Следак 2

Глава 23

Всю дорогу Скворцов выговаривал мне за порушенные субботние планы и за то, что я за ним увязался. Примиряло его с ситуацией лишь нанятое мною на вечер такси. Катались мы по городу уже часа три. Пару раз по требованию Вадима останавливались, и он куда-то уходил, но возвращался пока без результата.

Скворцов запретил мне за ним тащиться, типа меня его стукачи могут испугаться, и я оставался ждать его в машине. Сложно было не понять, что он не хочет их передо мной светить, но приходилось относиться к этому философски. В первую очередь мне нужен был результат, а не чужие контакты.

— Никто его не знает, — Скворцов очередной раз плюхнулся на пассажирское сидение.

— Это последний? — спросил я разочарованный очередным провалом.

Вадим уставился в окно, что-то там высматривая, помолчал с минуту и, видимо, решившись предложил:

— Давай еще в один адрес сгоняем. Но если и этот не знает, то я умываю руки, — предупредил он меня заранее.

Приехали мы на окраину города, бывший рабочий поселок. Застроен он был ветхими двухэтажными бараками. Уже темнело и улица, где остановилось такси, выглядела неуютно. Сразу было понятно, расслабляться здесь не стоит.

— Мужики, я вас здесь ждать не буду, — напряженно заявил водитель.

— Мы договаривались, — напомнил ему я.

— Мы на город договаривались, а не на эту дыру! Выметайтесь! — он явно начал нервничать. А я пожалел, что червонец отдал ему вперед и даже ксиву не покажешь, Скворцов развел конспирацию. — Мутные какие-то, — услышал я вслед.

Тихо ругаясь, я проводил взглядом отъезжающий автомобиль с шашечками.

— Куда теперь? — спросил у Скворцова.

— Вон видишь остановка, — показал он глазами на бетонную конструкцию на другой стороне дороги. — Жди меня там.

Я осмотрелся. Темнота, фонарей нет, тротуаров тоже, под ногами застывшая грязь. В стороне плетется, пошатываясь, мужская фигура. Поскальзывается и падает, затем, пьяно матерясь, пытается подняться. Из дома напротив, что аккурат за остановкой, доносится громкая ругань, а из ближайшего двора гитарные аккорды и гнусавое пение:

Когда вас хоронили, ребята говорили,

Все плакали, убийцу проклиная.

А я тогда один сидел, на фотографию глядел,

С нее ты улыбалась, как живая.

— Уверен, что меня здесь не прирежут? — поинтересовался я.

— Если только разденут, — буркнул в ответ Скворцов и пошагал в одному ему известному маршруту.

Хмель из нас уже выветрился, и мы оба были не в настроении.

Садиться на лавку я не стал. На остановке сильно воняло мочой и блевотиной, поэтому устроился в тени дерева и принялся ждать. Хорошо, что пуховик купил, вернее принял в дар, а то к вечеру опять подморозило, и в куртке я бы точно замерз.

В одной из квартир второго этажа все продолжали ругаться. Я посмотрел на освещенное окно и открытую форточку, через которую мне и были слышны женский и мужской голоса. За стеклом мелькнула фигура, словно кто-то пробежал по комнате. Вслед за ней показалась еще одна фигура покрупнее, но уже с занесенной над головой рукой. Затем вновь крики.

— Убью потаскуху!

— Не надо!

Визг, следом грохот, словно в квартире что-то упало и опять мужское «Убью!».

Ни хрена тут народ развлекается. Черт, у него же топор! До меня дошло, что за предмет был у мужика в занесенной для удара руке.

Бежать, кого-то спасать и подвергать себя риску, если честно, не хотелось. Я посмотрел по сторонам, словно надеясь увидеть местного участкового или хотя бы неравнодушных граждан, таких же, как те, что недавно отбили от меня карманника, но, походу, в этой клоаке они не водились.

