Чужие здесь не ходят

– Так и сделаю, – сотник покивал, устало разминая кисть. Улыбнулся: – А что? Пожалуй! А у тебя что за трофей?

– А у меня старый… – хмыкнул юноша, кивая на воткнутый в песок меч. – Или лет ему сто, а то и больше, или кован по старым образцам… как говорит наш друг Кузнечик.

И в самом деле, доставшийся Ермилу трофей выглядел совсем не так, как тот, что ковал новгородец Одята. Матово-серый, с закругленным концом и массивным навершием – кольчужку таким не проткнешь, сильно в руке не повращаешь… Нанес удар – подставил щит… так только. Зато попробуй сломай! Надежный…

– Да уж, разница, – ухмыльнулся Михайла. – Как между «Волгой» и «лексусом»… Однако надо бы раненого перевязать…

– Хочешь сохранить ему жизнь?

– Хочу побеседовать. И, знаешь, так… вдумчиво…

Сотник хищно прищурился и, наклонившись, снял с пояса врага черные, с серебряными узорами, ножны…

Вскоре все было кончено. Большая часть врагов лежала убитыми, только лишь несколько лиходеев смогло сбежать. Прочесав заросли, ратники сняли с дерева обескровленный труп Лудьки и аккуратно положили его на песок, напротив ладьи… рядом с головой Преслава.

– Похоронить бы по-людски, господине…

– По-людски… Вы знаете, где искать тело?

– Господин сотник, там – всё, – вернулись с луга двое парней в серебристых кольчугах.

Михаил обернулся:

– А девы где?

– Добивают… А вон уже – идут…

Из зарослей выбрались девушки. В длинных мужских рубахах, с перевязанными – по всей видимости, кушаком, волосами… Грязные, босые… Но вид боевой! Трофейные пояса, ножи… У Ланы в руках – кинжал с окровавленным лезвием, на плече Костомары – сулица… тоже обагренная кровью.

Сотник прищурился:

– Устали, девчонки?

– Да хоть и устали, – улыбнулась – несмотря ни на что! – Костомара. – Сначала – дела. Потом отдыхать будем… Пока лишь про усадьбу спрошу.

Миша взял вдову за руку:

– Дотла! И почти всех убили… Не знаю, может, и спасся кто… Да ты у нас, в Ратном…

– Нет! – гневно сверкнула глазищами Костомара. Ну и взгляд… волчий! Так бьет молния. Так атакует змея! – Я буду жить на своей земле.

– Но…

– Поможешь людьми – буду благодарна.

– Да будет так! Я сказал! – вскинув голову, торжественно пообещал Михайла. – И вы все – свидетели.

Красотка вдова наконец улыбнулась. Впервые за много дней. Словно солнышко выглянуло из-за сизых грозовых туч. Еще бы… Такими клятвами не бросаются. Сам Михайла-сотник обещал помочь возродить усадьбу! Не простой сотник – боярич из славного рода Лисовиных, что с самими Рюриковичами в родне.

Миша чувствовал, что Костомара-вдова нуждалась сейчас именно в этих словах. Не в утешении, не в чем-то абстрактном, а именно в этом, в обещании конкретной поддержки. В том, что ее разоренная и якобы сломленная окончательно жизнь возродится вновь. Обязательно возродится, и уже очень и очень скоро! Ради этого стоило продолжать жить… Насколько знал Миша, детей у вдовы не было… то есть были, но, как часто случалось, умерли еще в раннем возрасте. Ну, молодая еще – родит. Если захочет. Правда вот, пойдет ли за кого замуж – большой вопрос. Привыкла уже к воле, к самостоятельности, к тому, что сама себе – хозяйка. И не только себе…

