Мы, Мигель Мартинес

* * *

Зубалово-4, дача Сталина

— Как поживает вождь всех народов мира?

— Как поживает вождь Ленинграда и окрестностей? — живо отреагировал Сталин на приветствие Кирова. Надежда Аллилуева с улыбкой наблюдала за общением старых друзей. Точнее, мало кого Иосиф считал своим другом. Просто и без каких-то там оговорок. Они с Кировым как-то так прикипели друг к другу, мало с кем он чувствовал себя так же легко и спокойно, мало кому мог так довериться. Нет, были соратники, но именно другом назвать… А этот человек был его другом.

— Кстати, ты ведь еще и вождь Баку, и кого там еще, не напомнишь? Астраханский вроде…

Настроение вождя, которое было итак не самым плохим, теперь стало вообще хорошим. Прибежали дети, которые при приезде Сергея Мироновича могли себе позволить чуть больше баловства, чем обычно, во всяком случае Надежда, весьма строгая с детьми, в такие минуты тоже позволяла себе расслабиться, и дети прекрасно это чувствовали.

— Переночуешь у меня… разговор есть… только не сейчас.

— Конечно, нет проблем.

Потом они ужинали. Из-за своей работы ужин в семье Джугашвили был достаточно плотным, после него сразу спать ложиться — совсем неправильно. Зато было время для неторопливой беседы под трубочку табака, хотя на этот раз Сталину было как-то лень играться с трубкой, он достал пачку «Герцоговины». Вытряхнул папиросу и закурил. Крепкий табак с неповторимым ароматом заполнил комнату. Киров достал свои папиросы. Он предпочитал другой сорт, не такой крепкий, но тоже достаточно ароматный, впрочем, одного какого-то сорта папирос у него не было. Надежда почти не вмешивалась в их разговор и ушла спать. А они засиделись заполночь. А почему бы и нет?

Но всему хорошему приходит конец. А потом наступает утро. Сталин вставал довольно поздно. Но не сегодня. Надежда уже уехала — она в эти дни уезжала очень рано. Это было сложно — заочно учиться и работать, но она справлялась. И ей нравилось, что занимается она серьёзным делом, важным, тем более, что общество такого человека, как Землячка, это дорогого стоило. Принципиальная, въедливая, умеющая разбираться в любом вопросе, вникать в мелочи, не упускать никаких деталей, Розалия оказалась еще и толковым педагогом. Она умела учить, не вдаваясь в пустую теорию, а говорила и объясняла только практические моменты, без которых было бы сложно работать. У Нади открылось какое-то второе дыхание, она преобразилась, тем более, что ее работа была связана с командировками и встречами с самыми разными людьми, неожиданно круг ее общения стал совершенно другим. И это тоже пошло ей на пользу. И на подруг времени уже не оставалось, разве что очень-очень редко, и то, разве что с Полиной Жемчужиной еще иногда встречалась, а вот с остальными…

Завтракали они с Кировым вдвоём.

— Мироныч, я хочу, чтобы ты поехал на похороны Ягоды. — сказал Сталин, когда они закончили с завтраком и закурили.

— Хм… Так вроде мне как бы… Стоп! А почему ты? Или…

Киров задумался.

— Коба, ты хочешь, чтобы я…

— Ты правильно понимаешь, Серго.

— Коба, я ведь в Ленинграде еще столько не сделал. там работы и работы… Неужели никого другого поставить не можешь?

— Ты пошел в Ленинград, чтобы ослабить влияние Зиновьева. С этой работой ты справился. В целом. Ее могут закончить и без тебя. А тут… Тут мне нужен свой человек, которому я смогу доверить это архисложное дело…

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что Ягода не просто так застрелился. Хотя ты это и так понимаешь. Понимаешь. А я знаю. После похорон жду тебя. Познакомлю тебя с документами. Там только верхушка айсберга. Но даже она меня пугает. Понимаешь, ОГПУ взяло очень много власти. Менжинский, в общем, не в нём дело… а в том, что в ОГПУ пригрелись настоящие враги. И они используют эту организацию, чтобы ослабить советскую власть и ее очернить. Только сейчас разобрались, как это делается. По надуманным делам стараются убрать — арестовать, расстрелять нужных специалистов, поставить под вопрос индустриализацию. Сделать всё, чтобы наша страна подошла неподготовленной к будущей войне. И с этим надо разбираться. Очень аккуратно разбираться.

— Вот как?

— Знаешь, один наглый журналист сказал мне, что массовые репрессии исчерпали себя как метод строительства социалистического государства. А всё эти идиоты-троцкисты. Подавай им мировую революцию тут и сейчас! Немедленно! И по всей Европе! Сколько им объяснять, что необходимо остановиться, создать базу для продвижения идей коммунизма и социализма. Создать сильную экономическую и промышленную базу и только тогда двигаться дальше. Нет! Им надо всё и сейчас, немедленно, сколько ресурсов они выкачали из страны! Мы могли бы уже построить десятки заводов… Слова все говорят правильные, а пользу приносят единицы, и нам, тем, кто делает дело очень аккуратно вставляют палки в колеса.

— Послушай, Коба, я всё понимаю, но, может быть, всё-таки назначишь кого-то другого? Не моё это, понимаешь, не моё…

— Кого?

— Ежова, например, он товарищ въедливый, преданный, ему такое дело по плечу будет.

— Я тоже так думал. Долго так думал. Но нет, мне надо не просто провести зачистку и всех попереть… А кто работать в ОГПУ будет? Дров наломает Ежов. Не сможет он со своего росточка увидеть все нюансы. Не обижайся, Мироныч, но кроме тебя никого на этой работе я не вижу.

— Вот как… Я подумать могу?

— Значит так, сегодня ты присутствуешь на похоронах Ягоды от Политбюро. Потом знакомишься с документами. Учти, о том. что они существуют, знают только Молотов и Ворошилов, но даже они не представляют, что в этих документах. Сегодня вечером ты должен дать мне свой положительный ответ.

Сказать, что Киров был доволен этим предложением своего друга, это было бы неправдой. Киров был отличным оратором, очень неплохим организатором. Но к такой работе не лежала у него душа. Конечно, в порядке партийной дисциплины… И он понимал, что в условиях непрекращающейся борьбе внутри партии Сталин хочет, чтобы у руля карательного органа революции стоял абсолютно преданный ему человек. потому что в какой-то момент именно ОГПУ может стать тем самым козырем, который сможет перетянуть чашу весов на нужную сторону. И как-то отказывать Иосифу не хотел. Но и так просто согласиться… В общем, Мироныч колебался. И еще… он очень ценил любовь, точнее то отношение простых людей к нему, которое кто-то мог назвать бы этим словом. Он не был мягким руководителем. И умел принимать жесткие и непопулярные решения, но он умел и говорить, не только вещать с трибуны, но и разговаривать с людьми, объяснять политику партии, свои решения так, чтобы люди верили ему, понимали. И вот теперь он должен был остаться без всего этого… Приятного мало. Вот только папочка, которую ему передаст Сталин в своем кабинете, перевернёт всё с ног на голову. И, тяжело вздохнув, Сергей Миронович Киров вечером 27 апреля согласится возглавить ОГПУ.

29 апреля 1932 года главным редактором газеты «Правда» стал Емельян Михайлович Ярославский.