И аз воздам

Глава 19

Событие пятьдесят третье

Убивает противника ярость, захватывает его богатства жадность.

Поэтому сто раз сразиться и сто раз победить – это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего – покорить чужую армию, не сражаясь.

Давным-давно жил дядечка один. Так бы и не вспомнили сейчас, очень давно это было. Но была одна странность у дядечки. Он цитатами говорил. Вот, чего бы не сказал, так сразу готовая цитата – получите, распишитесь. Ходил по городу или по дворцу и высказывался цитатами. А за ним куча народу с перьями гусиными и бумагами тростниковыми ходют и записывают.

Всё одно, потом умер, а записки остались. Их изучать стали. И все, кто их выучил, становились умными и врагов завсегда побеждали. Был минус у цитат, не на французском языке они написаны, на другом. И даже не на русском. А потому в России их никто не читал. Зря, между прочим. Полно чего хорошего писарчуки за этим цитатником ходячим записали. Вот, например, есть у него такая очень умная мысль.

«Если знаешь противника и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет; если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, другой раз потерпишь поражение; если не знаешь ни себя, ни его, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение». Звали древнего мужичка, как вы догадались, Сунь-Цзы. А ну, да, не мужичка. Был сей человек трансгендером. Отчекрыжили ему чего-то нужное. Там у китайцев с этим строго, хочешь подняться по служебной лестнице – становись трансгендером. А всё Штаты ругаем и наших поп-звёзд, вот они как раз прочитали цитатник китайский. Только поняли превратно. Не с того начали. Бог им судья.

К чему это. А к тому, что ни придворные наших царей, ни сами цари именно этой цитаты не учили. И неучами шли Кавказ завоёвывать. Так нельзя. Они все – эти политики и генералы, мерили всех по себе. А на Кавказе всё другое, и дело даже не в религии. Там, кстати, сейчас не настоящий ислам. Там прошёлся по горам и предгорьям пятнадцать лет назад Шейх Мансур и большинство народов Кавказа, которые до этого про Коран только слышало от своих князей, по сути, оставаясь язычниками, уяснила из проповедей этого шейха главное – мусульманин должен убить неверного. Всё. Это главное. Остальное не важно. Священная война – газават.

Так главное – это не религия. Не понимали наши полководцы и монархи это «главное» – там живут люди с совершенно другим менталитетом. Наглядный пример. Мужчина там воин – он не должен работать. Это уж если припрёт. Он должен ходить в набеги, в крайнем случае, на охоту. А лучше всего на войну. Тот самый гвоздь в стену он не забьёт. Есть рабы, которых он приволок из набега, есть женщины. Вот ни и должны заниматься домом и сельским хозяйством – гвозди забивать. И в основном, так как с рабами не у всех получалось – работают именно женщины.

А чем мужчины занимаются. Так просто. Идёт воин один по улице аула к мечети или к другу или просто идёт, а навстречу второй.

– Привет, брат, чем занимаешься? – спрашивает один.

– И тебе привет, брат, – отвечает второй. – Ничем не занимаюсь. Скучно.

– А давай пойдём в набег на тех в долине.

– А давай. Вдвоём пойдём?

– Нет, ты братьев возьми, и я братьев и сына старшего. Здесь завтра утром встречаемся.

И пошли и пограбили и вернулись и опять скучают. Или не вернулись. Набег дело такое. Тогда родственники собираются и идут мстить обидчикам. Ну и так далее.

И ещё есть одна черта, которую наши не сразу поняли. Клятва, данная неверному, не считается. Ну, мало ли о чём ты с гуяром договорился, если тебе нужно нарушить эту клятву, то, пожалуйста, нарушай. А если тебя поймают после этого и будут упрекать, то нужно просто сказать, что если не вынесите оправдательный приговор и не отстанете со своими придирками, то вот рядом Персия или Турция и там меня единоверцы лучше поймут. А если поймают турки или персы, то им нужно сказать, что вон рядом великая Россия и если не отстанете, то я им пожалуюсь, и они за меня, всего такого красивого, сразу вступятся. И вступятся – это правда.

