Царь нигилистов 4

И снова обратился к купцам.

— Господа! Когда я затевал этот сбор, я думал, что, если мы соберем хотя бы на архитектурный проект — это будет уже удача. Но вы собрали полную сумму. И я поражен. Вы лучшие!

Купцы захлопали.

— Это вам аплодисменты, — прокомментировал Саша. — Теперь, чтобы деньги работали… Ефим Федорович, в Москве есть надежный банк, который гарантированно не прогорит в ближайшие два года?

Гучков покачал головой.

— Сохранная казна, но оттуда вклады забирают.

— Ага! — отреагировал Саша. — Не к добру, конечно. А почему забирают?

— Они проценты снизили с четырех до трех, — объяснил Савва Васильевич.

— Ну-у, — протянул Саша. — А почему снизили?

— Потому что расплатиться не могут, — терпеливо объяснил Морозов.

— Понятно, — кивнул Саша. — А другие банки?

— Сберегательная касса, — сказал Гучков. — Но она нам не подойдет.

«Сберегательная касса» звучало до боли знакомо и отдавало советским детством.

— Она что, государственная? — спросил Саша.

— А то! — включился Савва Васильевич. — По указу вашего дедушки государя императора Николая Павловича и открыли.

Идея класть все деньги в государственный банк, учитывая состояние казны, Саше как-то очень не нравилась.

— А почему не подойдёт? — спросил Саша.

— Она для мелких вкладчиков, — объяснил Гучков. — У нас сумма большая. В Сберегательную кассу принимают не больше трехсот рублей от одного вкладчика, и вносить за один раз можно не более десяти рублей.

— А коммерческие банки? — спросил Саша.

— Только в Питере, Одессе и Бердичеве, — доложил Гучков.

— Где? — удивился Саша. — Бердичеве? Это еще что за столичный город?

— Бердичевского уезда, — пояснил Ефим Федорович. — В Киевской губернии.

— Жиды банки держат, — пояснил Савва Васильевич. — Восемь банковских домов на одной улице. Золотая, называется.

Сашу передернуло от слова «жид», но он сдержался. Это мерзкое слово было настолько общепринятым, что его употреблял даже либеральный дядя Костя.

— Ну, не ехать же в Бердичев, к евреям, — сказал он. — А Сохранная касса тоже государственная?

— Конечно, — кивнул Гучков.

— А почему она не может расплатиться?

— Потому что мы внесем туда вклад под три процента, а Сохранная касса выдаст наши деньги барину под залог имения под пять процентов, — сказал Морозов.

— Замечательный бизнес! — оценил Саша.

— Вроде выгодно, только…

— Угу! — усмехнулся Саша. — Я понял. Только помещик деньги не вернет, потому что закредитован и перекредитован по самое… сверх всякой меры.

— Ну, да, — улыбнулся Гучков.

— Я чувствую, в кубышке лучше, — заметил Саша.

— В писании сказано: «Не зарывай таланты в землю», — заметил Морозов.

— Держать деньги в кубышке — все равно, что их на ветер спускать, — уточнил Тимофей Саввич.

— Понятно, — сказал Саша. — Деньги должны делать деньги.

— Крутиться, — кивнул Гучков.

— И что же делать? — поинтересовался Саша.

— Как что? — переспросил Морозов-старший. — В оборот пустить. Ефим и пустит.

— С благотворительных денег грешно барыш брать, — заметил Гучков, — так что все студентам и вернется сторицей.

— Банк бы тоже в оборот пустил, — сказал Саша. — Нормальный банк. Три процента сделаете?

Гучков хмыкнул.

— Обижаете, Ваше Высочество!

— А сколько?

— Это все в руках Божьих, — солидно заметил Савва Васильевич. — А я бы и тридцать сделал.

— Это реальные цифры? — спросил Саша.

— Как Господь сподобит, — сказал Ефим Федорович. — А можно и пятьдесят. За год-то.

— Так может и на линейку для студентов хватит? — предположил Саша.

— Может быть, — сказал Гучков. — Как раз и получится где-то пять тысяч. Бог милостив…

— Значит, мы правильно решили строить общежитие, — резюмировал Саша. — За два года окупается. Конку надо пускать. Конку!

— Подумаем, — пообещал Гучков.

Саша еще успел съесть кусочек стерлядки, с тоской посмотрел на осетра и понял, что всё.

И первая часть обеда кончилась. Во второй части было обещано сладкое, а пока народ встал из-за столов, и началась тусовка.

Гогель ушел курить вместе с небольшой частью присутствующих «никониян», а Саша остался с некурящей публикой.

Подошел к приоткрытому окну. Потребители «смердящего зелья сатанинского» собрались у входа, и дым поднимался вверх и проникал в помещение, смешиваясь с запахом сирени.

Саша поморщился, отвернулся и оперся на подоконник. Оставшаяся публика тут же окружила «Его Высочество».

Гучков начал представлять присутствующих.

— Это Козьма Терентьевич Солдатенков, Ваше Императорское Высочество, — начал он.

Солдатенков был примерно в возрасте папа́, то есть немного за сорок, имел рыжеватые усы, окладистую старообрядческую бороду, высокий лоб, прямой выдающийся нос и умные с хитринкой глаза.

— Чем занимаетесь, Козьма Терентьевич? — поинтересовался Саша.

— Товарищество Кренгольмской мануфактуры, Ваше Высочество, — сказал Солдатенков. — С Людвигом Кнопом и братьями Хлудовыми. Бумагопрядильная и ткацкая фабрики.

«Одни ткачи! — подумал Саша. — Машиностроение вообще есть?»

Фамилия «Кноп» была смутно знакома откуда-то из детской советской литературы и ассоциировалась с хрестоматийным буржуем. Представлялся толстяк в цилиндре, тройке и с сигарой между пальцами.

— Очень интересно, — сказал Саша.

— Сверх того я немного издатель, — добавил Солдатенков. — И у меня к вам деловой разговор, Ваше Высочество.