Над головой вновь завизжала женщина. Сплюнув от досады, я забежал в подъезд. Два лестничных проема, и я на втором этаже. Ногой выбил дверной замок. Ригели от удара погнулись, и деревянная дверь отворилась.

В крохотной прихожей темно, а там, где свет, внутри квартиры, раздаются удары, как при рубке дров. Наверно, женщина где-то закрылась, и мужик прорубает к ней проход.

— Потаскуха! — кричит он и вновь рубит хлипкую преграду. Мне даже кажется, что я слышу, как отлетают в стороны щепки.

Вновь вспоминаю, что риск не оправдан, что переть на топор с голыми руками — полный идиотизм. Не лучше ли просто вызвать милицию? Вот только вряд ли в этих бараках у кого-то есть телефон. Оглядываюсь в поисках чего-нибудь, что может заменить оружие, но вижу только зонт, который однозначно не подходит.

И тут прямо из-под вешалки, на меня блеснули глаза. Большие и испуганные. Ребенок лет пяти, сжавшись, сидел на скамье для обуви, спрятавшись под ворохом верхней одежды.

Разнесшийся по квартире отчаянный женский крик заставил мальчика вздрогнуть и зажмуриться.

Матеря себя, сворачиваю в комнату. Это занимает всего один шаг, не квартира, а конура.

Всё так, как я и думал. Дверь в кладовую вырублена, последняя преграда — коробки — тоже скоро будет сметена. Невидимая за коробками женщина визжит. Мужик стоит ко мне вполоборота. Топор он переложил в левую руку, а правой отшвыривал в сторону мешающие ему добраться до жертвы коробки.

Я понял, что это мой шанс. Вот только чем его вырубить? На глаза попалась табуретка. Массивная, с прорезью для пальцев посередине. Ее-то я и взял за одну из ножек.

Мужик в последний момент что-то заметил и удар пришелся не по затылку, куда я целился, а вышел смазанным, лишь пробуравил острым углом кожу на его щеке. Впрочем, и этого хватило, чтобы вывести его из равновесия. Он пошатнулся и тут уже я пнул его под колено. Его еще больше развернуло, и мужик начал заваливаться лицом на выкинутые из кладовки коробки.

Осталось обезоружить дебошира, и я прыгнул прямо ему на руку, заставив расслабить хватку. Только собрался связать его бельевой веревкой, что была натянута по всей комнате, как сзади в спину прилетел удар.

— На пол, гнида!

Падаю на колени и пытаюсь рассмотреть, кто же меня приложил. Вижу двух ментов, один из которых в меня целится из пистолета.

Только собираюсь сказать, что я свой, как получаю удар уже в лицо. А затем на меня наваливаются и начинают заламывать руки.

— Отставить! — слышу спасительный окрик Скворцова. — Он свой! Ты цел? — это уже мне. Вадик, помогая мне подняться, выговаривает. — На полчаса одного нельзя оставить!

— Слушай, извини, мы тебя за грабителя приняли, — раскаяния в голосе старшего из наряда в звании сержанта не улавливалось.

— Есть чем вытереться? — зажимая нос, спросил я у Скворцова.

Он сдернул ближайшую с бельевой веревки вещь и протянул мне.

Сел на корточки, привалился спиной к стене и задрал лицо вверх, чтобы унять кровотечение.

Сотрудники ППС в это время работали с хозяевами квартиры, выясняя у тех, что здесь произошло.

Молодая, не больше тридцати, но какая-то забитая жизнью женщина, в выцветшем и порванном халате, плача, объясняла, что муж напился и приревновал ее к соседу.

— Значит гонялся за тобой с топором и грозился убить? — уточнил сержант.

Женщина всхлипнула.

— Заявление писать будешь?

— Сонька, не дури! — вмешался хозяин квартиры.

— Заткнись! — мужика оттащили подальше от жертвы.

— Вы его заберете да? — спросила она, оглядывая нас всех по очереди подбитым глазом.

— За попытку убийства он надолго сядет, — уверил ее сержант.