А ещё они все очень бедны. Вечные войны с Турцией и Персией, когда войска проходят регулярно через твой аул, накапливать особые богатства не позволяют, не отнимут, так отберут, а не отберут, так конфискуют. И единственный способ свести концы с концами это набеги на соседние аулы, благо народы на Кавказе так перемешаны и их сотни и сотни, так что почти всегда соседний аул это чужаки, а часто и иноверцы, полно сейчас ещё христиан и язычников на Кавказе.

И вот всего этого не зная, и не понимая менталитет этих людей, Россия влезла на Кавказ. Потому целый век потребовался на усмирение, да и то, как только вспыхнула революция, все опять встало на круги своя. Началась перестройка и снова вспыхнуло.

И что нужно делать? Брехт знает? Нет, уж знатоком Кавказа он точно не является. Знает он две вещи. Нужно попробовать найти этим воинам другую цель. Дикую дивизию создать. Пусть не соседей грабят и русских убивают, а грабят поляков, австрийцев, французов. Пусть везут тысячи рабов из Европы. Пусть заводят себе гаремы из француженок и полячек. Именно эти гаремы и позволят изменить горцев. Эти полячки же и француженки воспитают детей. Не мужское дело детьми заниматься. Пару поколений и там уже другие люди. Ну и сделать нужно их богатыми, чтобы было, что воинам терять.

Брехт поставил пиалу с чаем на стол и посмотрел на полковника Краснова:

– Что думаете про мои завиральные идеи?

– А чего тут думать, трясти надо.

Почти так и сказал.

– А чего тут думать, донести надо ваши мысли до императора и Государственного Совета. Правильные мысли.

Шейх Мансур

Событие пятьдесят четвёртое

Сколько промахов! И все в цель!

Владимир Михайлович Хочинский

Говорить не думая – всё равно, что стрелять не целясь.

Мигель де Сервантес

Нальчик бурлил и кипел. За неделю, что Брехт с гусарами отсутствовал, маленький аул превратился в огромный стан. Людей, в прямом смысле этого слова, были тысячи. Кабардинец Зубер Шогенцуков выехал на средненькой паршивости лошадке навстречу генералу Витгенштейну, чтобы похвастать, что он достойно выполнил поручение.

– Что скажешь, граф? Достаточно я аскерчи привёл? – и сияет, как тот самый новёхонький рубль с уродским римскоподобным Александром Палычем.

– Тебя нужно чуть подучить и ты сможешь со временем тут правительство возглавить, – снизив голос до шёпота, чтобы никто не услышал, похвалил Зубера Брехт. Узнают о предсказанном будущем этого голодранца и закопают живьём.

Вон те товарищи закопают. Эта группа в дорогих одеждах, а самое главное, с безумно красивыми и, должно быть, такими дорогими лошадьми, стояла чуть отдельно, и против находящегося в зените солнца из-под руки наблюдала за въезжающими в полукруг, образованный всадниками и пешими черкесами и кабардинцами, гусарами голубыми. А чего, гусары мариупольские надели парадные ментики и доломаны, почистили, как и завещал Лермонтов, кивера и смотрелись вполне себе представительно. Вообще, генералам полагалась другая форма, вместо кивера у Витгенштейна должна на макушке треуголка красоваться, как у Джека Воробья. Только через два года российская армия пойдёт по стопам европейцев и сменит треуголки на двууголки или бико́рны. Треуголки для генералов сейчас с белой выпушкой по краю. Но Брехт решил не выпендриваться и в дорогу взял обычный гусарский кивер. И оделся в цвета полка. Отлично помнил, что финские кукушки в первую очередь выбивали командиров, по белой шапке их определяя. Ничем не дурнее горцы финнов и по командиру и аж по целому генералу обязательно найдутся желающие пальнут из своих длинноствольных карамультуков. Чего бога гневить? С какой целью выделяться? Нет, Брехт хотел домой живым вернуться. Там дел полно, там жена с детьми. Конезаводик, опять же.

