Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Наши споры не были секретом для Горбачева. Однажды он посоветовал нам встретиться в неформальной обстановке, что мы и сделали. Беседа на конспиративной квартире КГБ продолжалась до четырех часов утра. Разговаривали мы очень откровенно, бояться было нечего и некого. […]

Наутро мне позвонил Горбачев и спросил: «Ну что? Не смогли договориться? Ну ладно». Я так и не понял из этого «ну ладно», одобрил он результаты беседы или нет[392].

Кстати, и у меня тоже были возможности для неформального общения с Виктором Михайловичем Чебриковым, правда, в ту пору, когда он уже стал пенсионером, это начало 90-х. Тот мой товарищ, генерал КГБ, который упоминался в главе о Нине Андреевой, создал нечто вроде узкого клуба любителей русской бани. Парились мы по четвергам в динамовском спорткомплексе на Петровке. И иногда там появлялся генерал армии Чебриков. Он приходил со своей бутылкой виски. Был неразговорчив, больше помалкивал. После парилки я, как самый молодой из всей компании, развозил ветеранов на своей машине по домам.

Все мои попытки вызвать Виктора Михайловича на откровенность оканчивались одинаково: он недовольно хмурил лоб и отвечал, что ничего не помнит. Кремень, а не человек.

Но тогда, осенью 1988 года, видимо поняв, откуда дует ветер, Чебриков согласился уступить свое кресло председателя КГБ. И вовсе не факт, что он знал — кому. Судя по некоторым свидетельствам, к начальнику Первого главного управления он относился без симпатии.

Все решили за его спиной.

1 октября 1988 года Владимир Александрович Крючков получил заветную должность главы Лубянки. Виктор Михайлович переехал на Старую площадь, хотя всем было понятно, что это ненадолго, так — пилюлю подсластить. Должность руководителя Первого главного управления получил генерал Л. В. Шебаршин.

В своих мемуарах главный цековский «кадровик», заведовавший Общим отделом В. И. Болдин, прямо указывает: возвышение Крючкова состоялось по рекомендации Яковлева[393].

Поскольку Крючков на этом этапе сыграл важную роль в жизни нашего героя, то есть смысл рассказать о нем подробнее.

Долгое время этот человек был одним из самых засекреченных в СССР. Мало кто знал о его существовании, а кто знал — те помалкивали. И только в самом конце 80-х он появился на свет божий, причем почти сразу стал играть первые роли на советской политической сцене. Председатель КГБ, член Политбюро, затем активный участник неудавшегося августовского путча, узник «Матросской тишины».

И все-таки самая долгая и важная часть его биографии была связана с руководством внешней разведкой. В Первое главное управление он попал благодаря своей продолжительной и преданной службе у Андропова — сначала, когда тот был послом в Венгрии, потом в отделе ЦК КПСС, отвечавшем за взаимодействие с соцстранами. Когда Юрия Владимировича передвинули на Лубянку, тот сразу взял с собой и Крючкова, сделав его вначале помощником, а затем начальником Секретариата КГБ СССР.

А что такое секретариат тайного и могучего ведомства? Это покруче иного управления будет. Все самые важные бумаги ложатся на стол председателю через секретариат и через него же поступают от председателя исполнителям. Все рабочие встречи, контакты главы ведомства, его график — это тоже секретариат. Многозвездные генералы, начальники главков и служб — все хотят поддерживать дружеские отношения с руководителем Секретариата.

Семнадцать лет отработал Крючков бок о бок с Андроповым, прежде чем тот решился отправить его в Первое главное управление, сначала заместителем начальника, хотя все прекрасно понимали, что это ненадолго, что ближайший сподвижник председателя направлен в разведку с тем, чтобы возглавить ее.

Юрию Владимировичу нужен был свой, абсолютно преданный ему человек на этом стратегически важном участке работы госбезопасности. Тем более что Андропов намеревался значительно усилить позиции внешней разведки, укрепить ее в кадровом и финансовом отношении. И ведь, забегая вперед, скажем: Крючков ни разу не подвел шефа, служил ему верой и правдой.