— Надолго? — задумалась женщина. — А на что мы с Сашкой жить будем? А кто все это отремонтирует? — она обвела взглядом недавние разрушения.

— А если он тебя с Сашкой убьет?! — разозлился сержант.

— Да нет, что вы, — замотала она головой. — Сашеньку он и пальцем никогда не трогал. Витька просто сегодня выпил лишнего. А я сама виновата, попросила соседа мешок картошки из сарая в квартиру поднять, — принялась она нас уговаривать.

— Ладно, поехали, — сержант утратил интерес к этой семейке.

— До центра подбросите? — сориентировался Скворцов.

— Поехали, — кивнул ему старший наряда.

Вадим схватил меня под руку и потащил на выход.

— Да я сам, — вырвался я. Настроение стало совсем паршивым. Как с таким лицом выполнять комсомольское поручение? Грачева меня точно изнасилует.

На выходе вновь встретился глазами с мальчиком. Он все так и сидел под вешалкой, боясь выбраться из убежища.

— Слушай сержант, нельзя же ребенка с этими ненормальными оставлять, — догнал я его на лестнице.

— А что мы можем? Баба не хочет писать заявление! А если принудим, она все равно его потом заберет. Плавали, знаем, — сплюнул он.

— Я могу показания дать, — предложил я.

— Лучше не вмешивайся, — дал он совет. — Сам же виноватым останешься. Они помирятся и скажут, что это ты залез к ним в хату, а мужик от тебя отмахивался тем, что под руку подвернулось.

— Альберт, это вообще не наш район, поехали уже отсюда, — Скворцов тоже не разделял мое рвение.

— Как там у нас дела? — сменил я тему, когда мы уже ехали в служебной машине.

— Никак. Мимо всё, — расстроил он меня еще больше.

— Слушай, Вадик, ты недавно жаловался, что тебя Лусенко картотеку заставил делать, — вспомнилось мне. Видимо, от выброса адреналина мозги заработали как надо. — А что это за картотека?

— Да сверху приказ по райотделам скинули о создании картотеки по способу хищений. Скорей бы уже закончить, да в город сплавить. Надоела она мне до чертиков. — Скворцов привычно начал ворчать на эту тему.

— А чего ты молчал?! — перебил я его. — Карманные кражи ведь тоже должны учитываться?

— Да нет у нас их! Щипачами городское управление занимается, — вспылил он, и я вспомнил что он мне об этом уже говорил.

— То есть информацию по карманникам другие райотделы тоже не собирают, картотеку по ним чисто город ведет, — задумчиво проговорил. — Мне надо срочно в управление!

— Ночь уже, — напомнил мне Скворцов. — К тому же кто-то мне девочек обещал.

И этот понедельник выдался безрадостным. Болел нос, даже притронуться к нему не мог. Нет, мне его не сломали, но без отека не обошлось из-за чего было трудно дышать, да и видимые последствия были — гематомы возле носа, ну хоть не под глазами.

Мой непрезентабельный вид, как и ожидалось, сразу вызвал гнев у начальства.

— Чапыра, ты ведь это специально! — неистовал на утренней оперативке Курбанов. — Решил нас опозорить?!

— Встречу со студентами можно отложить, — предложил я как вариант.

— Некуда ее откладывать! В это воскресенье уже седьмое ноября, а сразу после — День Милиции. А мероприятие велено провести до праздников!

— Проведите ее тогда сами, — огрызнулся я. — У вас и звание повыше и опыта побольше. Вы о службе можете рассказать всяко больше моего.

— А ты не охренел? — задохнулся майор от возмущения.

— Хватит уже пререкаться! — претензия Головачева предназначалась только мне. — Так пойдешь. Все равно больше некого послать. — подполковник перевел взгляд на своего зама. — До праздников надо как можно больше дел в прокуратуру направить, а Чапыра у нас здесь один комсомолец-нераскрытчик, — состряпанное начальством словосочетание всех рассмешило.

— Кто тебя так разукрасил? — начал допытываться Курбанов.