Сандро из Тифлиса. Соправитель

— Ступай, Олюшка, нельзя заставлять ждать целителя, — сказал император. — Я же вижу, сердце моё, как ты умаялась, ночи напролёт от меня, грешного, не отходила. А ты и наши дети для меня, дороже и короны, и престола вместе взятых. Мы тут с Сандро побеседуем ещё немного, а позже соберёмся снова втроём и примем решение.

Как и подобало почтительному сыну, лейтенант Флота Российского великий князь Александр Михайлович молча ждал, пока его родители договорятся. Но в голове и сердце академика бушевала и грозила вырваться на свободу гремучая смесь эмоций. С одной стороны, он завидовал этим двум, уже немолодым людям, которые искренне любили друг друга. Повезло же тебе, ученик, одновременно получил и корону, и любящую супругу, — с накручивая себя. А с другой стороны, Коняев, сим нарочитым цинизмом пытался скрыть иное чувство, которое он осознал именно сейчас: перед ним были его ОТЕЦ и МАТЬ. Господи, беззвучно шептали его губы, благодарю тебя за дар сей, ибо у меня снова есть РОДИТЕЛИ! Очень часто, на исходе своих дней, человек, если сумел сохранить сердце, как вместилище души, начинает испытывать муки совести, коря себя за явные и надуманные грехи по отношению к двум, самым дорогим и близким людям: папе и маме и молить Всевышнего дать ему шанс исправить свершенные ошибки. Дабы пресечь сие самоедство, академик наполнил хрустальный стакан сельтерской и разбавив воду изрядной толикой валерьяновой настойки, залпом выпил целительный коктейль. Отрадно, что «родители» продолжали ворковать и не заметили его слабости, а через пару минут сумев взнуздать свои эмоции и оставшись наедине с учеником — отцом — императором продолжил излагать подробности своих изысканий в сфере генеалогии и права престолонаследования.

— И так, милейший узурпатор и самозванец, — начал Сандро в своём привычном ироничном тоне, — как ты уже знаешь, на престоле, после упокоения в бозе Императора Александра Николаевича, должен был воцариться его законный наследник Александр по прозвищу Миротворец с короной на челе и с моим сознанием внутри оного. А поелику, Александру Александровичу в иной реальности, не слишком повезло с цесаревичем, предполагался вариант, введения института соправления, с задачей воспитать достойного наследника и приемника. А посему сей вариант неоднократно обсуждался не только со штатными научными консультантами проекта, но и с привлечением внешников. Естественно, последних использовали вслепую, подкинув им немножко деньжат, а также и сказочку о начинающем борзописце из богатенькой семейки, коему поручили написать сценарий фантастического фильма. В общем, ситуация тривиальная, объём работы сравнительно небольшой и товарищи ученые, доценты с кандидатами поработали на совесть и даже провели парочку семинаров, где я незримо присутствовал и даже при необходимости, задавал вопросы, естественно, через беспроводный суфлёр. Подобрали несколько вариантов правоведов из числа тех, кто ещё не забронзовел и не лишен стремления сделать себе имя в науке и получить доступ к благам, к нему прилагаемых. Да и я сам изрядно потусил на различных околоисторических форумах и сайтах.

Выдав столь длиннющую тираду, Академик опять припал к сельтерской, вылакав же оную до дна расстроился, но подливать более не решился. Не хотел отвлекаться от мысли. Он был весь такой, стоило какой-то идее его увлечь, так спать не мог, пока не находил какое-то решение нетривиальной проблемы. А посему чуть вздохнув, продолжил:

— На одном из форумов обсуждалось правомочность действий Императора Николая Александровича по отречению от престола и один из завсегдатаев сего ресурса процитировал вывод, сделанный профессором Коркуновым в 1893 году в курсе Русского государственного права: «Может ли отречься от престола уже вступивший на него? Так как закон предоставляет это право всем вообще „имеющим право на престол“ и так как лицо царствующее, конечно, также имеет на него право, то, по-видимому, следует разрешить этот вопрос в утвердительном смысле». Я уверен, что Николай Михайлович обеими руками ухватится за поистине царскую работу, тем паче, что mon cher papa, у тебя сложилась репутация просвещённого реформатора, который сосредоточивает в своих руках всю полноту власти, что полностью совпадает с представлениями будущего профессора об идеальном правителе для России.

Нам не дали слишком долго поговорить. Очень скоро вернулась маМА, которая буквально излучала энергию, полученную во время сеанса лечения и весьма настойчиво выставила меня из комнаты со словами: «довольно дел на сегодня, разве ты не видишь, что отец устал». Правда на прощанье, она ласково потрепала по волосам и шепнула на ухо несколько слов: «sei nicht beleidigt, sohn, du bist gut gemacht»[4]. На следующий день, мы вернулись к этому разговору, и всё обсудив втроём приняли решение. А еще через неделю, приват-доцент Коркунов был приглашен в Московский Императорский Университет на научную конференцию, где и состоялась встреча с адъютантом и близким другом моего паПа Алексеем Владимировичем Толстым, именно он и сделал Николаю Михайловичу предложение, весьма интересное с научной и финансовой точки зрения и процесс, как говорится пошел. Молодой правовед, как я и предполагал, счёл приглашение потрудиться на благо престола и отечества даром Божьим, ибо нравы в научном мире века девятнадцатого мало в чём отличались от того порядка, который царствовал среди товарищей, пардон господ кандидатов, доцентов, холодных и горячих профессоров (холодный профессор, тот, кто получил это звание, не имея докторской степени), а также членов и членкоров всевозможных академий, прежде всего — государственных. Возможно, сами учёные мужи и дамы и не подозревали, что во многом планы их действий по отношению к т. н. «выскочкам», то бишь обладателями столь долгожданных степени и(или) звания, можно охарактеризовать словами майора Абвера Акселя Штейнглица: «не столько протянуть тебе руку, сколько подставить ногу». А ногу подставить желательно на трамвайных путях, где Аннушка (Ирочка, Оленька, Дашенька, Раечка и пр.) уже разлила масло. Но «крыша», украшенная императорской короной, с которой на голову излишне рьяных злопыхателей мог свалиться предмет, значительно превышающий по массе яблоко Ньютона, позволяла по крайней мере на время, чувствовать себя в безопасности и работать, работать, работать в имя и на благо Царя-батюшки и себя, любимого. Ну и не будем сбрасывать с весов и интересы науки. В общем, все были довольны и ни что не предрекало неприятностей. Эх, знать бы, во что всё это выльется…