– Пщы? – так же тихо спросил Пётр Христианович у Зубера, чуть мотнув головой в сторону парадных дядек. Даже в жару июльскую вырядившихся в бурки белого цвета.

– Ворки и пщы. Самые знатные и богатые, – подтвердил кабардинец.

Брехт потрусил к ним. Ну, разные у них лошади, он хоть и купил в Москве на рынке что-то близкое к орловскому рысаку, но до этих аргамаков его жеребцу далеко. Особенно красивы рыжие и вороные. Лошади кстати не сильно высокие в холке чуть больше полутора метров. Скрещивать даже вон того довольно высокого вороного жеребца, на котором сидит пожилой черкес с бородой раскидистой, с его шайрами или даже фризами не стоит. Если выводить огромных лошадей для артиллерии, то кровь этих хоть и красивых, но невысоких лошадок всё загубит. Вроде Будёновская порода лошадей выведена на основе вот этих аргамаков. Пусть Будённый и выводит.

– Зубер, скажи, что генерал и граф Витгенштейн, прибывший сюда по повелению императора, приветствует этих отважных воинов, что собрались здесь. – Брехт поднял руку, призывая к тишине. Не вышло. Дисциплины горцы не обучены, гул, как стоял, так и продолжал стоять. Пришлось, самому сначала гаркнуть, – Орлы! – примолкли и Зубер перевёл приветствие.

Народ сдержанно загудел.

– Император Александр, новый Государь России послал меня к вам, потому что хочет иметь у себя охрану из лучших воинов. А лучшие воины это вы. Но ему нужно всего двадцать воинов черкесов или кабардинцев. Как же узнать, кто из вас самые лучшие воины? Ещё я хочу десять, тоже самых лучших воинов, позвать в свой полк, что расквартирован в Москве. Будете красоваться вот в такой – синей форме. И будете получать сто рублей серебром ежемесячно. Служить будете два года, потом кто захочет, поедет домой, а я приеду сюда и проведу следующее испытание. В чём же оно будет заключаться? – Брехт подождал, пока Зубер переведёт, рассматривая горцев, ну вроде пока никто не плевался и за кинжалы на поясе не хватался.

– И в чем же будут эти испытания? – из группы пщей и ворков выехал один довольно молодой воин, наверное, достаточно знатен, раз ему доверили говорить и не убили тут же за дерзость, как вылез поперёд аксакалов. Говорил черкес на сносном русском.

– Будет два испытания. Первое – меткая стрельба. Все стреляем, и я с вами, из своего ружья с расстояния в триста шагов, кто не попадает, отходит в сторону. А попавшие стреляют по тем же мишеням уже с четырёх сотен шагов. Не попавшие опять отходят. Те, кто останутся, стреляют с пяти сотен шагов. Кто попадёт и на этот раз, тот стреляет с этого же расстояния, но мишень будет в два раза меньше.

– Не всякое ружьё бьёт на пятьсот шагов, – опять выехал молодой.

– Ну, попросите ружьё у того, у кого оно бьёт на эту дистанцию. Но сразу замечу, что если у тебя нет такого ружья, то вряд ли ты сможешь попасть из чужого. Всему надо учиться. Прав ли я, уважаемый аскерчи?

– Прав, урус. Что будет дальше?

А чего дальше? Нужно тридцать снайперов и вряд ли среди даже этой тысячи воинов окажется столько воинов, которые с пятиста метров попадут в небольшую мишень. Но сюрприз есть.

– Если выявится несколько человек, которые попали в маленькую мишень, то ещё уменьшим мишень. Победителю я вручу серебряный пробный рубль с изображением императора Александра. Их нет ещё, и не будет у русских. Император Александр запретил чеканить деньги со своим изображением. Их всего два десятка экземпляров. Кроме этого рубля, который по существу является медалью, я выплачу победителю тысячу рублей ассигнациями. И не улюлюкайте, на тысячу рублей бумажных в России можно купить сорок девок в холопки. Это очень большие деньги.