Именно при нем ПГУ стало «государством в государстве» — со своими НИИ, вычислительными центрами, огромным комплексом зданий в Ясенево вблизи МКАД, множеством других объектов по всей стране и резидентурами по всему миру.

Я только один раз имел возможность встретиться и беседовать с ним, хотя, сказать по правде, начиная с определенного момента, стал пристально следить за Крючковым, пытался анализировать доступную мне информацию, проникнуть в логику его слов и поступков. В сентябре 1991 года опубликовал в газете большую статью, посвященную председателю КГБ. В ней утверждал, что августовский путч был не первым в его жизни, поскольку шеф внешней разведки являлся одним из тех лиц, которые двенадцатью годами ранее организовали штурм правительственного здания в предместье Кабула и убийство афганского лидера Хафизуллы Амина. Статья так и называлась «Переворот, в котором участвовал Крючков, был не первым в его биографии». Меня, как специалиста по новейшей афганской истории, вся эта эпопея с захватом аминовского дворца сильно интриговала, собственно, этим и объяснялся тот пристальный интерес к личности шефа разведки.

Прошли годы. Работая над статьями и книгами по истории советской разведки, я понимал, что надо обязательно встретиться с Владимиром Александровичем, задать ему накопившиеся вопросы. Но как это сделать? От разных людей я слышал, что бывший глава КГБ после той статьи в «КП» затаил на меня смертельную обиду.

Помог один из бывших руководителей разведки, который дал домашний телефон Крючкова. В начале мая 2004 года я ему позвонил. Владимир Александрович довольно невозмутимо выслушал мою просьбу о встрече и попросил перезвонить дня через два по рабочему телефону. В следующий раз он сразу спросил:

— А вы не тот журналист, который опубликовал обо мне статью в «Комсомолке»?

— Тот, — признался я.

— А-а, — разочарованно протянул он и добавил с явным сарказмом. — Смелая была статья.

— Ну, Владимир Александрович, не таите зла. Давайте встретимся и обсудим все, в том числе и ту статью.

Он помолчал.

— А где вы теперь работаете? И о чем бы вы хотели со мной поговорить?

Я объяснил.

— Ну, хорошо, позвоните через неделю.

Через неделю он сказал, что очень занят и надо бы позвонить еще через неделю. Я взмолился, поняв, что он просто тянет резину. Однако Крючков был неумолим. Вот так мы и перезванивались, причем каждый раз он с сарказмом напоминал о той публикации в газете. Наконец мне повезло. Помог случай. Когда я ему в очередной раз звонил с просьбой об интервью, у него в кабинете оказался мой добрый знакомый Вагиф Гусейнов — бывший председатель КГБ Азербайджана. Я знал Вагифа с юных лет по его работе в ЦК ВЛКСМ. Поняв, с кем говорит его бывший шеф, Гусейнов пришел мне на помощь. «А, это Володя Снегирев, — сказал он Крючкову. — Я его знаю — хороший парень. Надо дать ему интервью». И Крючков наконец назначил мне встречу. И мы встретились на пятом этаже дома номер 11 по Новому Арбату, где тогда был его офис.

Я появился в приемной минут на десять раньше назначенного срока. Секретарша Оля тотчас доложила, но он велел подождать. Крючков всегда был педантом и любил точность. Я присел на стул перед дверью. Через некоторое время он вышел из своего кабинета — согнутый едва не пополам, маленький, но живой, с острыми глазами. Зорко взглянул на меня, словно проверяя, тот ли это человек, которого он ждет, и надо ли его принимать. Потом юркнул куда-то в коридор, появился снова и исчез в своей норе, велев ждать. Ровно в назначенное время он пригласил меня войти. Оля принесла чай и вазочку с конфетами.

— Пейте чай, — велел он и стал почти бесцеремонно меня осматривать.

