Мы, Мигель Мартинес

Глава двадцать четвертая. Серая папка

Москва. Дом на Набережной. Квартира Михаила Кольцова

28 мая 1932 года

— Артур, я не поверю, что за мной в Киеве не следили твои люди.

— Ни мои не следили, вообще никто не следил. Так надо было, неужели не понятно? И никакой охраны у тебя не было… Извини, Миша, дело слишком сложное, и вообще, никто не ожидал, что к тебе выйдут на связь. Лично я был уверен, что Троцкий не успеет никому послать весточку, успел, вот только кому? Давай еще раз просмотрим фотографии.

На моем столе лежит стопка фотокарточки женщин приблизительно того типажа, Наталка-киевлянка. Вот только просмотрел её я уже дважды, из них очень похожие есть, трое. Я этих дамочек постоянно откладываю в сторону, но… Что-то мне не давало покоя, пытался словить мысль, и никак…

— Артур, хорошо, давай еще раз…

На этот раз я отбираю только два. снимка Только вот что не даёт мне успокоиться, понял!

— Артур, а если это более-менее опытный агент, то, наверняка, она пошла на встречу со мной в каком-нибудь гриме. Самое простое: у неё была весьма пышная шевелюра, а если это парик? Женщине парик напялить — раз-два и делов-то… Еще вот это, родинка на верхней губе — незаметная, но, может быть, она тоже искусственная? Такая примета легко бросается в глаза, как и бюст…

— Ну… Миша, мы так далеко зайдём…

— Артур, может быть она вообще не киевлянка? Акцент? У неё не было никакого акцента. Она говорила на чистом русском языке, грамотно строила предложения, вообще мне показалось, что у неё приличный уровень образования.

— Так, стоп, Миша, ты меня уводишь в сторону…

— В какую сторону, Артур? Представь себе такую вещь, приезжает в Киев обычная стройная девушка-блондинка, серенькая неприметная барышня, на конспиративной квартире меняет внешность, потом разговор со мной, потом возвращается, меняет снова внешность… И?

— Миша, я всё понимаю, но давай на эти две фотографии посмотрим еще раз. Тут никаких родинок на губе нет. Так что мы всё равно должны отработать эти возможности.

— Так… Галина Гулько, буфетчица в… Отпадает, Миша, разве что эта буфетчица до революции была дворянкой, блин, почему всё так сложно? Эсфирь Райхман. Артур, эта барышня не еврейка, хотя Рахиль тоже на еврейку не очень похожа, только у той Наталки глаза карие, туту даже на фото видно, что они не карие серые, может быть светло-зеленые, голубые вряд ли.

— Да, что-то мы не с той стороны зашли, Миша, скажи, кто был в курсе твоей поездки в Киев?

— Так, смотри: главред «Правды», его секретарша, кадровик, он мне командировочное делал, бухгалтерия, это шесть человек. Они знали только город назначения, а вот задание — это только главред, может быть, еще секретарша, если шеф проболтался. Так. с кем я успел переговорить? Брат? Боря знал тоже только город назначения, у кого я интервью собрался брать ему точно не говорил. А, еще до поездки в Киев пересекся с Катаевым, но ему тоже называл только город. Билет купил непосредственно перед поездом, как мы и договаривались, хотя была реальная опасность что, мне не достанется. Выручила моя известность. Мне бронь отдали.

— А встречали тебя сразу, как ты вышел из особняка, где брал интервью. Тут два варианта: или точно знали, с кем ты беседовал, или следили за тобой в самом Киеве, встретили, проводили, подвели даму, проводили на поезд в обратную дорогу. Так… Берем два варианта: первый, просочилась информация об объекте твоего интервью. Тогда всё красиво укладывается: заранее высылают группу, в том числе барышню-агентессу, вылавливают тебя и далее следят… Думаю, что до дома проводили. Значит, кто-то даже в поезде за тобой присматривал. И даже мог с тобой в одном купе ехать, хотя это и маловероятно. Тут круг лиц, которые могли тебя сдать очень маленький. Ярославскому звонил Поскрёбышев от имени Сталина. Там, сам понимаешь, утечки быть не могло, хотя, может быть, что кто-то слышал разговор, был в приемной? Я уточню. Второй вариант: узнали о твоей командировке в столицу Украины и вели уже тут, как-то сообщили группе на месте. Сколько ты собирался? Суток не прошло, то есть… Максимально быстро, получается, выслать туда человека, вели тебя до вокзала. Купил билет, пристроились к тебе, но как-то ведь должны были сообщить. Телеграммой? Звонок по телефону?

