмы? Посмотреть хотелось бы, — сказал я, обращаясь к смотрителю. Но ответил опять не он, а на этот раз его жена. Услышав искренний интерес в моем голосе и решив видимо, что на этот раз бить не будут, она решила взять инициативу в свои руки.

— Так ведь приказали, барин, все сломать и сжечь.

— А работало всё? — продолжил я допрос.

— Еще как работало, муж думал за усердие наградят как других рублем, а его наградили плетью и сказали, вам бы подлецам всё не работать.

— И что ничего не осталось? — с большим сожалением в голосе спросил Матвей. Они с Сергеем Петровичем подошли ко мне и слышали весь разговор.

— Чертежи остались, — неожиданно вступил в разговор доселе молчавший герой обсуждаемой истории.

Он распахнул тулуп и из-за пазухи мятой грязной рубахи достал купу мятых листов, которые протянул мне.