Вообще, девчонки держались молодцами! Не раскисали, не ныли, не рыдали, убитые горем… Лишь в глазах застыла ненависть… Ага, вот даже засмеялись! А совсем недавно их… Групповое изнасилование – «толоки» – даже по здешним законам являлось серьезным преступлением, и виновные подлежали наказанию. Отношение же к потерпевшим не выходило за рамки еще племенных, дохристианских еще, представлений, по которым прелюбодеяние грехом не считалось. Главное от женщины что? Рожать детей! Может рожать – молодец, честь ей и хвала. Не может – увы, коротай век в вековухах. Жестоко, да… Такие уж нравы! А вот, к примеру, в то же советское время, как хорошо себе представлял Михаил, изнасилованным девушкам – потерпевшим – пришлось бы ох как не сладко! Не из-за морали, скорей – из-за ханжества. Почему-то считалось, что девушка «сама виновата», что с честной и скромной девой, комсомолкой-отличницей, ничего такого приключиться не может. А раз приключилось, значит, точно ее в этом и вина… Юбку короткую носила, блузку нейлоновую, туфли на каблуках… А если еще и бикини… Да какой же мужик выдержит? Значит, все правильно – сама… Так правда и есть: наденут короткую юбку, и – оп! А потом жалуются, заявления в прокуратуру пишут! А сами-то… На пляже – в бикини! Что и говорить – бесстыдницы! Да-да, именно такая и была в Советском Союзе мораль – ханжеская. Не везде и не всегда, но… большей частью.

Слава богу, в двенадцатом веке таких проблем просто не было. Все общество – за исключением монастырей и части воцерковленного населения крупных городов – жило еще вполне себе патриархальными языческими традициями, лишь тронутыми тоненьким налетом христианства. А язычество ко всему сексуальному относилась вполне себе толерантно. Ну, изнасиловали деву… бывает, случается… Может еще родить? Вот и славно! И замуж еще выйдет, и никто не будет цепляться, тыкать в спину корявыми пальцами да ворчать ханжески – мол, курвища! До всего этого еще… как пешком до солнца.

– Готовить ладью! Ермил… отправь двоих за лошадьми. Пусть скачут по берегу.

– Есть, господин сотник!

Глядя на разбойничью ладью, Миша вдруг вспомнил свою службу на морском сухогрузе: боцмана Петровича, кэпа, Кольку-радиста. Собирались иногда у него в радиорубке, выпивали, выпивали, да, как водится, говорили о работе, о хоккее и – уже потом – о бабах…

– Не понимаю, чего их насиловать-то? – разливая коньяк, искренне недоумевал волосатый «маркони» (так на всех судах именовали радистов). – Вот сойдешь, бывало, на берег – джинсы «Монтана», батничек, магнитофон с «Бони М»! Да все девки твои – сами под ноги валятся.

Ах, Колька, Колька…

Ну да, и такое тоже в Советском Союзе было. Наряду с ханжеством.

Что же касается ситуации нынешней, то хоть в этом плане сотник был спокоен – никто девчонок осуждать не станет. Да они и сами бы не поняли – за что? «Женсовет» у колодца в Ратном косточки, конечно, перемывал всем… Но чтоб осуждать… Не такие уж они были и ханжи! В церковь – да, ходили, батюшку уважали очень… но и старых богов не забывали, украшали священные деревья цветными ленточками, а иногда и приносили в жертву кур… А мало ли? Один Бог – хорошо, а когда много – уж всяко лучше.

Что и говорить… К слову сказать, Лана с Костомарой и вовсе не были обычными девами. Костомара – вполне самостоятельная хозяйка, вдова, почти что боярыня – кто б ей слово поперек сказал? Что же касаемо половчанки, то тут и вообще переживать не о чем…

– Потери? – покусав губу, сотник подозвал Ермила.

– Силантий ранен. Легко – в руку… – юноша со вздохом повернул голову к ладье. – Ну, и эти… Здесь хоронить будем?

– Нет. Грузите в ладью. И пленников… Да, – вдруг вспомнил Миша. – Враги?

– Дюжина убитых, двое – пленных. Остальные разбежались. Нам искать?

– Нет, – сотник махнул рукой. – А раненых?

– На лугу раненых девы добили, друже Михаил, – ратник удивленно развел руками. – Я думал – ты им приказал. Мы их уже и в реку…

Михайла хмыкнул – вот же девки! Ну, не станешь же их винить.

– Добили – и добили. А в реку – хорошо. Все концы… Ладно! Ладью – на воду. В путь.