— Артур, есть еще третий вариант, протекло у Берия, там ведь тоже договаривались об встрече? Ты пойми правильно, мы сейчас топчемся на месте. Конечно, проверить надо, но, главное, это всё-таки документы…

— Так, Миша, по пунктам. Документы у надёжного человека. Ленинград. Более точного места ты, конечно же, не называл. Условия? Деньги. Совзнаки, зачем?

— Для своего человека.

— Не много попросил?

— Много, пусть они будут уверены, что переполовиню.

— Ты разыграл этюд «жадность»?

— Как мы и говорили. И тебе поверили?

— После того, как я передал счёт, на который должны перевести деньги в швейцарский банк.

— Да, Миша, организовать тебе счет в швейцарском банке было самым сложным делом. Ты же за границей был постоянно под присмотром, и не только нашим. Да и нашим нельзя было заподозрить, что у тебя появились какие-то финансовые дела, тогда бы начали рыть со всей серьезностью. В общем, не спрашивай меня, сколько нервов это стоило!

— Артур, без этого никак и ничего бы…

— Может быть. Вообще-то, Миша, твоя поездочка обошлась нам в копеечку!

— Как будто я туда рвался?

— Инициатива, сам понимаешь…

— Понимаю.

— Тебе Орден Красного Знамени дали, только извини, не вручат, и дата награждения будет тридцать первым годом. И носить его права ты не имеешь.

— Ну да. как всегда. Впрочем, не за награды, так ведь?

— Так. Хорошо. А как они отреагировали на сумму в английских фунтах? Опять же, запросил ты немало.

— Сильно скривились, мол… ты за идею борец, и тут такая меркантильность. Пришлось объяснить, что после появления этого компромата мне будет лучше где-то отсидеться, потому что ОГПУ на меня всё равно выйдет. А я планирую поехать в загранкомандировку и оттуда. не вернуться. И деньги на первое время мне будут очень и очень нужны.

— Поверили? Попробовали поторговаться, намекнули, что могут меня свести с людьми, которые помогут устроиться. Пришлось объяснить, что в таком деле торг неуместен. Причем моя страховка идет авансом, а совзнаки уже после того, как дело будет сделано.

— Сказали, что подумают.

— Предупредил их?

— Конечно, сказал, чтобы не делали глупостей, если захотят на меня надавить или со мной что-то случиться, документы уничтожат. И обязательно узнают, если меня не будет на связи долгое время.

— Понимаешь, Миша, во всей нашей комбинации это самый тонкий момент. Очень может быть, что их или жаба задавит, жадность взыграет, либо просто не захотят идти у тебя на поводу. Так что попытку силового захвата с их стороны я бы не исключал.

— Умеешь ты, Артур, успокаивать…

— Понимаю, но и ты пойми, Миша, если я посажу к тебе охрану её вычислят. И всё дело будет зря. Нам надо выйти не столько на исполнителей, сколько на тех, кто эту папку решится использовать. Нам верхушка нужна. Очень нужна. Вот только у меня такое ощущение, что мы с гидрой боремся. Одну голову отсечем, сразу на ее месте две или три отрастают… Извини, Миша, это лирика. А мы вернёмся к нашим киевским баранам…

— Подожди, Миша, а что папка? Ты же понимаешь, что это должна быть очень качественная подделка? Но именно подделка, которую легко будет разоблачить.

— Что ты имеешь в виду, а то наплел тут словесных конструкций…

— Артур, ты пойми, если есть фальшивка, которую очень хотят объявить правдой, то ее и объявят правдой. И им насрать будет, фальшивка это или нет. Они будут эту ложь превращать в правду самым наглым и беззастенчивым образом. Поверь, ОНИ это умеют! Может быть, папку сварганить, показать один краешек, самый настоящий, сказать, что отдам ее только их главному?

— Нет, Миша, тогда тебя точно выкрадут и будут пытать, уверен. Тут надо сыграть тоньше. Но вот как? Пока что не знаю…