Потом сказал:

— Странно, вы не выглядите злым человеком. Лицо у вас доброе.

— А почему вас это так удивляет?

— Та публикация, — опять напомнил он, — она была оскорбительной.

— Не могу согласиться с этим. Возможно, там содержались какие-то неточности, но оскорблений не было. Мы можем, если хотите, подробно разобрать ее.

Он не отреагировал на это предложение.

Я сел за маленький приставной столик и принялся настраивать свой диктофон. Он примостился на стуле за письменным столом, причем принял весьма фривольную позу.

— Вас не смущает это?

— Что? — не понял я.

— Ну, как я сижу? Спина, — пояснил он. — Проблемы со спиной.

— Мне это знакомо. Сам много лет мучаюсь. У вас, однако, дело, видно, очень серьезное.

— Мне сделали операцию на позвоночнике, — сказал он. — В 19-й больнице. Прежде я совсем не мог ходить, вот до чего дошло, теперь ничего, даже за границу езжу.

— Ну, вы смелый человек, раз решились на такое, — польстил я ему. — В ваши-то годы. Кстати, а как насчет зарядки? Я слышал, вы всю жизнь каждое утро начинали с сорокаминутной зарядки по собственной системе.

— Я и теперь ее делаю. И еще дольше.

…Да, этот человек всю жизнь был педантом и никогда не изменял своим правилам. Энергичная гимнастика входила в число таких правил. Он сам разработал свой комплекс упражнений и старательно делал эти упражнения, где бы ни застало его утро — на служебной ли даче в Ясенево, в городской ли квартире. Он одинаково невозмутимо выполнял свои упражнения и в казенной посольской резиденции, и на скромном пляже ведомственного санатория. Подчиненные знали об этой привычке шефа и привыкли относиться к ней с уважением.

Даже в субботу Крючков не делал себе послаблений: вставал, как обычно, в шесть утра, облачался в спортивный костюм, выходил на газон рядом с ясеневской дачей и почти час истязал себя привычной гимнастикой. Затем — душ, скромный завтрак, и пора на работу.

На службу всегда ходил пешком. Да и идти-то было совсем недалеко, не более километра, по недоступной для чужих, обнесенной забором территории, примыкающей к комплексу зданий внешней разведки в Ясенево.

Внешне Крючков мало напоминал высокопоставленного представителя ведомства, которое держало в страхе добрую половину земного шара. Даже, правильнее сказать, он его совсем не напоминал. Его можно было принять за бухгалтера, за мелкого чиновника, за школьного учителя, но никак не за начальника самой грозной спецслужбы. Щупловатый, круглая голова с большими залысинами, очки в роговой оправе, невыразительное, слегка татарское лицо. Говорят, Крючков был мордвином из племени мокша. И лишь глаза за мощными линзами выдавали личность неординарную: они были острыми, и под взглядом этих глаз неуютно чувствовали себя самые разные люди.

На службу он по обыкновению шел деловитой походкой, глядя прямо перед собой. На его лице не отражалось ничего, кроме сосредоточенности. Суховато, без тени улыбки, кивал встречавшимся изредка сослуживцам.

В этом дачном поселке жили только самые главные из генералов внешней разведки, только свои. Каждый из них хорошо изучил привычки шефа. Да и между собой коллеги установили некий свод правил, нарушать которые было не принято. Считалось, например, дурным тоном как бы случайно подкараулить Крючкова на этом утреннем маршруте, чтобы затем, поздоровавшись, будто бы нечаянно присоединиться к нему и за разговором решить какие-то свои вопросы (поездка в загранкомандировку или получение квартиры для детей). Желающих проделать такой нехитрый финт находилось немного, относились к таким с презрением, но сам начальник Первого главного управления, как было замечено, не гнушался выслушать «преданных душой и телом» подчиненных в неформальной обстановке весеннего благоухания и даже, увы, привечал подобных энтузиастов. Некоторые из них впоследствии сделали неплохую карьеру.