Спихнув разбойничью ладейку в воду, ратнинцы уселись на весла и поплыли вниз по течению, в сторону киевских земель. Выгрести против течения – просто не хватало гребцов. Да и незачем было. Какая разница, куда сейчас податься? Долго плыть Миша вовсе не собирался. Так, сменить место дислокации… предваряя возможную месть разбежавшихся по кустам лиходеев. Придут в себя, начнут ведь вредить по мелочи… Кого-то и на стрелу возьмут – мало ли? И зачем такое надо?

Гребцы, конечно же, употели – гнать (даже по течению) в столь малом количестве тяжелую двадцативесельную ладью – удовольствие то еще! Тем не менее справлялись, Миша же сам уселся за рулевое весло, направляя судно и стараясь держаться невдалеке от левого берега, густо заросшего брединой, черноталом да ивою.

Время от времени ладейка замедляла ход, Ермил привставал и кричал коростелем… В ответ слышался точно такой же крик. Все в порядке – воины гнали лошадей берегом, трактом – никуда не терялись…

– Здесь! – проплыв с десяток верст, сотник указал на поросшее осокою плесо. – Тут вот, на песочке, и встанем.

Гребцы споро повернули, и все равно – причалили с трудом, слишком уж сильным оказалось течение.

Как высадились, Лана взяла сотника под локоть, отвела в сторону:

– Можно мы с пленниками поговорим? Раньше времени не помрут, я умею.

Хищно покусав губы, половчанка искоса взглянула на Мишу.

– Я знаю, – усмехнулся тот. – Что ж, говорите.

– Мы их тогда за кусточки уволочем… – обрадованно потерла руки дева.

И, уже отойдя, вдруг обернулась, потупила взор:

– Еще хочу попросить, господин. Пусть никто из отроков не идет на крик… Рано им еще. А ты – приходи.

– Вот молодец! Разрешила! – негромко расхохотался Михайла.

– Ой… Я что-то не то сказала… Прости.

– Ладно, проехали… Что спрашивать – знаете?

– Угу…

На ладейке отыскались припасы: лепешки, яблоки, вареные овощи и запеченная, по всей видимости еще вчера, дичь – утки и рябчик. Еще была рыба и пара плетеных баклаг с переваром – самой дешевой и муторной медовухою. Нашлись и дорогие вещи – пояса, цепочки, браслеты… и деньги, разные – ногаты, куны, резаны… Видать, из награбленного.

– Готовьте тризну, – коротко приказал сотник.

В прозрачной воде играло палящее солнце. Порывы ветра качали тростник, играли пожухлой осокой и рогозом. В выцветшем блекло-синем небе поплыли перистые облака.

– Дождь, верно, будет… – прищурился один из ратников – Силантий. Светлоголовый, курносый…

– Может, и будет, – Ермил покачал головой. – А может, и разнесет. Ветер!

– Ну, не такой уж и сильный…

Из-за кустов вдруг раздался крик – крик нестерпимой боли и ужаса! Потом еще… еще… Хоть затыкай уши!

Парни делали вид, что не замечают. Так было приказано. Да и что такого в пытках? Они воины, а не «онижедети». В те времена взрослели рано. И рано познавали чужую кровь.

Вот снова крик… и – резко оборвался…

Не увлеклись бы девчонки – а то помрут пленники рано… и ничего не успеют рассказать. Все ж надо бы самому… Не стоит стараться оставаться «чистеньким»… тем более – сейчас.

Поднявшись, Миша быстро зашагал на крики…

Правда, за кустами его чуть было не вытошнило… То, что висело привязанным к стволу старой осины, нельзя было назвать человеком! Скорее – его останками.

Кажется, это был…

– Мы кастрировали его сразу же, – обернувшись, деловито доложила Лана. Костомара тоже кивнула… Обе девы были обнажены. Разделись, чтоб не заляпать одежду в крови… Зато заляпались сами… Нагие кровавые фурии! Если честно – зрелище еще то!

– Зато второй сразу же разговорился, – с окровавленного ножа, зажатого в руке хищной степной девы, стекали тяжелые рубиновые капли. – Много чего рассказал… пока не умер.

– Так… они все уже…